Читать интересную книгу За грань. Инструкция по работе с вампирами (СИ) - Амери Анастасия

Йоан по-прежнему не говорил ни слова, просто смотрел на меня льдистыми глазами, а я пыталась разглядеть в них проблески сознания. Ведь если он до сих пор не впился в меня, значит, есть хотя бы небольшая вероятность того, что голодный зверь терял хватку и мог уступить место Стрэнду? Мне захотелось убрать застывшую багровыми сосульками челку с его глаз, чтобы лучше видеть их, но разум подсказывал — любое движение могло лишь ускорить смерть. Потому я просто стояла ожидая, пока судьба распорядится на мой счет.

Йоан глубоко втянул носом воздух и чуть ближе склонился к моему лицу. Прохладные пальцы коснулись правой скулы, прошлись вниз по щеке и подбородку. Он будто изучал меня, вглядываясь и исследуя мое лицо. Когда большой палец коснулся нижней, чуть припухшей после нападения губы я, сама того не понимая, обхватила его ртом, чем спровоцировала рычание. Стрэнд мягко, но требовательно схватил меня за подбородок и отодвинул мое лицо в сторону, давая себе лучший доступ к незащищенной шее.

Клыки оцарапали кожу, а после раскаленными прутьями вонзились, разрывая плоть. Я вскрикнула, помимо воли впиваясь ногтями в бока вампира. Нестерпимая боль, от которой кружилась голова и пропадал здравый рассудок. Огонь в моих венах выжигал каждую живую клетку моего организма. Захватывал тело и разрушал существование. В легких перехватило дыхание, и я глупо захрипела, что-то проговаривая одними губами. Из моих глаз текли слезы, в ушах шумело от участившегося сердцебиения, а тело постепенно теряло только-только обретенную силу.

Ноги подкосились и Йоан подхватил меня за бедра, вжимая в ледяную мокрую стену, причмокивая и постанывая от удовольствия. Перед глазами заплясали белые пятна, и я умоляла всех известных богов, чтобы мне даровали скорое забвение. Но долгожданный обморок не приходил, заставляя все отчетливо чувствовать и поскуливать в муках.

Окружающая реальность будто начала просеиваться сквозь мелкие песчинки угля и гравия. Вот оно, скоро придет долгожданная темнота. Но в этих песчинках не было той легкости и спокойствия, какое ожидаешь перед смертью. Каждая крупица была наполнена страданием, на этот раз не моим. И я поняла, что вновь проваливаюсь в его воспоминания.

Мы слабы и голодны. Не пошевелить ни мускулом, ни даже глазами. Наше тело застыло, плотно укутанное бетоном. Они научились делать такой состав, который застывал в считанные часы и у нас есть только сантиметр свободного пространства — мы старались шевелиться, пока нас, обессиленных, истощенных заливали цементом и мелким щебнем. Даже этот сантиметр спустя много недель кажется подарком судьбы, свободой и для связанного тела. Тьма молчит. Соратники, сотканные из чистой энергии — наши демоны не приходят к слабым. У нас отобрали все. Власть, силу и клан. Здесь в темноте, в нашей голодной тюрьме мы снова и снова видим, как погибают все те, кто оступился. Те кто просто попал под раздачу не будучи сильным. Те, кого мы любили и вели к процветанию.

Мы подвели их. Они подвели нас. Предательство кислотой разъедает нашу суть и мысли. Все светлые моменты, вся любовь портятся от осознания, что самый родной и близкий воткнул тысячу ножей прямо в спину. Уж лучше тело превратится в решето, чем каждое мгновение видеть агонию и смерть. Столько веков на ветер. Может, не стоило давать нашему заточению срок? Возможно, мы сможем все же умереть? Как сильно мы сойдем с ума за эти двадцать пять лет голода и одиночества?

Длинные шелковистые волосы блестят золотом в лучах солнца — последнее, что мы помним о ней. «Не надо!» — звучат в ушах последние слова. Ведь можно было поступить иначе. Столько жизней потрачено и ради чего? Мнимой справедливости? Справедливости ли?

Ненависть — то, чем мы станем. Она поведет нас через все эти годы, не даст упасть в безумие, не даст забыть.

Возвращение было подобно глотку свежего воздуха. Скованность пропала, плотный бетонный гроб перестал давить на каждый сантиметр тела. По щекам текли слезы вовсе не боли, а горя. Бездонного и всеобъемлющего.

Вода шумела, брызги, встречаясь с кожей вампира, разлетались жгучими каплями. Мгновения. Всего несколько миллисекунд я блуждала в его памяти. За это время Стрэнд успел отстраниться. Светло-голубые глаза напротив пристально изучали мою скромную персону. Головокружение немного сбивало с мыслей, но это было не важно.

Ладони сами собой обхватили его лицо.

— Гребаный мрак, — тихо прошептала я, не отводя взгляда.

Там, за завесой голода и пеленой мрачных воспоминаний промелькнуло что-то знакомое. Йоан был тут. Неожиданно уязвимый и удивленный. Увидев болезненную крупицу его долгой жизни, я не собиралась его жалеть. Стрэнд в этом не нуждался.

Я потянулась к нему и поцеловала, ощущая на губах кисловато-медный вкус собственной крови. Йоан не раздумывая ответил, горячо сминая меня в объятиях.

— Сначала смоем эту дрянь, окей? — пробормотала я в секунду между поцелуями и ощутила губами его туманную улыбку.

* * *

Не хочу анализировать тему моральных устоев или нормальности человеческой психики, но, как бы подумала я прежняя, еще не хватившая жизни и общения с представителями иной стороны жизни (точнее бессмертия) — у меня однозначно поехала крыша.

Зачем позволять кому-то, кто на протяжении многих месяцев истязал мой разум, нервы и душу, трогать меня, целовать, ласкать? К чему испытывать теплоту к тому, для кого я лишь средство в получении желаемого?

Тем не менее я во все глаза смотрела на склонившегося сверху Йоана, крепко державшего мое лицо в ладонях. Вода с его волос мелкими каплями падала на мое лицо, заставляя щуриться временами. Уж мы постарались отмыться от всей той грязи, какую притащили на себе из древних подвалов Эдинбурга. Совместный душ оказался самым интимным моментом в наших с ним странных отношениях. Как иначе, когда начальник предстал передо мной раненый, уязвленный, открытый? Полакомившись, Стрэнд быстро пришел в себя — наверное, все же, благоговейной жидкости хватило на практически полное восстановление. И, когда это случилось, Йоан обнаружил себя в крайне унизительном состоянии.

Не думаю, что он был готов показать эту свою сторону когда-либо. Полностью лишенный своей брони отчужденности, высокомерия и раздражительности. То есть без налета на самоконтроль. Наверное, контроль, было одним из главных движущих и важных элементов вампирской жизни. Не важно, будь то контроль над смертными или самим собой.

Черт его знает, но я еще не скоро забуду смягчившиеся черты лица и растерянный взгляд.

Какой уж там «Стрэнд», когда последняя эмоциональная стена между нами пала?

Знать бы, что кроется за этими светящимися в ночи глазами. Темень в подготовленной для нас комнате была непроглядной. Простыни пахли легкой затхлостью, будто успели прилично полежать в шкафу, прежде чем старушка вытащила их по приказу первородного. Мы оказались в спальне так стремительно, что до меня не сразу дошло — в мгновение ока Йоан донес меня до кровати по узкому коридору в неглиже.

Кажется, он нарычал на пришедшего в себя сына старой четы. Приказал тому скрыться в комнате и спать до следующей ночи.

Слабое, вьющееся на подкорке, облегчение о судьбе смертных, скинуло с души приличный камень.

Босс обходительно включил прикроватный светильник с дурацким пожелтевшим абажуром в ромашку, потому что я отказалась оставаться с ним наедине в темноте. Не из-за стыда или страха — нет. Жгучее желание видеть его, понимать — ну, хотя бы стараться понять — выражение лица и просто наблюдать за порочными вещами, какими мы однозначно собрались заняться.

Он накрыл мои губы тягучим и долгим поцелуем, поглаживая руками талию, сминая бедра. Под его прикосновениями кожа стала невероятно чувствительной. Шероховатые пальцы распаляли, стирали тревоги, разглаживали сомнения. Казалось, Йоан был везде и сразу, не упуская ни сантиметра доступного тела, а я сгорала от непривычной для него ласки. Прошлая близость была яростной, испепеляющей, какой-то полубольной, но сейчас, признаться, я с трудом узнавала его за мягкими и вместе с тем требовательными движениями. Они сводили с ума, будто я заглядывала в комнату синей бороды через замочную скважину. Моя грудь вздымалась, задевая сосками его кожу, и я бы вырвала глотку любому, кто сейчас осмелился бы потревожить нас.