Спасало меня то, что я в свое время проявил несвойственную мне мудрость и не оставил преподавания в школе. Два часа утром, проведенные с юными душами, вселяли в мою душу толику чувства не-впол-не-зряшного-времяпрепровождения. Кроме того, два раза в неделю я вел на одном телеканале программу «Народные новости». Преподавание и ведение новостей окончательно утвердили меня в торжестве пушкинской мысли: нет истины, если нет любви.
Мы, по мере возможности, делали видимыми те самые «невидимые миру слезы», которые не принимаются в расчет политикой. Не скрою, и здесь главной для меня была эстетическая сторона дела, а любимыми сюжетами – эколого-эстетические. К примеру, в своем комментарии к сюжету о дачных поселках советской эпохи – заборы, сотки, сараи – я назвал их раковыми опухолями на теле русской земли. А в следующем сюжете о постройках новорусского периода – колонны-эркеры-фонтаны-башенки – просил найти «единственное отличие» от первого. Таковым, по моему торжественно объявленному в конце передачи мнению, было только количество денег: богатые раковые опухоли и бедные раковые опухоли. Все одинаково смертны.
Не знаю, не скажу точно, каким образом, но, очевидно, тема смерти, которой сплошь посвящал свои письма ко мне Алексей, постепенно овладела и мной. Зараза – в прямом смысле этого слова. Заразна же, как установили медики, шизофрения. Мало-помалу, а вскоре я уже не мог более ни о чем ином и думать. Ни любовь, ни ненависть, ни другие чувства более не трогали моей души, а если трогали, то только в связи со смертью. Тут такое дело: либо ты не думаешь об этом, подсознательно гонишь любые мысли, либо вдруг начинаешь думать только о ней и ни о чем больше. Неразрешимая загадка существования, рождения, страданий во весь рост встала передо мной. И все из-за какого-то полубезумного не то подростка, не то кастрата, славшего и славшего мне свои отвратительные, но исполненные дикой силы письма. Люди никому не нужны, думал я, так зачем они живут? Нет, он, безусловно, прав, этот копенгагенский затворник: убийство – вот единственный достойный акт, коль скоро ты родился. Это есть высший гуманизм. Не убийство, которое обеспечивает лично тебе спокойную жизнь в будущем, а именно экзистенциальное убийство, беспричинное, тотальное, безо всякой надежды на построение на костях убитых счастливого будущего. Просто людей не должно быть вообще. Это ошибка природы. Ритуальное почтение к смерти – это и есть высшая степень равнодушия к человеку, полуосознанная попытка отделаться от него, посмертно превознося его иллюзорные заслуги. А потом было это:
«Информация о продаже трупного человеческого мяса на одном из рынков Черемхова не подтвердилась, сообщают правоохранительные органы Иркутской области.
4 февраля сотрудники Черемховского РОВД задержали 30-летнего мужчину, подозреваемого в каннибализме. Предполагается, что он раскопал одну из свежих могил на городском кладбище и отрезал у захороненного тела голову и ногу. Добытую таким способом человечину мужчина принес домой и съел. После этого появилась непроверенная информация о том, что каннибал продал часть мяса на рынке. В ходе проведенных проверок этот факт не был подтвержден.
Как пояснила мать каннибала, ее сын является психически больным человеком. Он боится людей и днем почти никогда не выходит на улицу. Поэтому он не мог продавать мясо на рынке.
По словам матери, первые отклонения в поведении мужчины появились несколько лет назад. «Мы пытались лечить его в психиатрической больнице, но нам отказали, мотивируя свое решение тем, что он ничего дурного не сделал», – рассказала она. Два последних года семья жила в постоянном страхе. «Сын стал говорить, что ему слышатся голоса, они приказывают то меня убить, то есть сырое мясо, чтобы быть бессмертным, как Дракула», – заявила мать. В настоящий момент молодой человек находится в психиатрической больнице Черемхова, – сообщила Байкальская служба новостей».
Я зачитал это в прямом эфире «Народных новостей», после чего в студии воцарилось скорбное молчание. Коллеги, которые вели программу вместе со мной, буквально остолбенели… Правда, на какой-то всего миг, а потом быстро взяли себя в руки… Разумеется, я был уволен.
Я кратко описываю свою, так сказать, творческую биографию только затем, чтобы подвести вас к тому событию, которое произошло позже и связано именно с Алексеем Светозаровым. Параллельно с журналистской и педагогической карьерой протекало и мое стихотворное творчество. Каждый год я выпускал по поэтической книжке и каждый год получал благожелательные отклики критиков. Но что-то копилось во мне, что-то зудело подспудно в моем мозгу. Я стал попивать, мой оптимизм, мой знаменитый здравый смысл, моя неистовая работоспособность, когда я за день мог легко написать пару-тройку статей на любую тему и в любом жанре, как-то сошли на нет. Я опускался. Первым человеком, кто заметил это, была, естественно, моя жена Инна. А потом неожиданно выплеснулось. И катализатором стал именно Алексей.
V
Как раз в те дни, когда взрывался переход на «Пушкинской» и тонул в Баренцевом море «Курск», я с дочерью отдыхал в Сочи. Метрах в двухстах от нашей гостиницы располагался президент в своей летней резиденции. Сочи – это без сомнения – самый отвратительный из всех городов России. Я не смог тогда справиться с искушением и надиктовал в одну газету статью про Сочи. Я сравнил его с городами США, мотивируя это сравнение одним любопытным фактом: как тамошние города строились без малейшего намека на культуру аборигенов, так и сочинские земли, с которых были вытеснены буквально все их исконные жители, застраивались как бы без прошлого. А без культурного слоя города становятся мертворожденными. Рим недаром зовется вечным: он ведь рос на одном месте, регулярно, то быстро, то медленно, но непрерывно впитывая в себя все культуры, существовавшие именно в этом месте Италии.
А Сочи? Вся российская пошлость тогда в один момент сконцентрировалась в одном месте: и глава государства, и праздный полупьяный народ, и шлюхи со всей страны, и торговцы, и бандиты, еще не наубивавшие настолько, чтобы лететь на Лазурный Берег, и песни Пугачевой, и… Это был великолепный фон для взрывов в Москве и тонущего «Курска». «Но мы-то живы!» – пели сочинские курортники под дирижерскую палочку незримого, но такого близкого отца нации.
В этом был известный символический смысл – то, что подводная лодка тонула в то самое время, когда Сочи на пару недель стал столицей России. Люди вообще склонны любить безобразия, особенно когда они не касаются их самих. «Мы-то живы» – это главный аргумент, которым они легко оправдывают любое преступление. Власть эту человеческую особенность успешно пользует. Кто из посторонних, не потерявших никого в той бойне, содрогнется теперь при слове «Дубровка»? Или «Беслан»? Да никто. С удовольствием посмотрят по телевизору да почитают в газетах подробности, посмакуют и вернутся к кастрюлькам и бокалам, сетуя разве на то, что цифры как-то не слишком впечатляют – как-то маловато погибших. Вот если б как в Нью-Йорке – тысяч зараз пяток!.. Вот цунами в Индонезии – триста тысяч – совсем другое дело!
Любопытно, что и 11 сентября, как раз спустя месяц после «Курска», застало меня тоже на берегу Черного моря, на кинофестивале в Ялте. Хорошая гостиница, компания известных людей, хорошие коньяк, шампанское, шутки, одним словом, светская жизнь. Про взрывы сообщил нам шофер, везя нас с дегустации, прямо из ливадийских погребов. Мы возвращались по сияющему солнцем и морем Крыму, одурманенные сладким вином, а шофер вдруг говорит:
– Сейчас по радио сказали, что в Нью-Йорке два небоскреба взорвали…
– Да что вы! Это ж сколько взрывчатки нужно! – воскликнул я.
– Вроде самолеты в них врезались, – уточнил шофер.
– А, ну тогда может быть, очень может быть, – позевывая, сказал мой сосед, очень известный кинорежиссер. – Ты, Петро, отвез бы нас пообедать. Жрать-то хочется как не знаю что!
– Сделаем, Сергей Алесаныч! – бодро отвечал Петро. – А куда везти?