Отвечать совсем не хочется. Сейчас царит равновесие: не только внутри меня, но и вокруг господствуют пустота и тишина, и в эту тишину вторгается только стук колёс, доносящийся издали.
— Это уже твой поезд, — говорит Маевский.
Я киваю, благодаря за известие.
Появившаяся вдали фара паровоза растёт, грозя ослепить меня. Чёрный сухопутный Левиафан с грохотом надвигается, уже начиная тормозить.
Сейчас я войду в его чрево и унесусь вдаль, оставляя пустоту за собой.
Ещё раз смотрю на Маевского. Грустные у нас расставания — без прощаний.
Что ж, мне пора.
Спасибо тебе, Хитроумный. Ты, как всегда, был прав.
Может быть, действительно всё зря. Может быть, я и вправду похож на того героя из известной сказки, который притворялся душевнобольным, чтобы скрыть, что у него вообще нет души.
Главное, что сейчас это неважно. Даже это — неважно. Сейчас у меня есть задание и есть дорога, по которой нужно ехать. Экипаж подан. Вперёд.
Ну, а над идеями Хитроумного я на досуге подумаю. Это интересно.
Самая большая загадка на свете — пустота.
4
Начальник проверочного поста махнул рукой, приказывая поднять шлагбаум, и наш штабной «сателлит» сразу же набрал скорость. Дорога была извилистая. Я не удержался и обернулся, чтобы бросить последний взгляд на город, но опоздал — его окраина уже исчезла за поросшим кустами каменистым склоном.
Покидая Сплит, мы проехали через старинные ворота, построенные ещё при римлянах. Сама стена цитадели была давно разрушена, но обветренная и замшелая каменная арка сохранилась. Она была необычайно массивна. Совершенно не средневековая конструкция. На имперских землях я никогда не видел таких.
Когда-то этот городок оказался свидетелем того, как иссяк натиск грозившей опустошить Западную Европу армейской группы Бату-хана. По крайней мере, обратно она повернула именно отсюда.
А спустя почти семьсот лет сюда пришли солдаты нынешней Империи — Третьей.
Красивая вещь — история. Один писатель хорошо сказал, что время похоже вовсе не на реку, а на ковёр. Широкий многоцветный ковёр с причудливыми узорами. В котором я — просто ниточка.
Почему-то прочувствовать это по-настоящему мне удалось именно сейчас. Именно здесь.
Странно было подумать, что с того момента, когда везущий меня бронепоезд «Фафнир» остановился на Сплитском вокзале, прошли только сутки. Всего-навсего.
Хотя я знал, что, если подсчитать время, всё сойдётся.
Первые два часа я просто блуждал по городу, разбираясь, где тут что. Торопиться абсолютно не хотелось. Если честно, большую часть этого времени я просидел на куче плавника на берегу Ионического залива. Даже не размышляя, а только глядя на скалы, на небо и на волны. Я знал, что теряю время, но почему-то уйти оттуда было очень трудно…
Следующие четыре часа ушли на поиски обиталища фельдмаршала, а также на бесполезный визит к нему. А может, и меньше четырёх часов — ведь разговаривали мы со стариком не так уж долго.
Со стариком? Мысленно обозначив так собеседника, я сам удивился. Из тех, кто видел Линдберга два года назад на посту командующего группой армий «Танаис», наверняка ни одному человеку не пришло бы в голову назвать его стариком. А из тех, кто служил под его началом в группе «Паннония», — тем более. Тогда господин фельдмаршал взял, так сказать, личный реванш за свои неудачи в Донском сражении, нанеся в прошлом году ряд серьёзных поражений партизанским отрядам — так, что им даже пришлось перенести свою главную базу с материка на остров Лисе. Остров, правда, взять уже не удалось. Хотя вины фельдмаршала тут не было. Он сделал всё, что было возможно. Достиг таких успехов, что наверняка очень скоро сам об этом пожалел… Во всяком случае, с той точки зрения, которую принято называть «чисто военной», прошлогодняя кампания Линдберга, несомненно, была шедевром. В ней вызывает восхищение почти всё — начиная с самого факта, что на этом театре вообще хоть кому-то удалось действовать осмысленно. В чудовищной ситуации, когда борьба местного населения с оккупантами наложилась на начавшуюся сразу же после гибели Объединённого королевства венгров и южных славян трёхстороннюю гражданскую войну…
Хотя гражданская война как раз отчасти помогала. Ведь благодаря ей партизаны очень часто били не столько шведов, сколько друг друга. А иногда та или иная сторона даже заключала с имперцами тайное перемирие — чтобы повернее врезать своему другому противнику.
Почему участвующие во всём этом люди давным-давно не посходили с ума? Почему непостижимо сложные вещи до сих пор кажутся большинству из них очень простыми? Даже здесь, на Балканах, где эта сложность — зримая, где война действительно похожа на залитый кровью многоцветный ковёр…
Странная вещь — психология людей.
И война — странная.
…Я начал удивляться ещё по дороге, подходя к месту, которое лейтенант-связист на вокзале назвал мне как последний адрес фельдмаршала Линдберга. Путь, намеченный по найденному на том же вокзале плану, вёл почему-то в пригород. Почему так далеко от центра? И от магистрали? И от порта? Кому вообще пришло в голову размещать тут большой штаб? Или штаба, как такового, уже нет?…
Впрочем, идти по этим местам было вполне приятно.
Здесь действительно чувствовалась весна.
Тонкие высокие тополя уже зеленели. Скоро эта улица станет тенистой — но, правда, сквозь листву всё равно будет пробиваться южное солнце.
Я остановился и потрогал стену дома — залитую всё тем же солнцем, поросшую внизу зелёным мхом, ещё не просохшую от потоков талой воды с крыши. И та же вода бежала ручейком в канаве по краю булыжной мостовой.
И наконец — как бы нарочно ставя на картине последний штрих — высоко над домами пролетел аист.
Я тогда ещё подумал: интересно, благое это предзнаменование или зловещее? Аисты — воздушные маги…
Вот она — та самая улица. А вот и тот самый номер. Обычный серый домик с маленьким садом. Просто не может быть, чтобы здесь размещался командующий группой армий. Никакой стоянки с автомобилями, никаких протянутых линий связи. Даже никакого часового у дверей. Может, кто-нибудь ошибся?
Или хуже?
На стук вышел немолодой ефрейтор.
— Фельдмаршал не принимает, — сказал он хмуро, успев в то же время скользнуть внимательным взглядом по моему мундиру.
— Меня примет, — сказал я уверенно. — Скажите ему, что пришёл поручик иностранных войск, у которого он год назад брал уроки классической латыни. Так и доложите — дословно. Не хлопайте глазами, ефрейтор, а выполняйте, — прибавил я, чуть повысив голос.
С денщиками всегда надо обращаться, как с денщиками. Игры в демократию на войне вредны. Делать исключений не следует даже для денщиков фельдмаршалов, ибо игры в чинопочитание на войне вредны ещё больше. Этот принцип, исповедуемый мною давно, сработал и сейчас. Правда, ефрейтору явно хотелось от души сказать мне что-то в ответ, но он сдержался и, буркнув «подождите», довольно быстро ушёл. Через щель, оставленную приоткрытой дверью, я видел, что он поднимается по лестнице на второй этаж.
Всё нормально. Я привалился к стене у дверного проёма и полез было за сигаретами, но спохватился: курить сейчас — не место и не время. Оглядевшись по сторонам, я подумал, что вся сцена выглядит очень по-книжному. Визит тайного гостя к низложенному императору. А такие истории имеют свойство кончаться плохо — например, пожизненным заключением в каменном мешке. Чем не плата за удовольствие?…
Тут вернулся ефрейтор.
— Экселенц ждёт вас, — сказал он на сей раз совершенно нейтральным тоном и отступил, пропуская меня.
Прихожая. Узкая лестница с тёмными вычурными перилами. На втором этаже была открыта дверь в комнату, выходящую окном на север. В этой комнате за овальным столом сидел человек. Сначала я не узнал его.
Он сам узнал меня быстрее. Я понял это по мелькнувшей в его глазах приветливой искорке, которая, впрочем, тут же потухла и сменилась иронией, когда я, поняв наконец, что сидящий передо мной человек — это всё-таки фельдмаршал, — машинально отсалютовал.
Возникла неловкая пауза.
— Заходите, мой друг, и садитесь, — сказал Линдберг совершенно обычным голосом.
Только голос, пожалуй, и остался от него прежнего. Это ведь был такой аристократ — подтянутый, решительный, остроумный. Конечно, суховатый в чём-то, но по-хорошему суховатый. Похожий на университетского доцента. Помню, что первое знакомство с ним вызвало у меня две мысли: первая — что облик и характер классического имперского офицера всё-таки поразительно шаблонен; и вторая — что это не такой уж плохой шаблон. Сочетание натренированного интеллекта с такой же натренированной волей, и всего этого — с кастовой вежливостью… Так выглядел фельдмаршал Линдберг прошлой весной. А сейчас передо мной сидел старичок-пенсионер с невыразительным лицом, хранящим разве что следы какого-то рассеянного добродушия. Его глаза близоруко щурились — он был без своих тонких очков. А ведь год назад он никогда не снимал их.