Что ж, это уже совсем не весело. У Зири не было опыта пыток, и когда он думал о них, то ему на ум приходило одно единственное лицо.
Акивы.
Зири никогда не забудет тот день. Агору, где собрался весь люд Лораменди, чтобы поглазеть, и любовник Мадригал тоже это видел. Серафим стоял на коленях, так же, как сейчас Зири, ослабевший от побоев и хамзасов, раздавленный горем. Покорился ли он тогда Волку? Зири так не думал. И, как ни странно, эта мысль придала ему сил. Если ангел смог выдержать пытки, то и он сможет. «Чтобы защитить Кару, а с ней и надежду химер», — подумал он. Ради этого он сможет вынести все, что угодно.
— Для кого? — вновь задал вопрос капитан.
— Подойди ближе, — ответил Зири, ухмыляясь кровавыми губами. — Я прошепчу тебе на ушко.
— Вот и славно, — Иаил был доволен. — Я боялся, что ты легко сдашься. — Он махнул своим солдатам.
Двое подошли к Зири, чтобы схватить его за руки.
— Держите его, — приказал он.
Иаил воткнул посох в черную землю и начал засучивать рукава.
— Сегодня я чувствую вдохновение.
44
ПОЗВОЛИТЕЛЬНАЯ РОСКОШЬ
— Я же сказала, ни один человек не пострадает, — голос Кару, охрипший от долгих споров, напоминал звериный рык. — Прежде всего. Ни один человек не пострадает. Точка.
Она ходила по двору. Химеры собрались в галерее и сидели на земле: одни грелись на солнышке, другие прятались в тени.
Тьяго на это ответил так, будто учил ее правде жизни:
— На войне, Кару, роскошь непозволительна.
— Роскошь? Под ней ты подразумеваешь — не убивать невинных? — он ничего не ответил. Именно об этом он говорил. У Кару скрутило живот в тугой узел.
— О, Господи, нет. Исключено. Кем бы они ни были, они не имеют никакого отношения к вашей... — Она осеклась. Поправив себя, продолжила:
— К нашей войне.
— Но, если они ставят под угрозу наше положение здесь, что же делать с ними. Ты должна осознавать риск, Кару.
Да разве ж она не понимала? Потому как, что не говори, а он был прав. Это только привлечет новых путешественников, которые будут рассказывать всякие небылицы, привлекая внимания СМИ, а те, в свою очередь, начнут штурмовать Казбу. И что тогда? Ей даже думать об этом не хотелось. Нагрянут военные. Несомненно. Возможно, когда-то россказни туристов о чудищах, живущих в пустыне, и не были бы восприняты всерьез, списаны на то, что те наверняка накурились гашиша. Но времена изменились. Итак. Что теперь?
— Может, они вовсе и не сюда идут, — сделала предположение Кару, что было очень сомнительно, и они оба об этом знали.
Снаружи было градусов сто жары, а вокруг на многие мили ни одного строения. Кроме того, даже отсюда было видно, что путешественники едва держатся на ногах.
Они еле-еле тащились на бархан, то и дело останавливались, положив руки на колени, чтобы глотнуть воды из фляги, а затем... мелкий согнулся пополам и тяжело задышал. Они были слишком далеко, чтобы до крепости доносились звуки, но было очевидно, что несчастные рискуют получить тепловой удар, если уже его не заработали. Пара долго находилась в полусогнутом состоянии, пока не начала двигаться дальше. Кару направилась к ним. Горе-ходокам нужна была помощь, но это было ох как далеко не то место, где они могли бы ее получить. Если бы они только знали, куда шли. Но даже, если и не знали, они явно были не в том состоянии, чтобы повернуть назад и убраться восвояси.
Тьяго был спокоен, всегда так раздражающе спокоен (до тех пор, во всяком случае, пока не выходил из себя), потому что туристы не представляли никакой опасности, с которой требовалось бы срочно разобраться. Он с удовольствием позволил им приблизиться. А что потом?
Яма?
У Кару вновь скрутило живот. Сегодня она могла услышать запах. Возможно, это из-за свежего корма — Баст*, наконец-то, сможет прогуляться с Волком. Кару уже наложила заклятие на ее новое тело, которое лежало сейчас у нее на этаже, а может быть это из-за ветра, одного из тех, что настойчиво дует куда угодно, кроме нужного направления. Возможно, это говорило, вот почуй это. Вот нюхай это, снова и снова.
Кару остановилась и встала перед Волком. Она расправила плечи и постаралась не дрожать, а изобразить из себя того, с кем считаются, и произнесла:
— Я собираюсь спуститься туда и помочь им, проведу их к задним воротам, в амбар, — там было прохладно и зернохранилище изолировано от крепости. Там же стоял и грузовик.
— Я дам им воды, они никого не увидят, а потом я отвезу их на дорогу.
Она замолчала. Кару слышала себя и знала, что ее голос звучит не так убедительно, как бы ей хотелось.
— Тебе ничего не придется делать, — сказала она, но голос ее сорвался, и она мысленно чертыхнулась. Просто идеально выбрано время, чтобы ее голос звучал как у пубертатного пацана.
— Я обо всем позабочусь.
— Очень хорошо, — сказала Тьяго. Он легко придавал своему лицу любое нужное ему выражение, в зависимости от ситуации. Кару казалось, что она даже могла разглядеть ниточки, за которые он дергает, чтобы эта маска хорошо держалась, и это приводило ее в бешенство. Разговаривать с ним, все равно, что бить кулаками о стену.
— Тогда действуй, — призвал он.
И она направилась в пустыню, стараясь сохранить хотя бы толику достоинства и не притопнуть ногой, словно беспомощный ребенок. Кару вышла за ворота, и здесь ветер оказался сильнее: гниль и разложение, зло и ошибочность. В яме гнили тела, и, если она не поможет им, путешественники, в конечном итоге, окажутся там же, и другие люди, которые случайно, на свою беду, будут бродить где-нибудь неподалеку рядом с этим Богом забытым местом. Что же она натворила, приведя повстанцев в этот мир?!
Но потом она вспомнила Эретц, и о том, какие перспективы ждали бы мятежников там, если бы она этого не сделала (да и, вообще, что бы ждало всех химер), и Кару больше не понимала было ли это все-таки правильно или нет. Ей хотелось верить, что им можно было доверять, что они могли бы обладать некой человечностью. Они были солдатами, но не безжалостными убийцами, и не дикими животными, чьи потребности и побуждения существовали вне пределов разумного. Она знала, что Амзаллаг никогда не будет никому вредить без веской причины, как и Белирос, или Зири, или большинство из них. Но едва она подумала о Разоре и его варварских замашках, то уже ни в чем не была уверена.
Кару пришлось напомнить себе, что нужно ступать по земле, когда она покинула Казбу; теперь ее первым порывом был полет. Как же она отвыкла от человеческого общества. Да и идти по зыбучей насыпи было совсем непросто.