Выбравшись же на берег, мальчишка и конь ещё некоторое время просто неподвижно стояли рядом, и Чип обнимал мустанга за шею. Я видел алые пятна крови на шкуре коня. Лицо Чипа тоже было разбито в кровь, и смотреть на это было невыносимо больно.
Он даже не оглянулся назад, не посмотрел в нашу сторону. Просто попытался сесть верхом на коня, но не смог из-за предательской дрожи в ногах. Чипу пришлось подвести мустанга к большому камню, и уже с него он с трудом перебрался в седло.
Низко опустив голову и повинуясь воле своего маленького всадника, побитый, израненный мустанг прихрамывая зашагал прочь, и я видел, как, нагнувшись, Чип не слушающимися руками привязывает к стременам собственные ноги. Едва успев закончить с этим занятием, он обессилено повалился вперед, оставаясь неподвижно лежать на конской шее.
Шериф с силой сжал мою руку. Все было ясно без слов. Сам же я старательно избегал встречаться взглядом с Тагом. А вдруг мустанг ослабеет окончательно и упадет? Что тогда будет с бедным маленьким Чипом?
Мы стояли на берегу, и у наших ног нес свои воды грохочущий камнями поток, и мы оба прекрасно понимали, что ни у кого из нас не хватит смелости повторить то, что только что удалось совершить Чипу.
Глава 12
Шериф был готов устыдиться своей нерешительности; мне же не было стыдно нисколечко. Переправа через этот громыхающий поток была самой безумной затеей изо всех, свидетелем которых мне когда-либо приходилось становиться. И все же шериф, похоже, считал, что его долг перед законом обязывал его хотя бы попытаться повторить этот трюк.
Нужно ли говорить, что с его стороны это оказалось бы самым настоящим самоубийством. Никакой конь, ни даже горный козел, имея в седоках взрослого мужика, не смог бы перепрыгивать с камня на камень и удерживать при этом равновесие. Даже с Чипом в седле мустангу удалось сделать всего лишь два удачных прыжка.
И все же довольно занимательно и даже в некотором смысле трогательно было наблюдать за тем, как шериф неспешно разъезжает вдоль берега, сосредоточенно хмурится, смотрит на воду и неодобрительно качает головой.
В конце концов, он сдался, и мы разбили лагерь здесь же, на берегу. Это был островок молчания среди грохота каньона — в том смысле, что все это время мы оба молчали. Тем более, что все было ясно без слов. Нам и без разговоров были известны мысли друг друга.
Мы сготовили завтрак и приступили к трапезе. Ели без аппетита, хотя усталость и истощение давали о себе знать. Затем было решено лечь спать.
День был уже в самом разгаре, когда мы проснулись от того, что в долине воцарилась тишина. Мы одновременно сели на земле и вопросительно уставились друг на друга. Затем вышли на берег ручья и взглянули вниз.
Разумеется, в этом не было ничего удивительного. Грозовые тучи, которые мы заприметили ещё издалека, когда проезжали по пустыне, пролились дождем над высокогорьями, со склонов которых потоки воды и устремились в каньон. Теперь же, когда дождевая вода схлынула, русло ручья было уже почти сухим. Поэтому-то спать мы ложились под грохот воды, а проснулись в гробовой тишине.
Я даже не знаю, как описать словами, насколько изменилась долина после того, как смолк оглушительный рев потопа. Однако отзвуки этого грохота ещё были настолько живы в нашей памяти, что казалось, будто шум затихал постепенно, все ещё долетая до нашего слуха откуда-то издалека. Да и сама притихшая долина стала теперь как будто ещё живописнее и величественней.
Оседлав мустангов, мы снова пустились в путь. Само собой разумеется, мы запросто пересекли высохшее песчаное русло некогда грозного потока, и, оказавшись на противоположном берегу, шериф отыскал оставленные мальчишкой следы.
Поначалу они были отчетливо видны на земле, но затем вдруг исчезли. Шериф же продолжал упрямо ехать дальше, заметив лишь, что Чип слишком устал, так что вряд ли он теперь станет тратить силы на всякого рода уловки. Но я про себя подумал, что Чип и смертельно усталый по хитрости и изворотливости превзойдет любую лису! Просто я слишком хорошо его знал.
Вскоре наши с Тагом Мерфи пути разошлись. У него, конечно, были все основания для того, чтобы задержать меня, потому что сумку с деньгами он все-таки нашел у меня. Но Таг как будто забыл об этом. Он был очень угнетен мыслями о той неприятной миссии, что ему предстояло исполнить. Так что на прощание он мне даже пожал руку и сказал:
— Джо, мне следовало бы подстрелить мальчишку, но не дать ему переправиться через ручей и спокойно смыться. Возможно, в следующий раз, когда мы с тобой снова встретимся, Джо, ты не подашь мне руки и даже видеть меня не захочешь. Потому что если Чип снова попадется мне на глаза, то я достану его пулей, раз уж по-другому никак не получается!
Я не мог поверить своим ушам.
— Таг, да ты что…, — сказал я. — Что за вздор ты несешь! Стрелять в Чипа? Брось, ведь не собираешься же ты, в самом деле, расстреливать старину Чипа, ведь нет собираешься?
Он страдальчески скривился.
— Ты слышал, что я сказал, — продолжал упорствовать шериф. — Я поступлю так, как считаю нужным, и это будет самый черный день в моей жизни.
Тогда я сказал:
— Послушай, тебе нужно отдохнуть. Ты просто очень устал. Выглядишь ужасно. В таком состоянии нельзя принимать важные решения, и уж тем более браться их выполнять. Так нельзя. Для начала ты должен отдохнуть. Давай лучше задержимся здесь ненадолго, устроим привал, я сготовлю поесть…
Но он решительно замотал головой, так и не дав мне договорить. Я осекся на полуслове. Шериф же лишь грустно улыбнулся. И тут я понял, в чем дело. Бедному Тагу не давала покоя данная им клятва. Черт возьми, как мне было жаль его! У меня защемило сердце, и я от души пожал ему руку.
— Таг, но вот удачи я тебе пожелать не могу, — признался я.
— Удачи? — хрипло переспросил шериф. — Да я сам молю небеса о том, чтобы ты разыскал мальчишку раньше меня и увез его куда-нибудь подальше отсюда, чтобы он мне больше никогда не попадался на глаза!
И я знал, что Таг говорит совершенно искренне!
После того дня я часто задумывался об этом, но вот понять его так никогда и не смог. На мой взгляд, он был человеком простым и, как мне тогда казалось, слишком приземленным, чтобы лезть к нему в душу. Он работал как вол, умом и сердцем отдаваясь вверенному ему делу и руководствуясь чувством долго.
Итак, мы распрощались, и шериф поехал прочь, пустив коня легкой рысцой. Второго мустанга он оставил мне, и уже сидя в седле, я глубоко задумался над тем, где же все-таки теперь мог прятаться мальчишка, и что ещё можно было от него ожидать.
А что если он впал в отчаяние, не перенеся боли и усталости? Нет, я не мог ни на секунду представить себе Чипа сломленным. На первом месте для него всегда стояли и будут стоять дела, имеющие отношения с его другом и напарником, Уотерсом. А значит теперь его основной и единственной целью будет благополучно отделаться от злосчастной сумки, туго набитой деньгами.