Читать интересную книгу Чистая любовь - Кэнди Стайнер

губам и разглядывая стоящие на полке книги.

– У тебя здесь еще больше книг, чем в кабинете, – задумчиво произнесла она.

– Я прочел все, кроме тех, что стоят на верхней полке, – подойдя к ней, сказал я. – Там те книги, что я еще собираюсь прочитать.

Мэллори приподняла бровь, проводя пальцами по корешкам книг на второй полке.

– То есть все остальные ты уже прочел?

– Я же рассказывал тебе, что я ботан.

Она рассмеялась.

– А я думаю, что чтение сексуально, – Мэллори прижала одну руку к груди, положив на нее локоть другой руки, в которой держала бокал с вином, и огляделась. Ее сияющие глаза стали еще ярче в моей тусклой гостиной, и она покачала головой, улыбаясь. – У тебя так… опрятно. Хотя вряд ли это должно меня удивлять, – Мэллори посмотрела на меня и ткнула пальцем в грудь. – Но тебе нужно добавить немного красок. И, возможно, немного беспорядка.

– И ты с радостью устроишь этот самый беспорядок? – спросил я и просунул палец в петлю на ее юбке, а потом притянул к себе и заправил ей волосы за ухо.

– Почту за честь, – прошептала она и в ту же секунду меня поцеловала.

Рукой я прижал ее к себе как можно сильнее, и, держа бокалы с вином, мы принялись целоваться. Поцелуй был нежным, милым и слишком быстро кончился, когда сработал таймер на духовке.

– М-м-м, – сказал я, чмокнув ее в нос, и выпустил из объятий. – Лучше иди и поешь еще дзадзики. Главное блюдо будет готово минут через десять после того, как я добавлю последний кусок сыра.

– Феты?

– А то!

Она прижала руку к груди, закрыв глаза.

– Мой герой.

Я заканчивал готовку, а Мэллори сидела на барном стуле за кухонным островком, пила вино и закусывала питой и дзадзики. Она интересовалась каждой фотографией, попавшейся ей на глаза, выпытывала подробности каждой истории, о которой я коротко упоминал, а я расспрашивал ее о детстве и семье. У меня в голове не укладывалось, насколько разное воспитание у нас было, несмотря на то, что мы росли в одном городе и были связаны с одной винокурней. Если мой дом был наполнен смехом, любовью и воспоминаниями, то в ее доме царил бизнес, принципы, вечеринки и имидж. Если от нее даже в юном возрасте требовали слишком многого, то мое детство проходило совершенно свободно.

Потом мы сели за небольшой обеденный стол, которым до этого пользовался лишь я, и принялись за салат и основное блюдо. Мэллори восхитилась моими кулинарными навыками, издавая только мешающие стоны и прося добавки, а я смотрел, как она смеется и пьет вино, и чувствовал, как сильно бьется в груди сердце, а в мыслях кружат слова, которые я еще слишком боялся произнести вслух.

После ужина я поставил тарелки в раковину, достал из духовки пахлаву, а Мэллори разлила оставшееся вино по бокалам, пока я поливал свежую выпечку медом. Я знал, что мед должен пропитывать пахлаву несколько часов, но Мэллори все равно расточала похвалы каждому кусочку. Она даже провела пальцем по тарелке, чтобы собрать крошки и мед.

– Ты бог, – простонав, сказала она, вытерла губы салфеткой и откинулась на спинку стула, как король после пира. – Серьезно. Ты должен открыть греческий ресторан, чтобы я чаще ела эти блюда.

Я усмехнулся, сделав большой глоток вина, а потом поболтал остатками в бокале, смотря, как красная жидкость разбрызгивается по стенкам.

«Я могу готовить для тебя, – хотел предложить я. – Каждый вечер. Если мы будем вместе».

– Ты такой молчун сегодня, – заметила Мэллори, прогнав эти мысли из моей головы, прежде чем они успели материализоваться.

Я взглянул на нее, улыбнулся и нерешительно пожал плечами.

– Просто слушаю тебя и наслаждаюсь вечером.

– Угу, – сказала она, поджав губы. – Нет, ты что-то задумал. Выкладывай, шеф.

Я снова покрутил бокал, не сводя глаз с вина, а потом отставил его в сторону и, взяв с колен салфетку, положил ее на стол. Я встал, чувствуя, что сердце бьется где-то в горле, и протянул Мэллори руку, дрожащим голосом сказав:

– Потанцуй со мной.

У нее чуть брови на лоб не взлетели.

– Э-э-э… Я… я не умею танцевать.

Ухмыляясь, я поманил ее рукой.

– Я поведу. Вставай.

Мэллори посмотрела на мою руку так, словно она была пауком, который, конечно, ни за что бы ее не укусил, и на ее лице отразились беспокойство и страх. Но, к ее чести, она допила вино, вложила маленькую ладошку в мою руку и встала.

Я немного отвел ее от стола и притянул к себе, положив одну руку на талию, а другой держа ее ладонь, и мы начали покачиваться под нежный мелодичный голос Леона Бриджеса.

Сначала Мэллори нервничала, смотря себе под ноги, и морщилась, извиняясь, когда пропускала шаг. Но я вел ее, положив ладонь на поясницу, побуждая не сводить с меня глаз, и к первому припеву мы нашли ритм.

– Папа с мамой раньше всегда танцевали после ужина, – сказал я, осторожно развернув ее, а потом снова повернув к себе. – Каждый божий вечер. Мы с братьями убирали со стола, мыли посуду, а папа уводил маму в гостиную, включал музыку погромче и танцевал с ней.

У Мэллори заблестели глаза, и ее губы тронула улыбка.

– Как романтично.

– Да, папа был романтиком, – посмеявшись, сказал я. – Он всегда учил нас быть уязвимыми, эмоциональными, делиться чувствами, даже если мы испытывали стыд и смущение. И учил нас уважать женщину, заботиться о ней, делать счастливой, – я сглотнул и посмотрел ей в глаза. – Учил, как сделать так, чтобы она чувствовала себя любимой.

Мэллори тоже сглотнула и отвела взгляд, а потом прислонила голову к моей груди.

– А в моей семье все было ровно наоборот, – тихо произнесла она. – Мы вообще не разговаривали, и уж тем более о своих чувствах. Я знать не знаю, что за люди мои родители, если не считать, что они собственники бизнеса, коими они и представляются всему городу. А мой брат… – она покачала головой. – Я вообще ничего о нем не знаю, только то, что ему нравится гольф. Даже не знаю, нравится ли он ему на самом деле или Малкольм просто занимается гольфом, чтобы вести бизнес с отцом.

– И они тоже ничего о тебе не знают?

С ее губ сорвался тихий смешок.

– Ничегошеньки.

Я вздохнул, покачиваясь в такт музыке и крепко прижимая ее к себе.

– Какая жалость. Если бы они знали тебя такой, какой знаю я, если бы видели то, что вижу я, то были бы самой счастливой семьей