показал из внутреннего кармана краешек красивого билетика.
— Ван саузенд, — тихо сказал он мне.
Я вздохнул, немного поторговался, в итоге два билета встали мне в полторы тыщи, сколько ж это в баксах-то? Сотня с небольшим… ладно, переживём.
— Победа, — сообщил я жмущейся в уголке Гале, — билеты у нас в кармане, можно и внутрь заходить, всего полчаса до начала осталось.
Билетёрши тут соответствовали тематике заведения — были молодые, красивые и демонстрировали красивые ноги в чулках в длинных разрезах платьев. Раздеваться, слава богу, не надо было, в Париже весь сентябрь обычно тёплый, мы тихо-мирно прошлись по фойе в разные стороны, с интересом разглядывая публику.
— Слушай, а откуда я того дядечку могу знать? — показала мне Галя на седого мужчину в смокинге, который беседовал с молодой дамой недалеко от входа в зал.
— Могу ошибиться, конечно, — ответил я, — но кажется это Шарль Азнавур… ну да, тот самый знаменитый шансонье. О, а вот этого дядечку, мы оба с тобой знаем, — продолжил я, поворачивая Галю в другую сторону.
— Гена? — потрясённо спросила она, — Крокодил??
— Ты угадала, пойдём пообщаемся что ли со старым приятелем.
И мы подошли к Гене-Крокодилу (это был он самый, собственной персоной) в красивом коричневом костюме чуть ли от Бриони. Он тоже узнал нас обоих, но особенной радости у него на лице я что-то не заметил.
— Бон суар, мсье Мишин, — вежливо сказал я ему, — сколько лет, сколько зим.
— Очень рад вас видеть, — растянул тот губы в вежливой улыбке. — Какими судьбами в Мулен Руже оказались?
— Вот то же самое хотел у тебя спросить, но раз ты опередил, то — тупо по зарубежной путёвке приехали, с группой ответственных товарищей.
— А разве советским туристам разрешается посещать подобные заведения? — продолжил свой допрос Гена.
— Времена-то какие на дворе стоят, — не менее вежливо улыбнулся я, — какое кому сейчас дело до того, куда советские туристы ходят.
— Билеты с рук брали? — перепрыгнул на другую тему он.
— А где ж ещё? Полторы штуки отвалил.
— Ну не жалей, представление того стоит… а если тебе интересно, что я здесь делаю, охотно поделюсь — приехали с делегацией от Ленинградского обкома комсомола. Устанавливаем дружеские контакты с молодежными движениями Франции.
— Понятно… — ответил я, — как там Дмитрий Анатальич-то поживает?
— Неплохо, получил повышение, сейчас в разруливает юридические вопросы в Ленсовете… вместе с Владимир-Владимирычем. А мой преемник в райкоме как там?
— Вживается, — коротко отвечал я, — ничего плохого сказать про него не могу.
Тут откуда-то по направлению от туалетов к нашей кучке подошёл ещё один гражданин, смутно показавшийся мне знакомым… он кивнул головой Гене, а на нас посмотрел с немым вопросом во взоре… и тут я его узнал…
Ну да, это был он, товарищ Куриленков, уже месяц с лишним, как покойный. Слегка видоизменённый, правда, но не так, чтобы очень — разрез глаз увеличился, горбинка у носа исчезла, овал лица чуть поквадратнее стал. Но всё равно это был он, бывший владелец концерна АМТ и восходящая звезда политической жизни Союза.
— Мадам, мсье, — сказал он, явно придуриваясь, — тем манифик (хорошая погода).
— Между прочим мадмуазель, — вспомнила к месту цитату из Карлсона Галя.
— Дезоле, фо (извините, ошибся), — продолжил он ломать комедию, но тут я его перебил:
— А на чью же могилу я тогда два дня назад цветочки клал, а, Сергей Владимирович?
— Второй звонок дали, — напомнил о себе Гена, — может, представление посмотрим, а потом уже перетрём тему?
— Я не против, — сказал я, а Галя кивнула в поддержку.
— Ма оси (я тоже), — отозвался лже-Куриленков, а Гена добавил, — в антракте мы ждём вас в буфете, — и мы разошлись по своим местам.
Билеты жучок нам дал аховые, конечно, сбоку и далековато, но видно и слышно было всё равно неплохо. Что рассказывать о шоу, вы наверно и сами все неплохо знаете, что такое Мулен Руж и что там показывают зрителям, танцовщиц в перьях и канкан в основном… полностью, кстати, танцовщицы не раздевались, это запрещено каким-то французским законом. Но груди-то уж демонстрировали во всех ракурсах.
— У тебя сиськи получше будут, чем почти у всех у них, — шепнул я Гале.
— Что значит «почти»? — уцепилась за оговорку она. — У кого из них лучше?
— Да была одна, но она уже убежала, — нашёлся я. — А как в целом-то, нравится?
— Могло бы и поинтереснее быть, — отрезала она.
А тут и занавес закрыли, антракт — народ потянулся в фойе и в буфет. Публика, кстати, была самая разношёрстная, насколько я смог понять, больше половины составляли американские туристы. А Гена со своим спутником, прикидывающимся коренным французом, уже ждали нас за столиком в углу. Перед ними стояла бутылка шампанского в ведёрке со льдом.
— Я угощаю, — сделал широкий жест Гена, — в честь нашей неплохой совместной работы.
И разлил шампанское по бокалам. Чокаться, как в России, здесь не было принято, поэтому выпили молча, без тостов.
— Сергей Владимирович, — обратился я к нему, — к чему эти дурацкие игры с французским языком — я же вас прекрасно узнал.
— Что, действительно меня так легко узнать? — перешёл на чистый русский язык он. — А пластический хирург уверял, что получится совсем другое лицо.
— Немного недоработал он, хирург ваш, — ответил я, — как здоровье после того взрыва на объездной?
— Не было меня в той машине, — недовольно ответил он, — неужели непонятно?
— А кого же на старо-энском кладбище похоронили?
— Бомжа одного… ростом и фигурой очень на меня похожего.
— И зачем нужен был весь этот цирк, если не секрет?
Куриленков переглянулся с Геной и решил, видимо, вывалить всё до конца.
— А ты не боишься, Лётчик? — для начала спросил он.
— Чего?
— Что тебя тоже могут так взорвать, если будешь знать лишнее?
— Мы своё уже отбоялись, правда, Галя?
Галя согласно кивнула.
— Я тебя предупредил, потом не обижайся, Лётчик… — тут Куриленков налил себе полный бокал, выпил половину и продолжил, — эта была хитрая комбинация, суть которой ты вряд ли поймёшь…
— Почему это, — сразу обиделся я, — не такой уж я и тупой, как кажется.
— Потому что я и сам не до конца там всё понял, вот почему. Короче ваш участок был разменной монетой в сложной схеме инвестирования-реинвестирования в закупку-продажу кое-чего такого, о чём я даже сейчас говорить не стану.
— Оружия что ли? — уныло поинтересовался я.
— Я ничего не говорил, а ты ничего не слышал, — ответил он. — Почему-то наши контрагенты упёрлись именно в этот участок набережной, я подозреваю, что один из них то ли родился там, то ли жил долгое время. И без этого участка