На этот раз свирепость его была тихой и угрюмой. Теперь он хотел только одного — поскорей добраться до своего бывшего господина. Только дважды он позволил себе вспышку гнева: увидев лирника Ясона, воспевающего славную победу лорда Бранборга и его воинства над страшными нелюдями, он вырвал у него лиру и молча нахлобучил ему же на голову, после чего Ясона долго никто не видел поблизости от военного лагеря. И еще он оторвался на бывших наемниках из Прибрежных варваров после того, как они отказались присоединиться к походу, заявив, что против нечисти воевать — не та работа, за которую можно расплатиться. Предводителю варваров он свернул шею одним незаметным движением, а прочие через несколько мгновений просто исчезли. Зато когда он спросил у уцелевших дружинников Холм-Гранта, кто из них откажется пролить кровь за род людской против Нечистого, отказаться не посмел никто. Многие, правда, бежали той же ночью, но больше половины, почти тысяча воинов, остались.
Войско растянулось на несколько лиг, за ним тянулся огромный хвост обозов, который постепенно отрастал после того, как позади оставался очередной Холм или крупное селище. На дороге уже стояли в ожидании отряды лордов, обещавших помощь. Войска подходили, но сами лорды от участия в походе отказывались под разными благовидными предлогами — то старые руки уже не удержат меча, то расположение звезд не дает картину достаточного благополучия, то… На самом деле Бранборг знал, в чем истинная причина — никто из лордов не хотел оказаться в подчинении у другого лорда, он и сам не знал точно, как бы поступил, окажись во главе войска кто-нибудь другой.
Единственный из всех его встретил у дороги вблизи Холм-Бора лорд Герт Логвин с пятью сотнями всадников и смиренно попросил звания сотника в армии Холмов. Герта он знал с раннего детства, их порой учили одни и те же учителя, они вместе охотились, когда жизнь была еще весела и беззаботна. Из всех лордов Герт был, пожалуй, единственным, от кого можно было не ожидать даже завистливого взгляда в спину. Насколько Эрл Бранборг был благодарен прочим лордам за то, что они не составили ему компанию, настолько Герту он был благодарен за то, что тот здесь. Он назначил своего друга начальником всей конницы, которой оказалось около двух тысяч.
До Холм-Итта оставалось два дневных перехода. Элл Гордог ехал верхом рядом с лордом, оба молча наблюдали суровую спину сотника Саура, который вдруг превратился в тысячника, да еще и в армии, против которой еще недавно собирался воевать. Спина напоминала грозовую тучу, и оба тихо удивлялись выносливости лошади, которая героически шла вперед.
— Сотник! — крикнул лорд и тут же исправился: — Тысячник Саур!
— Я, Ваша Милость! — откликнулся Саур, обернувшись, и лицо его почему-то перекосилось. — Извиняюсь, мой лорд, но когда я говорю «Ваша Милость», меня блевать тянет, как после варварской настойки из коры.
— А кто ж тебя заставляет, — вмешался эллор из Пальмеры.
— Привычка, — как всегда, угрюмо отозвался Саур. — Как вижу какого лорда, так сразу на «Вашу Милость» тянет…
— Прикажи своим остановиться, — распорядился лорд. — Хвост отстал, надо подтянуть.
Саур сорвался с места в галоп и вскоре был уже далеко впереди. Войско шло медленно, гораздо медленней, чем рассчитывал лорд. Давно уже по Каменной дороге не двигалось такой массы народу. Конница постоянно уходила вперед и подолгу ждала отставшую пехоту, а обоз нередко подтягивался только к ночи, и воины подолгу дожидались, когда можно будет поставить шатры и начать готовить скромный ужин. А еще приближалась зима, время, когда обычно даже мелкие военные стычки затихают, потому что холодно… Лучше всех устроилась храмовая дружина — Служители поверх кольчуг носили войлочные рясы, и в них было гораздо теплее, чем в коротких телогрейках, в которые было одето остальное войско. Эллоры и прочие, кто побогаче, старались сторговать во встречных селищах тулупы из овчины, но землепашцы не всегда даже за хорошую плату соглашались снять с себя последнее. Порой, когда поблизости случались большие селища, к дороге подъезжали возчики с товарами, продающие самые разнообразные вещи — от конских сбруй до горячих хлебцев. Вот и сейчас на обочине стояло несколько повозок. Какой-то коротышка стоял прямо на одной из них и размахивал руками, но что он предлагал купить, издалека слышно не было.
Лорд с Гордогом направились в хвост колонны, чтобы остаток сегодняшнего пути провести в повозке с войлочным верхом, не продуваемой холодным ветром и обогретой бронзовой печуркой, которую кузнец Клён сделал перед самым выступлением. Ее легко было отыскать среди сотни других по белому клубящемуся дыму, и запряжена она была не парой лошадей, как остальные, а четверкой. Лорд подумал, что если бы у них было сотен пять таких повозок, воевать зимой было бы гораздо легче, и, может быть, стоит остановиться в Холм-Итте и там заняться тем, что получше подготовиться к походу, послать разведчиков посмотреть, как лучше перебраться через Северную Гряду, ведь той карте, которая у Элла за пазухой, уже семьсот с лишним лет исполнилось, а за это время и горы сдвинуться могли… Может быть, и Юма удастся уговорить остаться, а то ведь любая шальная стрела…
И тут он заметил, что Сольвей, откинув полог повозки, без толку разбазаривая драгоценное тепло, смотрит на него почти с ужасом.
— Сольвей, что случилось? — спросил он и не узнал собственного голоса. Он вдруг почувствовал, что смертельно устал, и если сейчас же не ляжет на что-нибудь мягкое, накрывшись теплой шкурой, то может просто вывалиться из седла. — Сольвей, что со мной?!
Элл поддержал его за локоть, а сам он схватился за борт повозки и прямо из седла перевалился вовнутрь. Чьи-то руки подхватили его, и… погасло солнце.
Солнце погасло, исчезла повозка, исчезли руки, которые его подхватили, исчезло всё… И сам он исчез, оставалось только его ослепшее сознание, безвольно повисшее среди великой Пустоты, лишенной света и звука. Он попытался вызвать хоть какое-нибудь видение, услышать хотя бы отзвук собственной мысли, но черная вата небытия поглощала всё, что он пытался сотворить. Прошло мгновение, год, вечность стремительно приближалась к концу, любуясь своей величественной неподвижностью… А потом он увидел город спиральных башен и куполов, вывернутых наизнанку, легких мостов, ничего не соединяющих, и лестниц, никуда не ведущих. Город был соткан из застывшего дыма, смешанного с пустотой. Она сидела на обломке черной скалы, обнаженная, прекрасная и страшная, уставившись на него глазами, лишенными зрачков. Эрл попытался нащупать рукоять меча, но тут же явственно осознал, что меча здесь нет, как нет и его самого. Она захохотала, и изо рта ее повалил дым, замирая новыми башнями и пирамидами. И душа его превратилась в камень, не желая впустить рвущийся в нее ужас. А потом… А потом вечность стала мгновением, оставшимся в прошлом, стремительно покидающим память, как внезапно прерванный сон… Но вечность сама собой переломилась где-то посередине, перед глазами стали плясать бесформенные тени, которые ничего не выражали и ничего не означали, но они были. А потом откуда-то издалека послышался еле слышный голос: «Мой лорд, очнитесь…»
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});