Читать интересную книгу Последний бой Лаврентия Берии - Елена Прудникова

Вышинский прилетал на пленум на два дня. В первый день он с Молотовым даже не поздоровался, посмотрел сквозь него прозрачным взглядом, словно того и не было. Лишь на второй день к вечеру соизволил молвить пару слов. Они встретились в коридоре, и Вышинский, глядя в сторону, сказал: «Вы недоработали. Если бы убрали еще и Маленкова, в США день 26 июня стал бы национальным праздником».

В чем, в чем, а в этом он прав. Лаврентий умел разговаривать с американцами – с позиции жесткой и непреклонной силы, не допуская даже мысли об отступлении, так что шантажировать его было бесполезно. Интересно, как бы он поступил, если бы американцы не отозвали своих провокаторов? А ведь с него сталось бы взять Западный Берлин, а потом вывалить перед ООН всю ту кучу дерьма, которую он там захватит. Так, как он учудил в апреле[60]… Нет, если говорить о внешнеполитических интересах США, то им следовало бы не жалеть ни сил, ни денег, чтобы уничтожить Берию. Они уже теперь могут объявлять 26 июня национальным праздником – Георгий фигура не того масштаба, чтобы единолично решать вопросы войны и мира. Впрочем, убрать Маленкова – вопрос времени…

Да, теперь нам будет нелегко. Тот аргумент, что происшедшее в СССР не является государственным переворотом, поскольку первое лицо в государстве сохранило свой пост… этот детский лепет может обмануть разве что умственно отсталую домохозяйку. В правительствах всех стран, обладающих хоть мало-мальски приличной разведкой, давно уже всё отлично знают и прекрасно понимают, что именно произошло в СССР, кого убрали и в какую сторону изменился государственный строй. Никита – левый, рядом с ним Ульбрихт умеренный, как ягненок. Если бы в Германию поехал Хрущев, а не Лаврентий, он бы вымостил берлинские мостовые трупами – его отношение к насилию не раз проверено. А значит, теперь наши западные друзья будут провоцировать советское правительство на ужесточение режима всеми методами – от разжигания недовольства внутри страны до организации восстаний в странах-союзницах. А правительство, возглавляемое Хрущевым, каждый раз станет на это покупаться. И каждый выстрел в недовольных будет сыпаться золотым дождем на головы американских «ястребов» – владельцев предприятий военно-промышленного комплекса. Ради чего все эти заварушки и затевались.

Все это Молотов прекрасно понимал. Но ему от того было не легче.

…Маленков краем глаза снова посмотрел на сидевшего напротив Вячеслава Михайловича. А ведь зацепило его это дело! Так зацепило, как и ожидать было нельзя. Когда с началом войны Сталин стал потихоньку выталкивать Молотова с позиции второго человека в государстве, тот обиделся, и обиделся крепко, хотя виду не показывал. Конечно, обижаться в данном случае глупо – Лаврентий рожден для того, чтобы быть главой государства. Ну почему у него такая неподходящая национальность?! Лучше бы он был первым в стране – тогда, может статься, и переворота бы не произошло, ЦК едва ли решился бы поднять руку на первое лицо.

А ведь выходило, что Сталин-то был прав! Поначалу Маленкову не нравилась его антипартийная политика, он считал – вождь в этом деле необъективен, находится под влиянием Берии, который партсекретарей терпеть не мог. Лишь после «ленинградского дела» Маленков полностью перешел на сторону вождя. И переворот снова доказал его правоту: ЦК – настоящая питательная почва для заговоров.

Еще в тридцать девятом, не удовольствовавшись тотальной чисткой, Сталин решил убрать партию от власти и немало преуспел на этом пути. Теперь, конечно, на его планах можно поставить крест, ЦК своего добился. Но что-то Маленкова смущало.

– Я вот чего не могу понять, – сказал он, повернувшись к Молотову. – Было ли восстановление роли партии причиной переворота или же дымовой завесой? Кто вел борьбу за власть – аппарат ЦК или прикрывавшиеся им враги?

– Или аппарат ЦК вместе с пробравшимися в него врагами, преследовавшие каждый свою цель и на данном этапе ставшие друзьями, – в тон ему продолжил Молотов.

– Да, конечно, – вздохнул Маленков. – Все в мире относительно. Знать бы еще – чьи именно друзья пришли к власти…

– Думаю, скоро мы это узнаем самым простым путем – по той политике, которую они станут проводить. А вот чего я совершенно не понимаю, так это роли Никиты. Он же был на вашей с Лаврентием стороне, чуть ли не под ручку ходили, и вдруг такой финт! Он-то чего искал?

– Власти, наверное, – пожал плечами Маленков. – Многие глупые люди жаждут власти.

– Не думаю. Во-первых, этой власти он не хотел. Вся страна ему не нужна. Если бы она была поменьше, вроде его любимой Украины – еще куда ни шло. А во-вторых, не обольщайся, Георгий. Никита очень умен. И я тебя уверяю, то, что партия оседлает страну, ему нравится не больше, чем нам с тобой. Это решение вынужденное, чтобы получить поддержку пленума и оправдать переворот. Знать бы еще, зачем он его устроил…

Маленков пожал плечами. Ну никак не вписывался Хрущев в реализованный им сценарий. Разве что… Молотов резко поднялся с места.

– Георгий, ты одно время курировал органы. Скажи мне: кто может быть в курсе дел по шпионажу на высшем государственном уровне? Кроме Игнатьева, конечно…

Маленков поморщился. Игнатьев когда-то был его человеком, и вспоминать об этом Председателю Совмина было крайне неприятно.

– Какой уровень?

– Самый высокий. Аппарат ЦК и Совет Министров.

– Только не я. Меня посвящали ровно настолько, насколько было необходимо для дела. Абакумов докладывал лично Сталину и все контакты держал у себя. Кроме них могли что-то знать начальник игнатьевской контрразведки Гоглидзе и Мехлис.[61] Ну и, конечно, Лаврентий.

– Ты уверен? Лаврентий удрал из госбезопасности еще в сорок третьем году, и я полагаю, он курировал МГБ только на бумаге. Иначе у нас не было бы того безобразия, которое развел Игнатьев.

– А вы забыли манеру товарища Сталина советоваться?

Да, действительно, как он мог забыть? Иосиф всегда проверял свое мнение чьим-либо еще. Когда министром иностранных дел был Молотов, Сталин советовался с Вышинским, когда им стал Вышинский – с Молотовым. А по делам госбезопасности с кем же ему советоваться, как не с Лаврентием? И желание или нежелание Берии лезть в эти дела никакой роли не играло. Иосиф и так пошел ему навстречу, позволив уйти с министерского поста. И что мы в результате имеем? Сталин в Мавзолее, Мехлис на кладбище, Абакумов и Гоглидзе сидят, и связи с ними нет. С Берией связь есть, но задать ему этот вопрос будет потруднее, чем предыдущий. Что-то еще есть, какая-то недосказанность. Лаврентий ведь тоже имел привычку советоваться, обсуждать сложные вопросы. Вряд ли с Абакумовым, для этого министр госбезопасности слишком молод.

– Послушай, – спросил Молотов. – А с кем советовался Берия? – Ну конечно же! Как я мог забыть?

Майор Котеничев отложил записку и поднял глаза на Молотова:

– Вы уверены, что он писал это сам?

– Тот, кто передал мне записку, утверждает, будто она писалась при нем. Более того, человек в бункере… он мыслит так, как Лаврентий, знает то, что знает он. Можно найти похожего человека, но где найдешь такого, чтобы он был близок еще и по этим показателям?

– О чем шла речь?

– О Германии. Это не важно. Послушайте, товарищ майор! Я не знаю, кто вы такой, но у тех людей, которые с вами связаны, должны быть какие-то мысли по поводу переворота. Что произошло?

– Мы тоже ищем ответ на этот вопрос. И нам очень не нравится альянс партийцев и генералов. Более того, они действуют в полном согласии, как одна команда…

– Не в первый ведь раз, – усмехнулся Молотов. – Вспомните тридцать седьмой. Тогда был такой же альянс.

– Насколько я помню, речь тогда шла о троцкистах в армии. Меня, по крайней мере, обвиняли в троцкизме…

– Э нет. Я не о троцкистском подполье говорю. То, что они делали, – это всего-навсего игра в новую революцию. Я говорю о людях куда более серьезных, тех, кого не выводили на открытые процессы. Заговор в тридцатых созрел в действующем правительстве, в нем участвовали люди уровня наркомов и даже несколько членов Политбюро, и работали они в одной упряжке с военными. В точности как теперь, с той лишь разницей, что сейчас военными руководит министр, а тогда – его заместитель. Переворот они назначили на начало мая 1937 года, потом перенесли на середину месяца, и тогда, кстати, тоже были запланированы учения. Если бы Тухачевский был наркомом обороны, они бы прихлопнули нас, как мух. Если бы он был наркомом, ему не пришлось бы идти на хитрости, ждать учений, чтобы подвести войска к Москве, он просто поднял бы их своим приказом, как это сделал Булганин 26 июня. А вы думаете, товарищ Сталин держал Ворошилова на посту наркома, потому что считал его самым выдающимся из советских полководцев?

– Если вас интересует мое мнение, то лучше бы товарищ Сталин так и оставил его наркомом.