Читать интересную книгу Последний бой Лаврентия Берии - Елена Прудникова

– Если вас интересует мое мнение, то лучше бы товарищ Сталин так и оставил его наркомом.

– Вы воевали? – с интересом взглянул Молотов.

– Во время войны я работал в шифровальном отделе наркомата госбезопасности, имел высшую степень допуска. Поэтому я знаю очень много. Лишь за несколько дней до своего ухода товарищ Меркулов перевел меня в отделение экспертизы.

…Хорошо, что чекист сам заговорил о Меркулове – этот вопрос, исходящий от Молотова, прозвучал бы нарочито. А так все получится легко и естественно.

Вопрос, с кем советуется Берия, предполагал два ответа: Богдан Кобулов и Меркулов. Но Кобулов до весны 1953-го был в Германии, значит он отпадает. Меркулов же сменил Мехлиса на посту министра госконтроля. Бывший министр госбезопасности, человек с очень странной, на посторонний взгляд, карьерой. Весной 1946 года он ушел из МГБ – уходил шумно, с понижением, с выводом из членов ЦК за развал работы. И… через год оказался начальником организации под названием ГУСИМЗ – уж кто-кто, а Молотов знал, чем занимались за границей подобные конторы, под завязку напичканные чекистами. А потом и еще хлеще – Сталин отдал ему Министерство госконтроля, свое родное и любимое дитя, наркомат, в котором Иосиф был наркомом еще в гражданскую. Пост министра госконтроля – не просто для доверенного, а для сверхдоверенного человека, такого, которому Сталин верил, как себе. Молотов давно уже не был удостоен такого отношения…

Да, Меркулов мог знать многое. Многолетний заместитель Берии, доверенный из доверенных, надежный из надежных. И – молчаливый. Этот не сболтнет, ни спьяну, ни ради красного словца. И еще очень большой вопрос, станет ли он откровенничать с Молотовым, даже теперь, когда прежние тайны утратили смысл и терять уже нечего. Но, может быть, он будет более откровенным, если передать ему привет от этих странных людей?

– Меркулов тоже один из ваших? – чекист промолчал, и Молотов раздраженно фыркнул: – Послушайте, товарищ, давайте играть в открытую. Я ведь отлично понимаю, что за вами стоят не майоры, а, судя по вашей осведомленности, генералы госбезопасности. Я не собираюсь интересоваться именами тех, кто еще на свободе. Но Меркулов, по сути, уже арестован, – если его еще не взяли, это ничего не значит.

– Зачем вам это знать?

– Затем, что вы не сможете с ним связаться, – усмехнулся Молотов. – А я смогу. У меня тоже есть к нему вопросы, но мне он не поверит, а если я передам ему привет от старых друзей… Видите, как я с вами откровенен? Обсудите эту возможность со своими товарищами, а я вызову вас через несколько дней. Кстати, если спросят, какую работу вы для меня делаете…

– Этот вопрос вправе задать только Председатель Совета Министров, – качнул головой майор.

– Но если его задаст товарищ Серов, ответьте ему честно. Его ведь не мидовские документы интересуют, вот и скажите, что проверяли письмо из бункера. И учтите: встретиться с Меркуловым я смогу только один раз. После этого его либо блокируют наглухо, либо арестуют.

Майор взглянул искоса, закурил новую папиросу.

– Его наверняка очень плотно опекают. Это может быть опасно.

– Не думаю, – качнул головой Молотов. – Я ведь тоже блокирован. А про вас они не знают. Да и что мы можем сделать, по правде-то говоря…

Они сидели на ступеньках крыльца и молчали. Потом Молотов быстро, внимательно взглянул на чекиста, протянул руку, взял у него и потушил папиросу.

– Хотите выпить? Не бойтесь, не отравлю, налью вам и себе из одной бутылки. Пойдемте, майор. Мы с вами союзники, а союзникам надо хотя бы чуть-чуть доверять…

Бумажный пакет с мандаринами Павел положил на стол. Майор, конвоировавший арестованного, заинтересованно взглянул, спросил, что это. А узнав, что в пакете гостинец, сказал: «Я должен проверить!».

– Проверяйте! – пожал плечами Павел.

Тюремщик открыл пакет, высыпал мандарины на стол и принялся их раскрывать, один за другим. Нажал грубо и неумело, сок потек по пальцам. Коротков посмотрел на Берию – тот не отрывал взгляда от рук, кромсавших золотистые плоды.

– Товарищ майор, выйдемте-ка на минутку, – сказал Павел.

Оказавшись за дверью, он наклонился к тюремщику и яростно зашептал ему прямо в лицо.

– Ты что же это делаешь, сукин сын!

– Товарищ Москаленко приказал, чтобы…

– У меня особый режим работы с арестованным, – прервал его Павел. – И утверждали его люди повыше твоего Москаленко. А если ты будешь мне работу гробить, мигом полетишь отсюда куда-нибудь за Полярный круг. Понял?

Тюремщик взглянул на него и вдруг улыбнулся.

– Я же вам помогаю, товарищ майор. У меня тоже инструкция.

– Какая инструкция? – не понял Павел.

– Моего начальства. А ему, я думаю, указания дают те же люди, что и вам. Я должен на него, как могу, нажимать, а вы защищать…

Когда Коротков вернулся в допросную, Берия сидел все на том же месте, в той же позе. Лицо у него было совершенно серым. Остановившимся взглядом он смотрел на разорванные плоды, и Павлу пришлось три раза окликнуть его, на третий повысив голос. Только тогда Берия медленно поднял голову. Он смотрел прямо на Павла, но майор вдруг понял, что подследственный его не видит…

Африканские мандарины темно-оранжевые. Абхазские – светлые, почти желтые, и вкус другой. Зачем этот парнишка принес абхазские? Если бы чужие, было бы не так жалко…

Звуки внешнего мира до него не доходили, но от осязания не отделаешься, и постепенно он осознал, что его трясут за плечо. Смутно знакомые голоса что-то говорили рядом, наконец один рявкнул: «Еще раз такое повторится, с вас погоны слетят! Убирайтесь отсюда». Мир отодвинулся, прояснился и замолк, странное сомнамбулическое состояние завершилось негромко хлопнувшей за спиной дверью. Молодой следователь сидел за столом и чистил разорванные плоды, складывая шкурки на бумажку. Берия протянул руку, взял одну, растер в руке и прижал к лицу, вдыхая аромат, тонкий и сильный.

– Я думаю, эти надо съесть, – сказал следователь. – Остальные возьмете с собой.

Вот тебе и раз, друг Лаврентий. Держался, держался – и сломался на такой мелочи. Никуда не годится. Депрессию может позволить себе тот, у кого в жизни нет настоящих бед. Впрочем, у депрессии может быть по этому поводу другое мнение. Она сама выбирает, что ей важно, и спорить не приходится…

– Вы можете разговаривать? – спросил следователь. – Или все же вызвать врача?

– Дался вам этот врач, – поморщился Берия. – Много он понимает! Не с его квалификацией…

– А кого вам надо? Академика?

«Думает, небось, что съязвил».

– Академики тоже не понимают. Это неизученная область медицины. Давайте делом заниматься, гражданин следователь…

– Посидите пока, – майор подвинул ему лист бумаги с разобранными на дольки мандаринами и подошел к стене, разглядывая карту. – И нечего на меня смотреть. Глядите куда положено.

Нервный парнишка, оказывается. Любопытно… Ну что ж, хотел приоткрыть дверь, а она вырвалась из рук и распахнулась сама собой. Не так, как думалось, но уж как вышло, так и будем продолжать. С полной искренностью…

…Павел вернулся за стол, все еще злясь – на себя, на майора, на Берию, на весь мир. Он убить был готов охранника, только сейчас поняв, в какой тупик загнала его эта дешевая провокация. Помощнички, мать их! И как теперь прикажете себя вести?

Берия сидел молча. Мандарины он не ел, только смотрел на них и бережно перебирал пальцами тоненькие дольки.

– Имейте в виду, – зло сказал Павел, – я терпеть не могу всяких там сцен, истерик, обмороков. И меня этим не проймешь.

«Еще как проймешь! Оттого и терпеть не можешь!»

– Вы снова неправильно себя ведете, – Берия грустно улыбнулся. – Руденко отдал бы месячное довольствие, лишь бы пробить меня на такую глубину. Но ему не повезло. Повезло вам, а вы, вместо того чтобы начинать работать, закрываете меня. Смысл?

– Сами ведь говорите, играть я не умею, – раздраженно обронил Павел. – Как я буду работать? Проявлять к вам участие, которого не испытываю? Это получится неубедительно, и все выйдет только хуже. А так я, по крайней мере, искренен.

– Простите, – вздохнул Берия. – Поверьте, не хотел… Впредь постараюсь избавить вас от сцен. Но и вы поймите: легко ли видеть, когда так поступают с делом твоей жизни…

И вот тут Павел сорвался. Он вскочил и, цедя слова сквозь зубы, выплюнул в лицо этому человеку то, чего говорить было нельзя:

– А мне почему-то казалось, дело вашей жизни – расстрелы. По миллиону человек в месяц. И еще допросы – ваше дело. Не так, как я вас допрашиваю, а по-другому. Так, как вы ждали, сапогами по ребрам.

А чего вы еще ждали? Что я буду жену вашу здесь насиловать, или детям иголки под ногти запускать? Чего вы ждали из того, что творили?

– Ах вот в чем дело… – глядя в стену за плечом Короткова, без выражения сказал Берия. – Хотя… все правильно. Руденко ведь обещал, что на меня все ежовские подвиги повесят. Впрочем, меня тут уже и в изнасилованиях детишек обвиняют, и в убийствах, и в том, что яды на людях испытывал. А убийства какие нелепые… Только вам-то зачем они всю эту чушь на уши вешают, вы же со мной об экономике вроде бы говорите… Профилактику проводят, боятся, как бы не завербовал? Ладно! – он чуть повернул голову и теперь глядел в глаза Павлу прямо и жестко: – Вы вольны верить чему угодно! За срыв прошу прощения, и желаю никогда не испытывать ничего подобного. Давайте все-таки работать…