От переправы к деревне ведет извилистая тропинка через пальмовые заросли. Вот из-за поворота появились первые дома. Деревня называется Ванукур. Она расположена в талуке Безвада дистрикта Кришна, на орошаемых землях. Вода большого канала, вдоль которого мы ехали, питает сотни рисовых полей. Рис — основная культура этих краев. Земля здесь плодородная и дает несколько урожаев в год. В Ванукуре живет пять тысяч человек, 700 семей. Здесь, как и в любой индийской деревне, царит имущественное неравенство. Всего в деревне 2 тысячи акров земли. Пять семей имеют наделы по 40 акров, десять — по 25 акров, двадцать пять — по 10 акров. Таким образом, 40 семьям принадлежит 700 акров земли. Прослойка среднего крестьянства невелика. Участками в четыре-пять акров располагает только 50 семей, а остальные имеют наделы по одному-два акра. Большая часть семей, насчитывающая 3 тысячи человек, совсем лишена земли. Последние относятся к хариджанам, сельскохозяйственным рабочим, принадлежащим к бывшим «неприкасаемым» кастам.
Если вы пройдетесь по деревне, то увидите глинобитные домики с плоскими крышами, узкие и кривые улочки, или, вернее, проходы, образовавшиеся между глиняными заборами. На самой широкой улице селения, считающейся главной, расположены харчевня и несколько маленьких темных лавчонок, торгующих разной мелочью. В них вы можете найти пан и пряности, благовонные палочки для молитвы и пуговицы, керосин и картинки с изображением индусских богов. Лавочники сидят у входа на циновках и лениво жуют бетель. Покупатели, очевидно, беспокоят их редко.
Среди глинобитных хижин высятся добротные каменные дома, принадлежащие семьям местных помещиков. В первом этаже зданий обычно находится контора помещика, на втором этаже — жилые комнаты хозяев. Здесь вы часто встретите хорошую европейскую мебель. Широкие и светлые окна таких жилищ надежно защищены толстой железной решеткой, а двор — высоким забором. Хозяева домов не испытывают особенно дружеских чувств к остальным деревенским жителям. Последние платят им тем же. В этом проявляется вражда двух групп в деревне — эксплуататоров и эксплуатируемых.
После осмотра некоторых помещичьих домов, где нас принимали весьма сдержанно, мои спутники предложили пойти к богатому помещику. Мы подошли к одному из самых больших домов в деревне. На его пороге стоял хозяин, одетый в белоснежное дхоти. Располневший не по летам, он смотрел на нас недобрым и беспокойным взглядом из-под нависших бровей. На наше вежливое приветствие помещик что-то буркнул в ответ и, повернувшись к нам спиной, поставил ногу, обутую в новую сандалию, на ступеньку перед дверью. Уговоры не помогли. Короткое слово «нет» было единственным его ответом. Он хорошо знал моих спутников, людей, последовательно и смело отстаивавших интересы крестьян. Он знал также, из какой страны приехала я. Помещик, по-видимому, нас ждал и приготовился. Около его ног вертелся спущенный с цепи большой пес. «Не будем его беспокоить, — сказал один из членов панчаята деревни, сопровождавший нас, — он нас знает и ненавидит. Это, пожалуй, самый безжалостный в деревне ростовщик и помещик».
В районе центральной деревенской улицы расположились дома зажиточных крестьян. Их земельные наделы достигают десяти акров. Крытые красной черепицей жилые строения окружены чистыми двориками. Все в таком доме говорит о материальном достатке. В комнатах есть мебель, а в некоторых — даже стулья. Кухня обычно строится отдельно — неподалеку от жилых комнат.
К нам подошел пожилой мужчина с умным энергичным лицом. «Мне бы хотелось, — говорит он, — пригласить вас к себе. Если, конечно, вы располагаете временем». Это местный врач, имеющий частную практику в Ванукуре. Помимо этого, он еще и землевладелец, имеет десятиакровую плантацию пана, приносящую ему доход в 3 тысячи рупий в год. Дом его просторный, и служебные постройки во дворе расположены тут же на плантации. От дома к посадкам пана ведет аллея, обсаженная пальмовыми деревьями. По обочинам аллеи тянутся неглубокие оросительные канавки. Под высокими тонкими растениями пана лежит густая тень, и только верхние ветви пронизаны лучами солнца. На плантации работают поденщики. Они из среды безземельных крестьян этой же деревни.
Несколько рабочих стояло на высоких лестницах, приставленных к стволам растений. Ловким движением длинных пальцев поденщики срывали крупные сочные листья пана и складывали их в продолговатые корзины, висящие у них за спинами. Хозяин платит рабочему три рупии в день. Это самая высокая заработная плата для поденщиков в этом дистрикте. Работа по выращиванию пана и уходу за ним требует большого опыта и умения. Поэтому хозяин не скупится. Хорошо организованное капиталистическое хозяйство и постоянный спрос на листья пана на рынке дают возможность оплачивать труд рабочих более или менее сносно. В страдную пору поденщики работают на плантации с восхода до захода солнца. И все же эти люди не каждый день едят. Даже эта высокая заработная плата не дает возможности прокормить себя и свою семью. Работающие на плантации худы и измождены от непосильного труда. Грязные дхоти обернуты вокруг тонких, как палки, ног. На руках почти нет мускулов.
На окраине деревни находится колония бывших «неприкасаемых», безземельных поденщиков. Здесь около крестьянских жилищ нет удобных дворов и амбаров. Хижины стоят прямо на узких, затененных деревьями улицах. Тонкие стены хижин сделаны из обычной глины, а крыши покрыты пальмовыми листьями. В такой лачуге зачастую ютится до двадцати человек пять-шесть взрослых и десять-пятнадцать детей. Жизнь людей на этом конце деревни складывалась по-разному. Но общими в их судьбе были нищета, годы нужды и недоедания. Одни потеряли свои наделы, завязнув в долгах, другие отдали надел помещику в качестве арендной платы. Третьи родились уже в семье безземельного. А вот сельскохозяйственный рабочий, или, вернее, безработный, Рави Венкаташвара Рао. Темная кожа его лица изборождена морщинами, ладони худых рук покрыты огрубевшими мозолями. На плечи наброшено одеяло.
— У меня всего два акра земли, — говорит он. — Конечно, это почти что ничто. Я не могу прокормить своих четырех детей на доход с этого участка.
— Ну, а заработать в качестве поденщика вы что-нибудь можете?
— Нет. В нашей округе на поденщиков спрос небольшой. И берут обычно сильных и молодых. Посмотрите на меня, — он протягивает нам свои руки, — в них уже нет прежней силы. Все ушло. И молодость, и сила.
Рядом стоят его дети. Они истощены, в их больших, не по-детски серьезных глазах затаилась печальная покорность.
— Да, мы голодаем. Иногда большую часть года. Бывают дни, когда в доме нет ни горстки риса, даже для детей. Мой отец, — продолжает Рао, — имел шесть акров земли. Этого было достаточно, чтобы прокормить нашу семью. Но после женитьбы я выделился. Мне, как одному из старших сыновей, по закону о наследстве отошло два с половиной акра. Пол-акра пришлось продать, чтобы заплатить за образование сына.