Читать интересную книгу Исторические очерки состояния Византийско–восточной церкви от конца XI до середины XV века От начала Крестовых походов до падения Константинополя в 1453 г. - Алексей Лебедев

После Григория Кипрского патриаршую кафедру в Константинополе занимает Афанасий. Он дважды восходил на эту кафедру и дважды оставлял ее, и умер не патриархом. Мы рассмотрим первое и второе патриаршество Афанасия особо. В первый раз он пробыл на кафедре четыре года (1289–1293). Патриаршествование Афанасия представляет много интересного: оно может быть рассматриваемо как реакция по отношению к патриаршествованию Векка и Григория Кипрского, лиц, отличавшихся широтой взглядов. Но как ни интересно время патриарха Афанасия, наука, однако же, лишена возможности сказать о патриархе Афанасии слово твердое и несомненное. Это главным образом зависит от свойства наших источников.[558]

Лишь только было узнано в Константинополе, что кафедру Григория займет почти никому не известный монах Афанасий — в его пользу склонялся император Андроник Старший,[559] — как в столице начали распространяться слухи о жесткости характера человека, предназначенного в патриархи. Часть этих слухов записал Пахимер. Например, об Афанасии рассказывали, что раз рассердившись на осла, который зашел в монастырский огород и поел овощи, будущий патриарх наказал бессловесного преступника тем, что выколол ему глаза. Или рассказывали о том, что он обладал такой силой воли, что будто бы раз заставил даже волка принести ношу с овощами из огорода в монастырь. В этом последнем случае рассказчики явно намекали, что и у самого будущего патриарха волчья натура.[560] Даже о самом посвящении Афанасия в патриархи рассказывали нечто такое, что должно было настраивать общество в отношении к патриарху во враждебном тоне. Так, Пахимер сообщает, что когда Афанасия посвящали в патриархи и один из участников рукоположения Каракал, митрополит Никомедийский, заглянул в разверстое на голове посвящаемого Евангелие, то ему бросились в глаза страшные слова, которые приняты были всеми как пророчество о характере управления Афанасия Церковью, слова: «Диаволу и ангелам его».[561] Из показаний историка Пахимера с несомненностью вытекает то следствие, что в Византии далеко не радостно принято было известие о назначении монаха Афанасия в патриархи. И дальнейшие годы действительно подтвердили, что патриарх, при многих его добрых намерениях, не достиг никаких добрых целей; он больше смущал, чем назидал общество византийское.

Афанасий был строгим монахом, с детства привыкшим к аскетическим трудам, и проводил до патриаршества безмолвную жизнь в горах. «Он не знаком был с ученостью и жизнью в обществе». Но зато он был человеком достойным, «удивлявшим всех своей монашеской жизнью, — крайней воздержанностью и всенощными бдениями. Спал он на голой земле, ног не умывал, всегда ходил пешком, одежду носил жесткую, жизнь вел самую бедную. Вообще он имел характер, которым отличаются люди (монахи), живущие в горах и пещерах». Даже Григора, при его значительной доле уважения к Афанасию, все же находит, что такой человек не годился в патриархи столицы. «Блаженным он прожил бы целую жизнь, — замечает Григора, — если бы навсегда остался в уединении.[562]

Афанасий, тотчас по вступлении на кафедру, занялся некоторыми серьезными реформами в подведомой ему области. Прежде всего он обратил внимание на жизнь и образ действий «ученых клириков». Григора говорит: «Ученым клирикам суждено было потерпеть и поплатиться за прежние свои неблагородные поступки. Взойдя на патриарший престол, Афанасий к ним первым обратил свое грозное лицо, полное ревности и строгости. Люди благоразумные по первым признакам догадались, чего следует ожидать, и добровольно начали вести строгую жизнь дома. Другие же в скором времени вынуждены были бежать из столицы».[563] К сожалению, трудно понять, о каких «ученых клириках» говорит историк й в каком отношении патриарх стеснил их. Если не ошибаемся, историк разумеет тех образованных клириков, какими окружали себя патриархи Герман III и Иоанн Векк — клириков, расположенных к унии, а потому неприятных для Афанасия, конечно, чуждавшегося унии. По–видимому, Григора сочувствует мероприятию патриарха, выразившемуся в строгости против «ученых клириков»; но мы не видим необходимости следовать взгляду византийского историка. Доводить «ученых клириков» до того, что они лицемерно начали вести жизнь слишком суровую, не вызываемую настоятельными потребностями, или же, что еще хуже, до того, чтобы они бежали из столицы, нам представляется недостойным мудрого архипастыря. Афанасий, в данном случае, действовал неблагоразумно.

Другой важной мерой, к которой прибегает Афанасий для введения порядка в делах, касающихся Церкви, было изгнание провинциальных архиереев, проживавших в столице. Тот же Григора пишет: «Тому же подверглись (т. е. вынуждены были оставить столицу) и многие архиереи. Их было, — продолжает историк, — очень много, и все были люди ученые (?), знатоки церковных законов. Итак, тех архиереев, которые находились в Константинополе по какой‑либо надобности, Афанасий отправил в их митрополии, где и должны были оставаться до конца жизни. Проживая здесь, говорил патриарх, пусть не наговаривают они друг на друга и на меня самого, они, обязанные быть учителями мира. Что же касается до тех, которые приходили со стороны под предлогом соборов, бывающих дважды или однажды в год, для совещания о догматах благочестия и разрешения практических церковных вопросов, то им он воспретил въезд в Константинополь. Каждому следует, говорил патриарх, пасти врученную ему паству и направлять своих овец, Находясь при них же, а не проживать в столице и только получать оттуда доходы. Конечно, найдется, кто не похвалит ни той, ни другой стороны, потому что ни та, ни другая сторона, — заявляет историк, — не осталась в пределах умеренности и законности».[564]

Мы не лишены возможности проверить это известие историка об отношении патриарха к архиереям, которые толклись в столице. Дошедшие до нас письма Афанасия, главным образом касаются этого рода деятельности патриарха.[565] Далее мы увидим, прав ли был Григора, полускептически отзываясь о рассматриваемом мероприятии патриарха. Если мы читаем и изучаем письма Афанасия, то приходим к тому заключению, что в борьбе с архиереями, праздно проживавшими в столице, патриархом руководила исключительно ревность к благу церковному. В них даже не обнаруживается той суровости, которая составляла, по–видимому, характеристическую черту Афанасия. В своих письмах, писанных большей частью к епископам, которых ему хотелось удалить из столицы, патриарх раскрывает совершенно верные мысли, что достойный своего звания архиерей должен жить среди своей паствы, а не проживать в столице часто без всяких поводов, кроме нежелания жить где‑нибудь в глуши. Афанасий не раз говорит в своих письмах, что побуждением к пребыванию архиереев в столице служит вмешательство в выборы константинопольских патриархов (как известно, быстро сменявшихся): они интриговали против управляющего Церковью патриарха, старались об его низвержении и с живостью отдавались вопросу о выборе нового патриарха.[566] По словам Афанасия, епископы, проживавшие в столице, тотчас же по выбору нового патриарха начинали подкапываться под него, судить–рядить его жизнь и деяния. Они постоянно выдумывали обвинения на патриарха, бесславили и марали его, чтобы только его низвергнуть.[567] Оставаясь в столице, они зарабатывали деньги участием в суде и вообще вмешивались во все происходящее.[568] О своих паствах и не помышляли эти мнимые пастыри. Патриарх говорит: «Увы, уже не пастыри пасут овец, а сами пасутся овцами, получая от них хлеб». В другом месте Афанасий еще образнее выражается, говоря: «Вы только и знаете одно — послать такого человека, который умел бы доить (mulgere) стадо ваше». Епископами, не желавшими жить среди своей паствы, а желавшими оставаться в столице, изобреталось множество к тому поводов: они утверждали, что им будто бы нужно хлопотать о чем‑нибудь перед гражданским начальством, дать подписку, участвовать в хиротонии, получить хрисовул-[569] Письма Афанасия по своему содержанию иногда близко совпадают с известиями Григоры, почему мы склонны думать, что историк пользовался этими материалами в своем сочинении. Но если Григора и знал переписку Афанасия, то, во всяком случае, он не исчерпал всего содержания ее. Так, из подлинных писем самого Афанасия видим, что к одному епископу (Апамейскому) он троекратно обращался с увещанием покинуть столицу и возвратиться к пастве.[570] Назовем ли чересчур строгим такого начальника, который троекратно обращается к низшему его лицу с одной И той же просьбой? Из тех же писем видно, что все личные старания патриарха уничтожить зло, состоявшее в том, что епископы слишком долго гостевали в столице, не приводили к цели; как, наконец, патриарх вынужден был письмом умолять императора выгнать упорных архиереев из столицы. «Почему ты не повелишь, — пишет патриарх Андронику, — чтобы каждый из них оставался при своей пастве? И если ты сам не захочешь этого сделать, из уважения к ним, не станешь заставлять их делать, что они должны, я сам, против их воли, изгоню их из города и дам отчет Богу в своей смелости».[571] Если в патрологии Миня письма Афанасия по рассматриваемому вопросу расположены в хронологическом порядке, то к императору патриарх обращается, в конце концов, тогда, когда его увещания оставались без действия. Итак, мы видим, что нет оснований соглашаться с Григорой, что «найдутся, конечно, такие, кто не похвалит патриарха», изгнавшего вышеупомянутых епископов. Если бы и нашлись такие, то их суждение поверхностно. Патриарх делал дело нужное и полезное для Церкви. Не он первый начал это, и не он, конечно, и кончил. Еще в цветущие времена Церкви, святитель Иоанн Златоуст буквально прогонял некоторых епископов–смутотворцев из Константинополя.