- Давай, мадама! Жентльмены всегда готовы! — ухмыльнулся Денис Петрович и заиграл на гитаре.
Катерина Ивановна глубоко вздохнула, будто освобождаясь от душевной тяжести, окинула всех затуманенным взглядом, улыбнулась и запела с бесшабашной удалью:
Окрасился месяц багрянцем, Где волны бушуют у скал, Поедем, красотка, кататься, Давно я тебя поджидал… И все за столом, за исключением Милки и Робки, дружно подхватили:
Ты правишь в открытое море, Где с бурей не справиться нам, В такую шальную погоду Нельзя доверяться волна-а-ам… А Робка и Милка смотрели друг на друга, и Гаврош время от времени перехватывал эти взгляды, улыбался криво, но продолжал петь, потом вдруг нахмурился, и лицо его стало недобрым. А затем он нахально обнял Милку, притянул к себе, вызывающе глядя на Робку, дескать, смотри, пацан, она моя! Он захотел поцеловать ее на глазах у всей компании, но Милка отвернула лицо, пытаясь оттолкнуть его. Робке стало жарко, в голове зашумело, голоса поющих сделались далекими и тонкими. Ну зачем он пришел сюда? Что хотел увидеть? Что сказать хотел? Ах да, он ведь в Мурманск собрался уезжать! В дальние моря ловить селедку! Хлебать соленую морскую волну! Смотреть смерти в глаза и закалять характер! Да вот она, твоя смерть, Роба, смотри, закаляйся! Вот она, твоя улыбающаяся погибель, в объятиях другого парня, смотрит на тебя с улыбкой, и глазки блестят, и щечки горят! И не спастись тебе, Роба, от этой погибели ни в каких самых далеких морях-океанах!
И вдруг Милка резко оттолкнула Гавроша — он чуть было не свалился со стула — и так же резко поднялась.
И все разом перестали петь, смотрели вопросительно и настороженно. Ишимбай сощурился, отчего глаз вовсе не стало видно, прикусил мундштук папиросы.
Валька Черт, основательно окосевший, хлопал глазами, ничего не понимая. Зато Денис Петрович все понял, тонко усмехнулся, продолжая перебирать струны гитары, поглядывая то на Робку, то на Гавроша.
- Что замолкли? — громко спросила Катерина Ивановна. — Давайте! Дружнее!
- Мне домой пора, — сухо проговорила Милка. — Привет честной компании.
Стало тихо. Денис Петрович перестал щипать струны. Медленно, разом поднялись Робка и Гаврош.
- А ты куда? — Гаврош вперился в Робку злыми глазами. — Пришел, так сиди, уважай компанию.
- В-выпей, Р-роба... — нетвердым языком протянул Валька Черт и взялся за бутылку. — Гаврош угощает, ч-че ты, в натуре?
- Мне тоже домой пора, — глухо ответил Робка.
- Мамка заругает, малолеткам спать пора, — ехидно сказал Ишимбай.
- Слышь, Гаврош, в магазин загляни. — Денис Петрович достал из заднего кармана брюк две сложенные пополам сотенные. — Возьми про запас горючего… и пожрать чего-нибудь. Быстрей давай, через полчаса магазин закроется... Слышь, Робертино, а ты заходи.
Поближе познакомимся. Ты мне нравишься^ понял? И меня... все пацаны, кто знает, очень даже любят! — Денис Петрович широко улыбнулся.
Они медленно спускались по деревянной шаткой лестнице. Милка — впереди, за ней Гаврош, последним — Робка. Молчали. Один раз Милка оглянулась, пытаясь увидеть Робку, но встретила глаза Гавроша.
- Давай, давай, топай... — хищно усмехнулся он. — Без оглядки.
Вышли во двор, так же медленно направились к подворотне. Гаврош шел рядом с Милкой, а Робка плелся сзади в двух шагах от них, проклиная себя. В подворотне Гаврош резко обернулся, схватил Робку за отвороты куртки и сильно ударил об стену, прижал к ней, задышал в самое лицо, обдавая сильным запахом перегара:
- Я тебе сказал, что она моя? Сказал или нет? — В другой руке у него блеснуло лезвие ножа, и острие больно вонзилось Робке в живот.
Робка задохнулся, ощущая, как острие все сильнее врезается в него. Другой рукой Гаврош стягивал у горла отвороты куртки. Милка втиснулась между ними, быстро спрашивала:
- А ты что, купил меня, да? За сколько купил? Гаврош отшвырнул ее, процедил угрожающе:
- Милка... Напросишься…
- В магазин опоздаешь, Гаврошик... — через силу улыбнулась Милка и опять втиснулась между ними, погладила ладонью по щеке, улыбнулась. — Кончай, Витенька. Ну что ты как маленький... Денис Петрович рассердится.
- Пусть он уйдет! — потребовал Гаврош. — Или я его угроблю! — Он отвел руку с ножом для удара, глаза заволокла пьяная бесшабашная муть — в такие минуты
Гаврош делался страшным. Рука, стягивающая отвороты куртки, ослабла, и Робка вырвался, отступил на шаг.
- А братан его вернется, что делать будешь? — по-прежнему ласково спросила Милка.
- С братаном мы дотолкуемся, будь спок! Он не такой, как этот... фраер дешевый. — И Гаврош презрительно сплюнул.
- Успокойся, Витюша, не надо... — Милка опять погладила его по щеке, взяла за руку. — Я ж с тобой... все нормально... Пойдем, пойдем в магазин.
- Слышал, ты?! — крикнул Гаврош. — Че ты ходишь как хвост? Бесплатное приложение к журналу «Крокодил»! Ты мужик или дерьмо на палочке? Надо бы уйти, повернуться и уйти, но Робка стоял словно пригвожденный. Стоял, опустив голову, ощущая звон в ушах. Нету у тебя никакой гордости, Робка, тебе в лицо плюют, а ты утираешься и молчишь…
Гаврош взял Милку за руку, и они пошли из подворотни на улицу. Робка как привязанный двинулся за ними. Гаврош оглянулся, покачал головой:
- Вот гад, а? Идет, хоть бы хны!
Они прошли по улице до перекрестка. Гаврош остановился, глянул на Робку и покачал рукой:
- Тебе туда, Роба. Будь здоров.
- Он меня проводит, — вдруг сказала Милка, отступив на шаг.
- А плохо ему не будет? — спросил Гаврош, и снова нож блеснул у него в руке.
- Только попробуй тронь его! — Милка тоже сорвалась, голос зазвенел до крика. — Только попробуй!
- И что будет? — двинувшись на Робку, спросил с усмешкой Гаврош.
- Я тебе... глаза выцарапаю!
- Ух ты-и... — Гаврош остановился. — Жуткое дело…
- До свидания, Мила, — сказал Робка. — Ты извини... — и он свернул в переулок, быстро пошел не оглядываясь. Был вечер, было тепло, со дворов, укрытых кронами тополей и кленов, слышалась разная музыка, встречались редкие прохожие, и не было им никакого дела до страданий Робки, вообще до него не было никакого дела — жив он или помер, голоден или сыт, плохо ему или хорошо…
А Милка и Гаврош шли по улице. Гаврош прикурил папиросу, покосился на Милку, спросил:
- Ты че это, серьезно?
- Ты про что? — думая о своем, спросила, в свою очередь, Милка.
- Что глаза из-за этого... выцарапаешь?
- Выцарапаю... — кивнула Милка.
- Как это, Милка? — опешил Гаврош. — Я тебе кто?
- Никто…
- Ты не права, Милка, — нахмурился Гаврош и повторил, подумав: — Ты не права, гадом буду.
- Никто, — твердо повторила Милка, не глядя на него.
- Э-эх ты-ы, шалава... Думаешь, я тебя не люблю? Думаешь, я просто так с тобой, да?
- Никто... — в третий раз проговорила Милка. — И ты мне не нужен.
- А кто тебе нужен? Этот... Робертино сопливый?
- Никто мне не нужен.
- Врешь... Бабе всегда мужик нужен. Только настоящий мужик, а не какое-нибудь барахло.
- Ты, конечно, настоящий? — усмехнулась Милка.
- А какой же? Ну говори, чего хочешь, — все сделаю, Милка, законно говорю! Сдохну, в натуре, а сделаю! Они в это время подошли к гастроному, остановились у дверей. Милка глянула на большие часы, висевшие на ржавом железном кронштейне у входа:
- Беги, десять минут осталось.
Гаврош юркнул в магазин. Зал был большой, светлый. Сквозь стеклянную витрину была видна Милка на улице. Гаврош огляделся — покупателей никого.
И в винном отделе не видно продавца.