что в книгах сумеет найти ответ на вопрос: почему его совершенно не заботит одно и так манит другое? Он всегда ощущал свою отчужденность, закрытость от всех, кто его окружал. Внутри его словно существовал иной мир, настолько большой, что он не мог объять его, не сбившись с пути. Никто не мог помочь ему в этом, и ему самому не хватало для этого сил из-за своего характера, отсутствия какой бы то ни было поддержки в семье и горьких уроков, которые ему преподала жизнь.
Едва взявшись за «Гордость и предубеждение», Адам немедленно отождествил себя с мистером Дарси. Он не мог понять, почему тот, будучи образованным и состоятельным и настолько увлекшись Элизабет Беннет, вел себя так странно – совсем как он сам.
Но Адам понимал, почему Дарси не мог поступать иначе, даже если это не понимал сам Дарси. Целую сотню страниц тот осмысливал поведение и манеры других персонажей, хватаясь за соломинки, проецируя на Бингли нежелание родниться с семейством Беннет, губя в зародыше роман собственного лучшего друга с сестрой Элизабет, – и сам не понимал, что побуждало его поступать именно так. Адам считал, что Дарси мнил себя прирожденным кукловодом, дергая за веревочки тех, кто был ниже его по положению, интеллекту и достатку. По крайней мере половину романа он действовал руками Бингли, пытаясь убить свои собственные чувства к Элизабет, расстраивая помолвку Бингли и Джейн.
Чем сильнее Адам погружался в чтение, тем больше он понимал, что кто-то другой, какое-то жалкое подобие его самого взаимодействует с внешним миром. Его настоящее «я» было скрыто где-то внутри, недоступное ни ему, ни кому-либо еще, и так он отгораживался от всего, что влекло его. Ему было уже почти сорок шесть, и он все еще жил со своей больной матерью. Скоро ее не станет, и он останется совсем один в пустом доме, пока не уйдет вслед за ней.
Он смотрел на тех, кто был рядом, думая о том, что идея создать это общество родилась отчасти именно из-за его одиночества. Он не был связан семейными наследственными обязательствами, и никто не стал бы скучать по нему после его смерти. Конечно, он ошибался, как и все одинокие люди, – к нему часто обращались за помощью и привыкли к скрипу колес его телеги, возвещавшему смену времен года; к тому, как он снимал кепи, входя в библиотеку; к тому, как убаюкивал крошечного, едва явившегося на свет щенка; к вырезанным из дерева погремушкам, оставленным на пороге дома, где рождался ребенок.
Сидя в гостиной доктора Грея, Адам чувствовал удовлетворение от того, что общество наконец начинало приобретать законченный вид. И все же он ощущал некую отчужденность от всех присутствующих, исключая Эви Стоун, чья семейная трагедия и жажда знаний так напоминали его собственные.
Присутствие Мими Харрисон поражало его – едва увидев ее на ступенях дома доктора Грея, он сразу вспомнил, как двенадцать лет назад встретился с ней на церковном кладбище. Какой странной дорогой вели их судьбы – и вот они снова встретились здесь!
Он радовался тому, что к Аделине вернулcя ее прежний румянец – быть может, даже ярче, чем прежде. Она продолжала вести протокол собрания. Доктор Грей улучил минуту, чтобы сесть напротив нее, в ворохе бумаг, ручек, чайных чашек и кресел, между Эндрю Форрестером и мисс Франсес. Все они были на два года старше Адама и вместе учились в их маленькой деревенской школе – скряга Найт сэкономил на домашнем обучении собственной дочери. Тогда Эндрю и доктор Грей по-дружески соперничали меж собой, и ходили слухи, что у них с Франсес нечто вроде любовного треугольника. Но, по мнению Адама, у доктора Грея не было шансов. В юности мисс Найт была настоящей красавицей – бледно-серые кошачьи глаза, длинные золотистые локоны, ниспадавшие на шею. Но время не щадило никого, и ее красота померкла – в глазах появился призрачный блеск, и она уже не распускала свои поседевшие волосы.
И потому Бенджамин Грей делал вид, что внимательно изучает заметки Аделины.
А Адам Бервик, как это часто бывает, влюбился в нее.
Солнце уже давно село, и он проводил ее до самой калитки. Она подумывала о том, не пригласить ли его поужинать, но Адам был каким-то отрешенным: казалось, что он слегка не в себе. Возможно, он не привык быть рядом с таким количеством людей из-за своей природной робости. За все то время, пока длилось собрание их общества, он не сказал ни слова. Странно – ведь он часто навещал Аделину в последнее время, и выяснилось, что он, как и она, был без ума от Джейн Остен, кроме того, Адам оказался весьма вдумчивым читателем.
По дороге домой они говорили об Элизабет Беннет, которую он так любил.
– Мне всегда с трудом верилось в то, что такая умница, как Лиззи, вдруг влюбилась в подлеца Уикхэма, – сказала Аделина.
– Во всем виноват Дарси, когда отнесся к ней с таким пренебрежением на первом балу, – ответил Адам. – Это заставило ее искать повода не любить его.
– «Да, она вполне ничего, но недостаточно хороша для меня». Ой-ой, – засмеялась Аделина. – Если бы я услышала нечто подобное, кому-то пришлось бы основательно потрудиться, чтобы вновь завоевать мое расположение. Но вы совершенно правы – она беззащитна перед Уикхэмом лишь потому, что ее так глубоко уязвил Дарси и это затуманило ее взор.
Вдруг Аделина осознала, что все сказанное вполне применимо к ней самой, но она быстро прогнала прочь эту мысль и опустила ладони на калитку, ощутив, как та качнулась на расшатанных петлях.
– Сегодня доктор Грей попросил меня починить ее, – заметил Адам. – Я зайду утром.
– Он слишком обо мне беспокоится.
– Неужели? – с сомнением спросил он. – Он всегда мне нравился. Мужик что надо.
– Вы уверены, что не хотите поужинать?
Адам покачал головой, взмахнул рукой на прощание и поспешно удалился. Аделина заметила, что он идет не по направлению к своему дому. Куда еще он мог пойти в столь поздний час?
Она пошла к дому через сад и по пути подбирала то старый лист, то мертвую травинку – ей вновь захотелось заняться им до весны. Нащупав ключ в кармане пальто, она ощутила чье-то присутствие за спиной и обернулась.
Там, в лунном свете, в нескольких шагах от нее стоял Бенджамин Грей – руки в карманах пальто, голова непокрыта.
– Господи, вы снова меня напугали. Больше не делайте так.
Она хотела открыть дверь и вдруг догадалась, в чем дело.
– Вы что, следили за мной?
Он подошел ближе и