Именно эта история вспомнилась мне, когда я смотрела, как под ногами одетых в меха придворных расцветают цветы, а вокруг покрываются зеленью ветви.
Хорошо, если эти летние чудеса покорят сердце Камелии. Но король мне по-прежнему не нравился. Как бы принцессе не замерзнуть потом с мертвым подснежником в руках…
Тут деревья за спиной Альрика всколыхнулись. Взмыли в небо птицы, послышался треск сучьев, придворные отпрянули в испуге. На поляну, раздвигая ветви кустарника, выступил бурый гигант с желтыми бивнями, такими огромными, что от их тяжести голова с мохнатым хоботом клонилась книзу.
Никогда не понимала, почему символом королевского дома Бордикетов избран мамонт. Теперь поняла. В три раза больше обычных мамок, седой и косматый, он казался изначальным божеством, плоть от плоти самой земли: шерсть подобна диким зарослям, бивни в мшистых пятнах – осколкам скал, грузная неспешная поступь – движению времени. Мне так и виделись птицы, свившие гнездо на его темени, и белки, скачущие по горбатой спине.
– Не бойтесь, господа, – король небрежно взмахнул тростью. – Габор безобиден, как котенок.
– Я думал, большие мамонты вымерли, – герцог Клогг- Скрапп первым пришел в себя.
– Габор – последний.
Казалось, он явился из седой древности, из времени легенд, и безмерная усталость плескалась в сумраке его глаз.
Король отвинтил набалдашник трости, достал из нее свирель, и легкая мелодия запорхала над поляной, как бабочка.
Бога лета изображали юношей со свирелью. А звали его просто Лет.
Наверное, это была игра солнечных лучей, но на миг мне почудилась на спине мамонта призрачная фигура – правда, не юная, а сгорбленная, унылая, старческая.
Альрик галантно повернулся к Камелии:
– Не желаете прокатиться?
– Нет-нет! – она замахала руками с такой милой непосредственностью, что король засмеялся.
А мамонт тяжко вздохнул, развернулся и побрел обратно в заросли.
Вечером Кайсе передали записку, и фрейлина сейчас же вызвалась вывести меня в парк по известной кошачьей надобности. Теплая уборная в принцессиных покоях, на мой вкус, была куда удобнее, но Камелия, лукаво блеснув глазами, дала дозволение, и я не стала упираться.
Кайса быстро накинула лисью шубку. Идя по длинным переходам, она тихо шептала сама себе:
– Открытая галерея… Налево, опять налево… Прямо до конца и свернуть к лестнице…
Мы спустились, Кайса толкнула тяжелую дверь, и я шмыгнула у нее под ногами – навстречу снегу и звездам, мигающим из-под навеса.
Летом в галерее, увитой каменно-живым душистым горошком, наверняка сохранялась приятная прохлада, но и зимой это место отлично подходило для тайных свиданий. Сюда, как видно, даже слуги не каждый день заглядывали: снег с пола не сметен, и следов почти нет – одна-единственная цепочка у самой стены. Там, где ждал фендрик Ойсин в своей гвардейской шинели с меховой пелериной.
Я сразу поняла, что это он. Но Кайса застыла у входа, с тревогой всматриваясь в мужскую фигуру, выступившую из густой тени.
– Барышня Кайса, вы пришли! Я так давно вас не видел!
Фрейлина с облегчением улыбнулась:
– Как же давно? Всего несколько часов!
– Это не в счет. Вы прошли мимо, как прекрасное видение, и даже не взглянули на меня.
– Неправда, очень даже взглянула.
– Я целую вечность не слышал вашего смеха, – Ойсин преподнес Кайсе плетеную коробочку, перевязанную розовым бантом.
– Ой, яблочный зефир в шоколаде – мой любимый! – и барышня, к радости фендрика, счастливо рассмеялась.
Оставив парочку любезничать, я вскочила на балюстраду, спрыгнула вниз и пробежалась вдоль галереи. Снег мягко похрустывал под лапами, будто посмеивался от удовольствия.
Интересно, если позвать Рауда Даниша прямо отсюда, он услышит или дворец с его летними чарами станет помехой?
По мраморным перилам над головой заскрежетали когти, и в снег рядом со мной бухнулось что-то темное. Я хмыкнула: во дворце Кавалер двигался изящнее.
– Пр-ривет, хр-рабр-рая кр-расотка! Мы не договор-рили.
Он сунулся ко мне с лаской, получил по носу мягкой лапой, облизнулся и сел напротив, похожий на каминную статуэтку.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
– Ты как? – спросила я. – Грыз тебя не сильно помял?
– Ер-рунда, – кот шевельнул кончиком толстого хвоста.
Он весь распушился, не на боевой лад, а уютно, по-домашнему, так что захотелось прислониться к плюшевому боку. Но не было сомнений, что меня неверно поймут. Я бы завела себе такого кота. Чтобы мурлыкал на коленях и грел ноги зимними ночам… Будут ли у меня еще когда-нибудь человеческие ноги?
На крепкой мохнатой шее Кавалера вновь красовалась бархатка с синим камнем. Кто-то дал себе труд отыскать ее на месте драки.
– Это у тебя сапфир?
– Голубой бр-риллиант! – кот задрал нос.
– А кто твой человек?
Сло́ва «хозяин» кошки не понимали. Или делали вид, что не понимают.
– Гр-раф Флоссен, владыка р-речных вод.
Тут у меня возникла догадка.
– А кто человек Грыза?
– Мар-ркиз Гаус-Ванден.
Владыка недр.
– Они ладят?
– Тер-рпеть др-руг др-руга не могут! – глаза Кавалера полыхнули темным янтарем.
Значит, я права: животные сводят друг с другом счеты за своих хозяев. Может, этот Грыз сам по себе не так и плох?
– Как тебя зовут, жар-ркая? – пропел кот. – Ты не сказала.
– Люди во дворце, – ответила я, подражая его манере, – зовут Белкой.
– Фр-р! Ты не белая, ты – сахар-рная! Сахар-рок! Так я буду тебя звать.
– Еще чего. Знаешь, я вообще-то не кошка, – решилась признаться.
– У каждого свой изъян, – философски заметил Кавалер. – Так тебе надо найти ту человеческую кошку?
Человеческую кошку? Хорошее определение для Агды!
– Найду – обещай, что погуляешь со мной, – он потянулся к моей шее, но я уклонилась.
– Сперва найди. А то хвалиться все горазды.
– Хитр-рая кошка! Сделаю. Но потом ты от меня не уйдешь.
Я попятилась, украдкой косясь на балюстраду: допрыгну с места или нет?
– Игр-ра, увер-ртливая кошка. Игр-ра, не угр-роза, – насмешливо мурлыкнул Кавалер. – Та, котор-рую ищешь, какая она? Пр-редставь!
Я вновь вообразила себе барышню Агду.
Кот фыркнул:
– Не глазами пр-редставь, стр-ранная ты. Носом!
Тут я растерялась. Уверена, что узнала бы запах Агды, если бы почуяла, но как передать другому не слова, не образ, а ощущения? Я попыталась вызвать в памяти и разложить на составные части сложную смесь: терпко-пряные духи, не подобающие юной девушке, но необычайно ей идущие, душистое мыло лучшего качества, аромат розового масла, который источали ее волосы, едва уловимые нотки флёрдоранжа и фиалки – от одежды, нежную свежесть кожи… Надо же, сколько всего! А я считала, что человеком слабо различаю запахи.
– Не так, – сказал Кавалер. – Чувствуй в меня.
– Как это?
– Как говоришь.
– Говорю я ртом.
А впрочем… так ли это? Я задумалась. Кошачий язык небогат, кошки любят простые слова и фразы, но, если надо, скажут и расскажут, что угодно, и для меня разговор с ними никогда не составлял труда.
Между тем наши «мрр» и «мяу», как бы разнообразны и богаты оттенками они ни были, вмещают далеко не все смыслы.
Неужели мы общаемся посредством своего сознания?
Рауд Даниш говорил, оборотни так умеют…
– Не думай о др-ругом, когда ты со мной!
– Так ты мысли читаешь?
– Ты думала в меня, – фыркнул кот.
Я по-прежнему не понимала, что это значит, но постаралась вспомнить свои недавние ощущения. Я хотела возразить Кавалеру, убедить его, приводила доводы, мысленно спорила с ним. И теперь нужно сделать то же самое. Заставить кота услышать хрустальный голосок барышни Агды, передать запахи благовоний и нежных цветов, доказать, что все это реально…
– Мр-рм, – кот потерся щекой о мою щеку. – Ты пахнешь вкуснее.
– Что вы себе позволяете, сударь! – прозвенело с галереи. – Думаете, если я согласилась встретиться наедине, со мной можно вот так?..