Еще бы он не слушался, когда сам бог лета послужил для этой силы проводником! Пусть и ругался тогда последними словами, упрекая в жадности, а нынче зимой был вял и неразговорчив больше обычного, словно в отместку…
Служители Двуликого в черных и белых хламидах проводили Альрика в Зал Вездесущности. Их лица были скрыты двухцветными масками, однако в глазах, глядящих сквозь прорези, чудилось осуждение.
Высокие двери, украшенные луной и солнцем, сомкнулись за спиной короля. Перед ним в полукруглом зале лежала… Нет, не карта – сама Ригония в миниатюре. Горы из агата и яшмы, леса из малахита с крохотными рукотворными деревьями, тундра из оникса, луга из жадеита, реки из халцедона. Все это омывалось лазуритовым океаном на западе, двумя заливами из сине-зеленого апатита на юге и востоке, а на севере – Студеным морем из синего с белым содалита.
Города были обозначены двумя-тремя зданиями, воспроизведенными с детальной точностью. Альготу воплощали собой сразу четыре. Летний дворец, похожий на рощу, сросшуюся в одно целое. Храм Всех Богов с его тысячью башен – на самом деле их было триста, но кто станет пересчитывать? Храм Свена и Свяны в облицовке из красного янтаря, напоминающий фруктовое желе. И Дворец-на-Воде, собственность герцога Флоссена, владыки рек: кусок граненого аквамарина на глади из адуляра.
Альрик невольно засмотрелся и очутился там, у подножия водного дворца, вмиг выросшего в гигантскую льдистую глыбу, облепленную снегом.
Город стоял вокруг черно-белым призраком – словно Двуликий. Свистел ветер, гоня по улицам стаи белых мух. Впрочем, улиц не было. Были тропинки, протоптанные среди сугробов выше человеческого роста. По ним кое-как пробирались люди, укутанные в шубы, тулупы, платки, шарфы и все, что нашлось мехового, шерстяного и теплого.
Фонарщик, неуклюжий от нанизанных на него одежек, пытался пристроить лестницу к занесенному до половины столбу. Женщина, укутанная так, что нельзя было понять, молода она или стара, с трудом тащила за собой детские салазки с десятком поленьев.
Старик в ватной кацавейке, перевязанной крест на крест двумя женскими шалями, поскользнулся, сходя с крыльца, и чуть не упал. Альрик вскинул руку – хотя ловить оборванца королю не по чину, и своевольная сила сорвалась с кончиков его пальцев, накрыв улицу снежной бурей.
– Нет! – Альрик отшатнулся. – Только не Альгота!..
Город исчез, и у ног короля вновь раскинулась карта Ригонии, но он едва различал подробности рельефа, повторяя про себя как заклинание, как молитву: «Только не Альгота, только не Альгота…»
Взгляд затмевала пурга, яростный холод распирал грудь, и держать его в себе не было больше сил.
«Только не Альгота!»
Альрик выбросил вперед обе руки, указывая на север, туда, где были лишь заснеженные горы из мохового агата, а у их подножия притулилась одна-единственная вайнская деревенька, отмеченная маленьким храмом кого-то из мелких божков. Поселения гобров на карте не обозначались.
Тут же вспыхнуло видение: на бревенчатый храм налетел буран, тревожно и жалобно звякнул набатный колокол, но звук его потонул в вое ветра. Сама деревня лежала ниже, скрытая снежными завалами. Домов и дворов во вьюжной круговерти было не разглядеть.
Альрик и не пытался.
Он отвернулся и пошел к выходу.
Северяне народ привычный, справятся. И он справится. Скоро приедет Даниш, и Альрик вытрясет из него нужные подсказки.
А потом настанет Ночь Всех Богов…
Боль была такой, что в глазах потемнело, Рауд даже покачнулся. Показалось, что кровь в жилах превратилась в лед, а потом вскипела, как варево в ведьмином котелке. День померк, обернувшись полярной ночью, время растянулось, открывая туннель из настоящего в будущее…
В селеньице по имени Виймен буря срывала крыши и заносила дома до печных труб. Падал околевший скот, а у домов вырастали погребальные вехи, воткнутые прямо в снег. Когда по весне к Виймену вышел охотник-гобр, ни над одной трубой не поднимался дым…
Рауд заскрипел зубами, гоня морок прочь. Хотелось заплакать или убить кого-нибудь, и он знал кого!
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Из-за облаков над Белым замком выглядывало солнце. Будто насмехалось. Рауд вошел в сахарно-серебристую пещеру часовни, посвященной богине зимы. Эта часовня была единственной на всю Ригонию. Снег здесь не таял даже летом.
Прежде он бросил бы на алтарь крупицу божественного дара. Но теперь дара не было, а врожденной магии для призыва недостаточно.
Однако Рауд знал, что делать.
«Храм мой из снега, алтарь изо льда…»
Искрящаяся пыльца со стен собралась в его ладони в тонкий кинжал, лезвие полоснуло по запястью, и кровь, такая алая на бледном клинке, медленно впиталась в снежные поры.
Рауд вслух прочел начертанное на стене серебряной вязью:
– Бог один, но много их, свой лик для каждого дня. Ныне узрите вы лик зимы, ныне узрите меня!
Формула, после которой богиня не могла не ответить.
Она явилась перед ним белой тенью без лица, тусклой, как зимний туман.
– Зачем звал? – голос звучал тихо, далеко, будто со звезд, и в нем слышалась вселенская скука.
– Ты знаешь зачем, – сказал Рауд, сдерживая злость. – Ты сама показала мне.
Силой проникать взором сквозь пространство он не обладал и в лучшие дни – только с помощью карты. А о времени и говорить нечего. Это вне человеческих возможностей.
– Нежа, не дай Виймену погибнуть!
Богиня долго смотрела на него, склонив голову к плечу.
– Они могли бы стать моими детьми. Но… пусть живут.
Рауд перевел дух.
– И оставь в покое Альготу.
Нежа резко выпрямилась, прибавив в росте, в лицо Рауду хлестнул колючий ветер – будто пощечина.
– Тот, кто не служит мне, не вправе просить!
– Я послужу.
Терять ему больше нечего.
– Мне не нужна твоя служба, отступник. Мне ничего больше от тебя не нужно!
– И ты оставишь силу ему? – спросил Рауд.
– Силу получит достойный. Ты достоин?
Богиня недобро рассмеялась, и ее белый силуэт начал таять.
– Стой! – опомнился Рауд. – Зачем тебе девушка?
– Посмотрим… Быть может, она достойна?
Весь следующий день я не покидала комнат принцессы, заново переживая волнения дня предыдущего. Клонило в сон, но стоило закрыть глаза, перед внутренним взором распахивалась жаркая пасть Грыза, щелкали зубы, страшный голос кричал «Ату!» и позади неслась погоня, стуча сапогами по паркету.
Еще донимал голод. Служанка-ригонка с брезгливой миной поставила передо мной новую миску с кровавыми внутренностями, а забирая старую, с душком, прошипела:
– Не хочешь, ну и голодай!
Когда она ушла, Кайса с жалобным видом обернулась к принцессе:
– Ваше высочество…
Камелия посмотрела на нее, на меня и решительно выпрямилась.
– В самом деле! – объявила она. – Хватит мучить животное.
И тут же велела Фреде выдать мне мясного рулета из волшебного сундучка – «сколько съест».
Я не стала себя сдерживать. Неизвестно, когда еще в этом цветочном дворце представится шанс наесться не просто досыта, но и со вкусом.
Камелия была сердита, настроение среди вайнорцев царило подавленное и растерянное. Из разговоров выяснилось, что вчера за завтраком король обошелся с невестой неласково и сбежал еще до десерта – неизвестно куда и по какой причине. Графиня Виртен кипела от негодования.
За обедом, который она делила с принцессой и герцогом Клогг-Скраппом, ее сиятельство с возмущением перебирала сомнительные реплики Альрика. Прислуга, накрыв на стол, удалилась, так что графиня не стеснялась в выражении чувств.
Больше всего ее покоробило замечание насчет подарков. «Я слышал, вы получили так много подношений от наших подданных, – будто бы сказал король, – что мамонтам не хватало сил тянуть гуж. Верно, поэтому вы так припозднились. Мы ждали вас вчера до вечера по хорошей погоде, а потом вынуждены были отпустить метель. Нельзя долго притеснять природу…»