Читать интересную книгу МИССИОНЕР - Евгений Кабанов

– А-а-а! – вдруг со злобной радостью воскликнул Антон, прекратив упираться. – Это ты ей бражку споила?!

– Какую бражку? Ты что, спятил? – возмущённо кричала Шурка, продолжая дёргать коромысло.

– Какую?! Ту, что в коридоре стояла, в выварке!..

– Так то ж барда была, осёл! Ты что, сам её пить собрался?!

Вокруг них уже начинал собираться спустившийся с трибун, то бишь, деревьев, народ.

– А-а-а! – вдруг пуще прежнего рассвирепел Антон. – Два ведра! Градусов тридцать… Споила… Кому?.. Корове… Убью! – уже задыхаясь от ярости, крикнул он, и так дёрнул коромысло, что Шурка, не устояв на ногах, с силой налетела на него всей своей шестипудовой массой, опрокинув несчастного муженька на лежавшую рядом бурёнку. Раздался треск распарываемой материи, сопровождаемый диким воплем Антона, приложившегося задницей к рогам. В следующее мгновение ошалевший от ярости и боли Антон рванулся вперёд, колыхнув засевшими в его штанах рогами голову тяжко вздыхавшей во сне их обладательницы. Раздался новый треск рвущейся материи, и над окрестностями разнёсся новый воинственный клич:

– Убью, скотина! У-у-убью!

Зрители, сгрудившиеся вокруг, замерли.

Шурка, с испуганным лицом, выпустила свой конец коромысла и, развернувшись на сто восемьдесят градусов, с криком "спасите" бросилась по улице. Вслед за ней, с коромыслом в руках и с совершенно голой кровоточащей задницей, живописно выглядывающей из разорванных штанов, понёсся её благоверный.

Ещё долго то в одном, то в другом конце посёлка слышалось грозное:

– Убью!.. Два ведра бражки… Скотина!..

Ночью же, накануне этих событий, произошло вот что. Антон не зря спешил за новой порцией барды, да ещё в радостно-возбуждённом состоянии. Дело в том, что, уже доставив те два ведра бардяно-спиртовой смеси домой и собираясь вылить их в корыто поросятам, он вдруг унюхал такой родной и желанный запах, исходивший от вёдер. Тут же, мучимый алкогольной жаждой, отхлебнув из одного из них, затем из другого, Антон обнаружил, к величайшей, разумеется, радости, что в вёдрах у него не совсем барда, скорее, даже, совсем не барда, а бражка. Да причём не какая-нибудь, а крепчайшая, как минимум, на вскидку, градусов так тридцати.

Ещё не веря своему счастью, и ещё разок приложившись к одному из вёдер, он стал лихорадочно соображать, откуда же свалилась на него такая удача. Через несколько минут его просветлённым чудесной бражкой мозгам стало всё ясно, как божий день. Эту барду-бражку он зачерпнул из старой бардяной ямы, которой давно уже никто не пользовался. А туда, оказывается, какая-то смена ухнула не барду, а бражку, а может, даже и спирт.

Так рассуждал пьяный от счастья Антон. Он ещё раз отхлебнул из обоих вёдер и, удостоверившись, что это не сон, вылил их содержимое в стоявший в коридоре бельевой бак, или, попросту, выварку, и помчался за новой партией чудо-бражки. Бережно, стараясь не расплескать ни капли, носил он её из той ямы домой, пока не заполнил все бывшие в наличии ёмкости: кастрюли, баки, корыта, чугунки… даже ночной горшок своего малолетнего отпрыска. А в яме оставалось ещё много… Тогда он вспомнил, что в его погребе, а также в соседских, стоит десятка полтора уже опустевших от зимних разносолов деревянных бочек и кадок, дожидающихся сезона заготовок. Всю ночь, не отдыхая ни минуты, таскал он тяжёлые вёдра, опорожнял их в бочки, и снова нёсся на завод… В один из таких рейсов с ним и столкнулся вставший по нужде Аполлон, и спросонья в душе оклеветал своего соседа, приписав ему новый приступ белой горячки…

Спустя какой-то час-другой жена Антона Шурка, подоив утром корову, споила ей стоявшую в коридоре в выварке барду, и выгнала свою бурёнку на призывный клич пастухов, собиравших стадо. А сама пошла на расположенные невдалеке грядки, нарвать к завтраку лучку и редиски.

В это время принёс очередную порцию барды Антон и, опорожнив вёдра в погребе, заглянул в коридор, хлебнуть с устатку молока – он вовремя сообразил, что, ежели бы подкреплялся чудо-бражкой, то не смог бы сделать её годичных запасов по причине преждевременной временной нетрудоспособности. Увидев пустую выварку, он остолбенел. И тут с площади до него как раз и донёсся шум, учинённый его бурёнкой. Антон тут же всё понял и, в ярости схватив коромысло, помчался на площадь…

Но самый страшный удар его ожидал потом, когда он обнаружил, что те, скормленные корове, два ведра бражки были единственными с градусами. Остальные же все, так старательно, в поте лица сделанные, запасы оказались обыкновенной, к тому же уже давно прокисшей, бардой.

Единственным утешением для Антона оказалось лишь произведенное хулиганистой поневоле коровой вечернее молоко, да и то градусов в нём было маловато для такого закалённого самогоном и бражкой организма как Антонов.

Глава XVI

В гостях у Клавы

Случилось так, что как раз в субботу, на которую, как известно, у Аполлона вроде как было назначено свидание с Клавой, требовалось заканчивать на станции отгрузку. Нужно было ехать в Хутор, несмотря на выходной – простой цистерны грозил заводу приличным штрафом. Поскольку у Перепелиного Яечка были какие-то семейные проблемы, на отгрузку поехал Аполлон, разумеется, с Хомой.

Ничего непредвиденного не случилось, всё прошло спокойно и без приключений, если не считать неполадок в насосе. Из-за этих-то неполадок домой они возвращались уже в сумерках. Поскольку Хома жил не на рабочем посёлке, а в Синели, то, дабы не "пилить" ему потом до дому пару километров в темноте на велосипеде, возвращались они с заездом в Синель. Такой вариант предполагался ещё в Хуторе, когда из-за этого чёртова насоса было уже ясно, что отгрузка затянется. А потому Аполлон, которому во время отгрузки, в общем-то, делать было особенно нечего, сходил в магазин и купил бутылку шампанского и торт. Конфеты покупать он не рискнул, подозревая всё-таки, несмотря на уверения Васи, что всегда твёрдые они не потому, что они такие и должны быть, а потому, что не совсем свежие, если не совсем несвежие.

На территории базы, между навесами и складами, где обильно росла трава почти в человеческий рост, Аполлон нарвал каких-то довольно красивых полевых цветов. Вообще, он предпочитал дарить женщинам цветы, которые сам же и нарвал, полагая, что цветы должны быть его, только его, сорваны только им самим. В этом-то и заключается вся прелесть цветов, всё их интимное начало. А купленные цветы это что-то вроде купленной женщины – вроде есть и красота, и запах, но нет того особого чувства единения, которое не купить ни за какие деньги. А потом, разве ромашки уступают по своей красоте, трогательности, а самое главное, невинности тем же розам? А накануне вечером, к тому же, симпатичная миловидная певица пела по телевизору:

"Не дари мне цветов покупных,

Собери мне букет полевых,

Чтобы верила я, чтобы чувствовал ты -

Это наши цветы, только наши цветы".

Она излагала эту просьбу таким чистым, искренним, проникновенным голосом, соответствовавшим её притягательной внешности, что не оставалось никаких сомнений – уж если дарить цветы, то только собранные своими руками… Да с покупными можно запросто и впросак попасть. Аполлон вспомнил, как ещё в родных Штатах, на одной из вечеринок по поводу чьего-то дня рождения, на глазах завял подаренный имениннице час назад чей-то благоухающий свежестью букет. Так что, в истинной свежести можно быть уверенным только тогда, когда сам сорвёшь…

Итак, высадив своего начальника возле его усадьбы, Аполлон проехал ещё немного, уже с включенными фарами, до дома, по описанию бабы Поли, "покрашенного в салатный цвет, с синими оконными наличниками, под красной крышей, с большой берёзой возле калитки".

В одном из окон дома горел свет. Аполлон собрал в охапку все свои атрибуты настоящего джентльмена и вошёл в палисадник. Поскольку руки были заняты, в дверь пришлось стучать ногой. Как водится в таких случаях, через некоторое время послышался скрип внутренней двери, а вслед за ним – строгий грудной женский голос:

– Кто там?

– Это я, – представился джентльмен.

– Кто это я?

– Аполлон. Вам разве баба Поля не говорила?

– Ой, – послышалось за дверью, одновременно как бы испуганно и радостно, звякнул открываемый запор, дверь отворилась, и в освещённом проёме возникла женская фигура.

Так как свет падал из-за спины хозяйки дома, Аполлону не были видны ни лицо, ни передний рельеф фигуры, только тёмный отчётливый контур на светлом фоне. Контур, надо сказать, был весьма и весьма впечатляющ. Нет, это отнюдь не было что-то бесформенно-толстое, это была явно женская фигура, можно даже сказать, подчёркнуто женская, пропорционально сложенная, но при этом очень крупная и крепкая.

– Ой, а я уже думала, что вы не придёте.

– Да вот задержался на работе. Производственная необходимость, как говорится. Вы уж извините.