— Отчего ты молчишь, добрый молодец, ничем не хвалишься? Или у тебя на родине нет городов с пригородами, сел с приселками, нет платья цветного, камней драгоценных; или ты роду незнаменитого, нет у тебя жены–красавицы?
Поднял Ставр на князя свои соколиные очи:
— В Литве у меня, князь, есть и города богатые, и села с приселками, и казна несчетная; платье мое цветное не изнашивается, кони добрые не изъезживаются, слуги верные не стареются; есть у меня тридцать сапожных мастеров, сошьют мне сапоги — я их день поношу, на базар отправлю, купят их у меня ваши же князья–бояре. Есть у меня немало портных — шьют они платье цветное, каждый день новое. Я его раз надену, потом на базар пошлю — купят его у меня ваши князья–бояре, носить станут, похваливать. Да не стоит этим хвалиться. А вот есть у меня молодая жена, Василиса Микулична; не сыскать во всем свете другой такой красавицы: во лбу у ней сияет светлуй месяц, в косе рассыпаны частые звезды, брови у ней соболиные, очи соколиные, а разумом она всех князей–бояр превзойдет; самого тебя, Владимир Солнышко, перехитрит, если захочет.
Помолчали немного гости, а потом и говорят Владимиру:
— Не в меру, да не вовремя Ставр расхвастался. Посади его, Солнышко князь, в глубокие подвалы; посмотрим, как жена будет выручать его, как она разумом всех бояр превзойдет, самого тебя, князь, перехитрит!
Послушался Владимир своих гостей и засадил Ставра в темницу ровно на тридцать лет.
К счастью, был со Ставром на Руси старый, верный слуга; послал его Ставр домой к Василисе Микуличне, чтобы ехала она выручать мужа.
Говорит посол Василисе:
— Свет Василиса Микулична! Сидишь ты тут за столами набранными, пирами тешишься; не чуешь над собой новой беды. Расхвастался муж твой Ставр на киевском пиру своим богатством да женой–красавицей, обидел князя Владимира и его гостей и засадили его в темницу на тридцать лет!
Опечалилась Василиса Микулична; стала раздумывать, как помочь горю:
«Деньгами мне Ставра не выкупить — казны у меня столько нет; силой не выручить — силы не хватит; попробую выручить Ставра хитростью да уловкою».
Обрезала Василиса длинные свои косы, нарядилась в мужское татарское платье, взяла с собой тридцать молодцев дружины и поехала с ними к городу Киеву.
Раскинула Василиса под Киевом свой белополотняный шатер, оставила в нем свою дружинушку, а сама направилась в стольный город прямо в гридню княжескую, бьет челом Владимиру Солнышку.
— Здравствуй, князь Владимир, стольнокиевский! Здравствуй и ты, молодая княгиня Евпраксия.
Спрашивает Владимир доброго молодца об имени–отчестве.
— Родом я из Литвы, — говорит Василиса — я сын короля ляховецкого, по имени Василий Микулич, а приехал я к тебе, князь, с добрым делом: хочу посватать за себя дочь твою, княжну.
— Что ж, я не прочь, — отвечает Владимир, — отдать за тебя свою княжну; только сначала пойду посоветуюсь с нею.
— Государь родимый батюшка, — возразила Солнышку его дочь, — неудачное ты дело задумал: не видишь разве, что выдаешь меня замуж за женщину? Посмотри–ка на посла хорошенько: речи у него тихие, женские, руки тоненькие, беленькие, от перстней видны следы на пальцах!
Решил тогда Владимир испытать посла и говорит ему:
— Свет Василий Микулич, не хочешь ли с дороги сходить в баню помыться и отдохнуть?
— Что ж, это не худо! — отвечает посол.
Истопили баню; пока князь Владимир собирался мыться да созывал слуг, чтобы несли за ним его цветные платья, Василиса живо отправилась в баню, никого не дожидая; одной рукой умывалась, другой одевалась — идет князю навстречу, благодарит за милость, за славную теплую баенку.
— Что ж так поторопился, — спрашивает Владимир, — не подождал моих слуг? Они бы тебя помыли и одели.
— Некогда мне, князь, ждать долго; ты ведь у себя дома, а я в гостях; мне надо домой торопиться; решай же поскорее, отдаешь ли за меня свою дочь?
Не хочет княжна выходить за Василия Микулича, все свое толкует, что посол — женщина.
Решил Владимир еще испытать посла по–другому.
— Не хочешь ли позабавиться, Василий Микулич, пострелять с нашими молодцами в чистом поле; чья стрела попадет на острие ножа, расколется на две равные половинки?
Отправилась Василиса в поле с княжьими стрелками; несут за ней ее лук тяжелый: за один конец его пятеро держат, да за другой пятеро, а колчан и тридцати молодцам не под силу поднять. Стали стрелять княжьи стрелки: один стрелял — не дострелил, другой стрелял — перестрелял.
Взяла тут Василиса Микулична свой лук одной рукой, натянула тетиву: скользнула стрела по острию ножа, раскололась на две половинки — обе на вес верны, на меру ровны.
И этого испытания мало показалось княжне. Говорит Владимир послу:
— Не хочешь ли, Васильюшка, с моими дружинниками на широком дворе силушкой померяться?
Не отказался Василий Микулич и от этой потехи; стал посол литовский по двору похаживать, с княжьими дружинниками борьбу вести: кого за руку схватит — тому плечо вывернет; кого возьмет за ногу — ногу оторвет; остальных кого поднимет, три раза перевернет, о землю ударит, тут им и конец приходит.
Испугался Владимир, стал посла упрашивать:
— Уймись, добрый молодец, не губи моих людей.
— Приехал я к тебе, князь, с добрым делом, — говорит посол, — свататься к твоей дочери; отчего же ты не даешь мне никакого ответа? Отдавай ее за меня честью, а не то силой возьму.
Перестал Владимир с дочерью советоваться; просватал ее за посла, задал великий пир.
Сидит Василий Микулич на пиру невесел, призадумался о чем–то глубоко.
Спрашивает Владимир князь:
— Отчего сидишь нерадостен, добрый молодец? Какую думу думаешь?
— Что–то мне невесело, ласковый князь; уж не случилось ли у нас дома что–нибудь недоброе? Мать здорова ли? Да и гусляры твои, князь, все поют нерадостные песни. Нет ли у тебя певцов получше? Слыхал я дома, что есть у тебя славный певец, Ставр Годинович; он из нашей земли, поет наши песни; прикажи его выпустить из темницы, пусть споет нам на пиру.
Думает Владимир:
«Не выпустить Ставра — прогневишь, пожалуй, грозного посла, выпустить — только Ставра и видели!»
Но делать нечего; послал князь слуг за Ставром; расковали доброго молодца, привели на пир, запел он песни радостные да звонкие, понравилось Василию Ми куличу его пенье, просит посол Владимира:
— Отпусти, князь, певца в мой шатер белополотняный; пусть моя дружина послушает Ставровых песен.
Не смеет Владимир ослушаться посла, отпустил с ним Ставра.
По дороге к шатру Василиса говорит Ставру:
— Неужели не признаешь меня, добрый молодец? Ведь мы с тобой грамоте вместе учились.
— Никогда я тебя и в глаза не видел, — отвечает Ставр.
Рассмеялась Василиса Микулична, — как приехали они в шатер, сняла она свое платье посольское, надела женский наряд; тут Ставр узнал ее, обрадовался.
— Свет ты мой, Василиса Микулична, пойдем отсюда скорей на Литву.
— Стыдно нам, милый муж, уезжать из Киева крадучись; поедем к Владимиру пир кончать.
Спрашивает на пиру Василиса у князя Владимира:
— За что, князь, заковал ты Ставра в цепи, посадил в глубокий погреб?
— За то, что не вовремя, не в меру хвалился Ставр своей женой–разумницей.
Говорит посол:
— А что у вас на Руси за обычаи: выдаешь ты, князь, княжну замуж за женщину!
Увидел тут Владимир свою ошибку, понял, что недаром Ставр хвалился своей женой: всех она одна перехитрила; сам князь в обман дался.
Говорит Владимир:
— Правду Ставр рассказывал о своей жене: другой такой не найдется на всем свете красавицы и умницы. Отпускаю тебя, Ставр, на свободу; торгуй по всему Киеву безданно, беспошлинно.
СУХМАН ОДИХМАНТЬЕВИЧ
Полна веселых гостей светлая великокняжеская гридня; уже пир в полпире; уже отведали гости вин заморских, медов боярских крепких; еще больше развеселились, разгулялись, кто чем порасхвастались: кто хвалится силой, удалью молодецкой, кто богатствами несметными, кто знатным родом боярским.
Сидит себе Сухман–богатырь в сторонке, в разговор не вступает, ничем не хвалится.
Подошел к нему сам Владимир Солнышко.
— Отчего ты, добрый молодец, сидишь не весел; не пьешь вин заморских, белой лебеди не хочешь отведать, не хвалишься своей удалью богатырской; кто–нибудь над тобой не посмеялся ли? Кравчий не обнес ли тебя чарою?
Отвечает Сухман Одихмантьевич:
— Не люблю я, князь Солнышко, похваляться, даром слова терять; а если хочешь, привезу тебе без похвальбы белую лебедь живую, не раненую!
И встал богатырь из–за стола; оседлал коня, взял нож да палицу тяжелую и поехал к синему морю, на тихие заливы–заводи ловить прекрасную белую лебедь.