Униженная, разъяренная, не думая ни о чем, кроме мщения, она быстро повернулась и направилась в сторону ресторана.
Кавалеры, никак не ответившие на вызов канадца, понуро последовали за ней.
Быстрая, решительная стычка и бегство противников разрядили обстановку, и канадец развеселился:
– Мадемуазель Диксон! Ну и молодец же вы! Здорово вы их… честное слово… Тоже мне, храбрецы… Будут теперь знать, как с нами шутить. Они получили неплохой урок!
Джейн улыбнулась:
– Может быть, мы немного перебрали. Впрочем, они это вполне заслужили. Едем домой!
И спокойно, с достоинством всадники направились в сторону отеля «Гамильтон».
А в это время Лизи, уединившись в «Клиффхаузе», пыталась собраться с мыслями.
Беспомощная злость, физическая боль убили мисс Джонатан морально, вызвав своего рода душевный шок. Некоторое время она была неподвижна, бессмысленно уставившись в одну точку.
Лизи никогда не думала, что с ней может случиться подобное. С ней – непобедимой, ослепительно красивой! Казалось, весь мир у ее ног!
И кто ее опозорил? Малышка, цирковая наездница! Да еще перед поклонниками, которыми дочь платинового короля повелевала как хотела!
С сухими глазами, раздувающимися ноздрями и судорожными спазмами в горле мисс Лизи спрыгнула с лошади и потребовала отдельный номер. Заперев за собой дверь, она подошла к зеркалу и взвыла, словно разъяренная тигрица.
Мертвенно-бледный вначале шрам на щеке стал теперь ярко-фиолетовым. Безобразно набухший толщиной с перьевую ручку рубец изуродовал нежную бело-розовую кожу.
Неукротимая гордость, до этой минуты позволявшая хоть как-то сохранять невозмутимость, сейчас не помогла. Лизи словно прорвало.
Она горько, взахлеб зарыдала. Потом стала биться в страшной истерике, круша все вокруг.
Сцена продолжалась около получаса.
Постепенно Лизи успокоилась, кое-как поправила свой туалет, положила на шрам густой слой пудры и вызвала машину.
Кавалеры собирались как обычно последовать за ней. Но она отстранила их жестом и, прижав к щеке носовой платок, опустив голову от унижения, бросилась к подъехавшему автомобилю.
Через десять минут она была в отеле «Джонатан». По дороге домой мисс Лизи напряженно перебирала в голове варианты скорой и ужасной мести. Не в состоянии успокоиться, она легла в постель, приняв несколько таблеток снотворного. И вскоре погрузилась в глубокий неспокойный сон. Наутро Лизи проснулась совершенно разбитая, но с ясной головой. Она была полна решимости мстить, мстить, мстить…
Вечером Большой американский цирк давал новое, необычное представление. Труппа была в сборе. Блестяще проведенная рекламная кампания сделала свое дело. Все билеты раскупили в течение часа.
Пора начинать. Огромная ротонда буквально забита зрителями.
Публика, чуть более оживленная, чем обычно, благосклонно приняла новую увертюру[142] в исполнении музыкантов труппы.
Как обычно, вначале артисты цирка прошествовали перед зрителями в торжественном марше. Впереди шла жирафа с мистером Госсе верхом. Затем, в живописном беспорядке, – кенгуру, слон, обезьяны, верблюды, зебры. За ними – клоун Баттерфляй на осле, далее гимнасты, жонглеры, фокусники и, наконец, наездники с Томом и Джейн во главе.
Торжественный выход всей труппы, предваряющий основные события вечера, всегда тепло принимался публикой.
Некоторые артисты сразу завоевали симпатии зрителей. Это, конечно, мистер Госсе с Фатмой, Баттерфляй со своим ослом, Том на Манкиллере и Джейн на великолепном жеребце.
Но сегодня, против всякого ожидания, публика встретила труппу весьма и весьма прохладно. Видно, что-то произошло.
Жидкие несмелые аплодисменты сменились нарастающим шумом. И скоро свист, крики, топот, рев обеспокоенных животных – все смешалось в едином звуке, заполнившем собой пространство цирка.
Дальше – хуже.
Со всех сторон в артистов градом полетели пирожные, огрызки фруктов, овощей и невероятное количество тухлых яиц. Животные испугались. Кортеж смешался.
Правда, артисты, запачканные с ног до головы летящими с трибун отбросами, держались как ни в чем не бывало. И странное дело: создавалось такое впечатление, будто главной мишенью рассвирепевших зрителей стали мисс Джейн и Том. Их более, чем других, забросали тухлыми яйцами.
Надо уходить!
Побледневшая, но спокойная молодая девушка повернула рыжего жеребца. С торчащими от бессильной ярости усами, дрожа от негодования, Том молча последовал за своей невестой.
В коридоре, где было потише, они посмотрели друг на друга, и Укротитель воскликнул:
– Это чьи-то козни…
– Я, кажется, догадываюсь, чьи…
– Лизи Джонатан?
– Именно! Я просто уверена.
– Но невозможно же вот так, за один день, завербовать тысячи людей.
– Оказывается, при желании можно.
– Однако есть и такие, кто нам сочувствует!
– Их слишком мало. Нас дружно забрасывает отбросами огромное большинство. Лизи припомнила мне удар плеткой.
– Вы жалеете о случившемся?
– Я бы охотно все повторила… на этот раз посильнее и похлеще. Кстати, если это будет продолжаться, то нам конец.
Тем временем в огромном коридоре столпились артисты вместе с животными. На арене никого не осталось.
Тут же невероятный шум сменили бурные аплодисменты, как будто цель достигнута.
– Я хочу выяснить, что все-таки происходит? – С этими словами Том вернулся на арену.
Трибуны взревели с новой силой, на молодого человека обрушился новый град гнилых отбросов. Укротитель спокойно продвигался по арене, ожидая, пока зрители утихомирятся.
Напрасное ожидание!
Всеобщий кумир[143] и любимец еще вчера, сегодня Том в бессильном молчаливом гневе выслушивал отвратительные оскорбления, не успевая уклоняться от летевших со всех сторон тухлых яиц.
Послышались выстрелы. Нашему герою угрожала смертельная опасность.
– Негодяй! Хвастун! Шут гороховый! Смерть проходимцу!
Еще немного, и Укротителя изрешетят пули.
Раздались предостерегающие голоса:
– Нет! Нет! Нельзя! Можно попасть в зрителей!
Послышались новые револьверные выстрелы. Дамы завизжали и, заткнув уши, поспешили к выходу. За ними, громко возмущаясь, последовали мужчины.
– Верните наши деньги! То, что мы заплатили за места!
Другие кричали:
– Надо снести ограждения и сжечь этот балаган! Сжечь, и все!
Нервно покусывая усы, Том бесстрашно стоял в центре манежа.
– Бараны! Если б только пятьдесят моих отчаянных друзей-ковбоев были рядом, я быстро поставил бы всех на место! Но обух плетью не перешибешь. Лучше уйти.
Бледный от ярости, Том повернулся и, осыпаемый оскорблениями, присоединился к труппе. Пока артисты поспешно отводили животных в безопасное место, зрители, словно обезумевшие, ломали и крушили бесценное цирковое оборудование. Вспыхнуло пламя.