армия втихаря вырезает, то гралейская. Сейчас-то уже не знаю – после сегодняшнего. Что будет с армией?
– А полиция, а граждане? – отвечал Ребус. Голоса приближались.
– А что полиция? Ты сам, думаю, понял. Дело есть только тем, у кого, например, жена забрала детей и босиком ушла к мракобесам. Или мне. Или тебе, живи ты в Акке. Пошёл бы?
– Гражданское правосудие? Не знаю даже, Шорл, я этим никогда не… Ты чего здесь забыла? – Ребус остановился в дверях столовой, Дирлис чуть не врезался ему в спину.
– Сбежала от переполоха в Административном Циркуляре, я полагаю, – бледный после операции Дирлис нехотя стащил шляпу и вместе с тростью прижал к груди исколотыми руками.
– Я хотела спросить, был ли ты в посольстве, – нашлась Эдта. – Сейчас действительно творится невесть что, и если у тебя есть возможность уехать…
– Без сестры не уеду, – прошипел он. – Отдай мне опеку.
– Мы с тобой уже это обсуждали, – Эдта поднялась со стула, не обращая внимания ни на Дирлиса, который молча веселился, ни на Дитра, которому было жутко неловко. – Тебе нельзя доверять девочку, ей и так тяжело, а с таким как ты…
– С каким, проблудь?! – Ребус с удовольствием пнул ботинком дверной косяк, зацепившись за удобный повод поругаться с бывшей женой. – Хочешь, чтобы я отсюда свалил в Гралею? Свалил один? Сначала пыталась у меня Паука отобрать – представляешь, Шорл…
– Ужас всемирный, – насмешливо протянул хирург. – Как же ты без котика?
– …теперь сестру. А потом на кого нацелишься? На Парцеса? Уже нацелилась, – он ткнул в неё пальцем.
– Это я-то?! – взвилась она, и тут из неё пошло всё, что провидица так долго держала в себе. – Ты крутишь им как хочешь, жрёшь его своей ненавистью к миру телесному, подставляя перед полицией…
– Да что ты несёшь? – опешил Ребус.
– …его руками творишь то, на что самому смелости не хватает, злобный ты кусок тьмы! Площадь, а теперь ещё Административный Циркуляр! Вытащил откуда-то беспомощного человека, которого чуть не застрелили, и… – Дура всемирная, а ещё при лацкане, куда катится просвещённая бюрократия, – Ребус взмахнул рукавом кафтана. – Ты ещё скажи, что это я в него стрелял.
– Стрелял в него некий Кир Лнес, как мне сестра сказала, его так и не идентифицировали…
– Такие прозвища у нас в Акке себе сектанты берут, – влез Дирлис. – Староваркские словечки. «Лнерга ко пуреэ е алру», слышали пословицу? «Звезда не отбрасывает тени». Кир – слово с тех времён, когда у нас было дворянство, только он для избранного правителя всех городов. Правитель звёзд или как-то так зовут стрелявшего, – хирург пожал костлявыми плечами и тут же взглянул на Эдту, которую почти перекосило. – Я что-то не то сказал?
– И ты ещё в него стрелял! – взвизгнула она, а Ребус вдруг болезненно расхохотался и полез за портсигаром.
– Теперь, Эдта, – промычал он, вытаскивая зубами папиросу, – можешь по всем циркулярам жаловаться, что твой бывший муж – высококвалифицированный душевный урод, который разгромил площадь, находясь на другом конце города, пристрелил человека, которого впервые увидел лишь несколько дней назад, а ещё спал с твоей маменькой, что, кстати, правда.
– Чего?! – охнула Эдта.
– Мать твою имел, говорю, – хмыкнул Ребус, закуривая. – Буквально за день до того, как её пристрелили доминионцы. Хоть в чем-то повезло.
Эдта, подобрав юбки, вылетела из столовой, Дирлис опасливо отпрыгнул в сторону, а Рофомм даже не стал её останавливать. Хирург провёл ладонью по лицу, словно стирая улыбку и возвращая себе серьёзный вид. Дитр и не думал притворяться и закрыл лоб рукой от чужого стыда. Ребус спокойно курил, страшно довольный собой.
– Э, – протянул Дирлис, – я поднимусь? Они же в твоей комнате?
– Ага. Штангенциркуль на этажерке у окна.
Хирург ушёл, а Дитр, проглотив упрёки, поинтересовался, чего ему надо.
– Попросил меня исследовать родительские черепа, особенно мамин. Он был её ведущим врачом, помог ей окончиться без боли. Знал, что она была… исключительная, – душевник судорожно пыхнул дымом. – Еле его починили. К нему прицепилась хворь, причём только к рукам – туман знает, что в нём самое ценное. Дирлис сказал, что хворь с рук пыталась перекинуться на руки его жены-пианистки, но она столько всего перенесла, что её не взяло. Завтра, – он ткнул в Дитра папиросой, – твоя очередь.
Дитр кивнул. Значит, Равила собралась с духом. А он сам?
– Кто такой Кир Лнес?
– Один мракобес из Акка, – ответил Дитр, оградив неправду всемирным спокойствием. Да и не такой уж это было неправдой.
– А почему его зовут так же, как и меня, только на другом языке? Так много к тебе вопросов, а ответов как от глыбы льда. Ну ничего, под душескопом-то ты всё равно не соврёшь, – шеф-душевник потёр руки.
Дирлис вернулся с третьего этажа, от него прямо-таки воняло довольством. Он ушёл, стремительно перебирая тростью, поезд у него был через час. Тень внутри Дитра прищурилась, разглядывая старого знакомого. В другой жизни хирург бы никогда не осмелился драться с Ребусом и уж тем более спокойно с ним болтать. Шорл Дирлис был ручным ремонтником телесной оболочки террориста, заключил с ним договор – Ребус не сжигает Больничную дугу, а Дирлис штопает его всякий раз, когда террориста подстреливают полицейские. Всемирщик Рофомм Ребус был величайшим страхом сначала простого хирурга, а затем и шеф-врача столичной больницы Шорла Дирлиса.
В другой жизни Шорл Дирлис не осмелился бы рыться в чужих вещах под предлогом замера черепов и воровать чужие вещи.
– По сути, он ничего не спёр, – апатично говорил шеф-душевник, пока Дитр пересчитывал деньги из конверта, в котором также была и записка: «Уважаемый коллега, я купил у тебя револьвер. Судя по его состоянию, он тебе всё равно не нужен, жму руку, Ш. Д.». – Но уж за десять тысяч союзных мог бы и получше купить.
– Купить, затем регистрировать в полиции – так затруднительно кого-то застрелить, – хмыкнул бывший шеф-следователь.
– Застрелить? – тупо протянул врач. – Дирлиса нужно сильно разозлить, чтобы он захотел кого-то застрелить. Тогда напишу заявление о краже – и пусть ищут, как пули из моего револьвера оказались в трупах граждан Акка. Тьфу ты, он же хотел отцовский, но я отказал. Этот мог бы просто попросить, мне его на свадьбу подарили, там даже гравировка есть с пожеланием долгой счастливой жизни от Барля. Я бы и так отдал, я же больше не женат.
Дитр в изнеможении вздохнул, наблюдая, как Ребус сжигает записку. Ему всё равно, что решил сотворить его злейший приятель, – ведь Дирлис такой хороший хирург, а стало быть, Дирлису можно и убить кого-нибудь, всяко спас он больше. Коллегиальная солидарность покрылась ржавчиной, как и всё, что было в этой стране. Умной честной нации, что населяла государство просвещённой бюрократии, больше не существовало, и скоро их посмертию нечего будет одушевлять.
* * *
В утренней корреспонденции отсутствовали три