— Ну вот… В ту ночь ты не спала. Была возле покоев отца — мы ведь там и столкнулись. Тебе ничего не стоило отвлечь служанку, которая несла вино, какой-нибудь мелкой придиркой или незначительным распоряжением, вбросить в кувшин яд и уйти, словно ничего и не случилось. Но ты решила остаться, проконтролировать всё. Это была ошибка. Впрочем, понятная и вполне простительная: убийство ты всё-таки совершала впервые, боялась, что не справишься…
— Я ничего не боялась! — тряхнула головой Имида. — Такая умная старшая сестрица, а говоришь такие глупости. Я ничего не боялась, и у меня всё получилось!
— Не всё, — мягко поправила Джамина. — Уж не знаю, куда ты глядела, когда Зин-Зан выбежала из покоев господина и направилась ко мне. Не стоило её выпускать.
— А как бы я её задержала?
— Ты растерялась, — кивнула Джамина. — Растерялась и позволила мне перехватить инициативу. Вторая ошибка.
— А как бы я смогла остановить тебя?! Но да, признаю, я не ожидала, что ты начнёшь действовать… так быстро и так смело. Ты убила Зин-Зан?
Внезапно Джамине стало смешно. Это была странная реакция на происходящее — любому нормальному человеку в такой момент не до смеха, но поделать с собой девушка ничего не могла, и неуместная улыбка расколола ей рот, точно трещина — глиняный кувшин. Глаза Имиды широко распахнулись, в них мелькнули растерянность и злость, а лицо исказилось. Как же всё-таки гнев уродует человека, подумалось Джамине.
— Так убила или нет?
— Тебя это не касается, — голос старшей сестры был мягким и убаюкивающим, таким Джамина когда-то пела малышке Имиде колыбельные. Давно, когда трава казалась зеленее, а деревья — намного выше. Когда сестринская любовь представлялась безусловной, а отец был для обеих сестёр почти божеством.
— Скажи мне, Имми, зачем? Что ты от этого получаешь, чего не дали бы тебе дома? Ведь не было никого, кто не любил бы тебя…
— Любил? — Имида истерически расхохоталась. Смех вышел каркающим, совершенно непохожим на мелодичный перезвон колокольчиков. — Ты любила меня? Да ты же меня презирала!
В первый миг Джамине показалось, что она ослышалась.
— Ни ты, ни отец не воспринимали меня всерьёз! Ах, малышка Имми, такая бесполезная хорошенькая дурочка! Вырастим её, как свинью на убой, а там выдадим замуж за кого-нибудь породовитей и поценней для семейного дела, чтоб дядя Куддар позеленел от зависти и утёрся. Но не Джамину, о нет, Джамине можно вообще, наверное, замуж не выходить, пускай остаётся и помогает отцу… Джамине можно всё, а Имми получит какую-нибудь красивую безделушку, вот как вы меня любили!
— Это неправда, — хрипло произнесла Джамина, и смех Имиды вновь заполонил комнатушку:
— Да неужели?
— Ты… ты никогда не говорила о том, что хочешь…
— Ты тоже ни о чём не говорила! — голос Имиды поднялся почти до визга. — Тебе просто всё дали, преподнесли на блюдечке, а меня оставили в стороне!
— Тебя никто не… — Джамина осеклась. А действительно ли она обращала внимание на просьбы младшей сестры — те из них, которые не касались новой заколки или вкусного пирожного? В памяти всплыло: «Джана, дай мне прочесть это!» — «Нет, дорогая, это слишком скучно для тебя, да и сложно, ты не поймёшь»… Джамина прикусила губу, побледнев. Имида торжествующе вскинула голову:
— Теперь поняла, да?
— Даже если так, — Джамина перевела дыхание, глаза её хищно сузились, — даже если так, Имми, убийство отца не было выходом. Ты всерьёз думаешь, что Куддар станет относиться к тебе лучше? Какую выгоду ты получишь от своих деяний?
— Какую выгоду? О, дорогая, очень, очень большую! Девушкам, знаешь ли, нужно вовремя выходить замуж. Вот я и выйду — за кузена Мадлика. Таким образом объединятся состояния двух семейств, а когда дядюшка Куддар отойдёт к Умбарту — дядюшка ведь тоже не вечен, и, возможно, ему осталось меньше, чем он думает, — возьму в свои руки управление всеми делами семьи. Мой жених — он… ты сама всё понимаешь.
К горлу Джамины подкатила тошнота. Нет, она понимала, что её младшая сестрёнка превратилась в настоящее чудовище, но пасть столь низко?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
— За Мадлика? — не веря собственным ушам, переспросила она. — За эту слизь?
— Ах, зачем ты так говоришь о родне? — Имида усмехнулась, и эта гримаса совершенно не была похожа на её обычную очаровательную улыбку. — В последнее время мы много с ним общались. Он может быть даже милым, особенно если выдать ему пирожных. Тогда вообще лапочка. Сидит в углу и не мешает.
— И ты… ты правда рассчитываешь родить от него ребёнка? Ты хоть представляешь, каким он станет?
— От него? — Имида приложила пальчик к выпяченным губам, делая вид, будто размышляет. — Ну, от него — вряд ли. Но дядюшка Куддар ещё вполне крепок телом, а если нет — всегда можно найти смазливого раба. Можно даже подыскать не смазливого, а похожего внешне на Мадлика. Тогда все точно поверят, что чудеса возможны и боги даровали роду Хафесты благословение после череды страданий.
Джамина покачала головой:
— Боги прокляли род Хафесты ещё сильней, чем раньше. Прокляли его тобой. Ты — самое чудовищное, что случалось с нашей семьёй.
— Неужели? — Имида фыркнула. — Чудовищней тебя, женщины, которая скрыла следы моего преступления? Женщины, которая ради наследства спуталась с грязным отребьем из Гадюшника — не думай, будто я не знаю, дядюшкины лазутчики уже донесли об этом Скорпионе или как его там. Неужели я хуже тебя, сотворившей всё это?
Несколько секунд Джамина думала, затем решительно кивнула:
— Да, Имми. Ты хуже, чем я. Намного хуже.
Кое-как взяв себя в руки, Имида попыталась нежно и обаятельно улыбнуться. Вышло не очень: губы девушки подрагивали, а глаза метали молнии, так что улыбка вышла кривой.
— Завтра, дорогая сестричка… завтра, когда тебя повезут на казнь под улюлюканье толпы… когда палач начнёт свою работу… ты пожалеешь, что отказалась от моего последнего подарка. Ты, всегда такая уверенная в себе, такая недоступная, любимица отца, умница, глядевшая на меня сверху вниз… ты пожалеешь.
— Уходи, — Джамина чувствовала, как тело предательски трясётся. Странное веселье прошло, оставив после себя озноб. Скоро ещё, не дай боги, зубы стучать начнут… — Убирайся прочь. С этой минуты мы не сёстры.
— О, неужели? — Имида хихикнула, и этот детский смех внезапно прозвучал куда страшней, чем недавние вопли. — Ты можешь считать так, дорогая, но я буду печалиться о тебе. И о тебе, и об отце. Пролью немало слёз, их все увидят.
— Не смей… даже упоминать… нашего отца. Ты, убийца!
— Нет, дорогая, — счастливый смех заставил Джамину невольно содрогнуться. Может, сестра просто безумна? Это многое бы объяснило. Не злоба, а злой рок, помутнение рассудка… — Убийца здесь ты, сестричка. Ты, а вовсе не я. Завтра об этом узнает весь Падашер. Я — лишь несчастная жертва. Как знать, не спаси меня дядюшка Куддар, вдруг я последовала бы за отцом в царство Умбарта? Именно так скажут люди.
— Они могут говорить, что угодно. Я знаю. Знаешь ты. И знают боги, Имми. Когда мы встретимся в царстве Умбарта…
— О, вот когда мы там встретимся, тогда я и отвечу за свои грехи, реальные или выдуманные! А сейчас… — голос Имиды вновь опустился до злого шёпота, — сейчас твоя очередь страдать!
Лицо девушки искривилось в злобной гримаске, но лишь на миг — затем Имида окончательно успокоилась и несколько раз кивнула в такт собственным мыслям. Они явно показались ей приятными:
— Увы, сестричка. В этой игре должна выиграть одна лишь я. Так было предопределено.
Имида направилась к двери. Постучала, привлекая внимание охранника. И уже на пороге мягко произнесла:
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
— Может, всё-таки подберёшь кусочек с пола? Он вкусный, поверь. И… как ты сама сказала, это быстро.
— Пошла вон, — ровным голосом ответила Джамина. Имида пожала плечами:
— Как грубо… Ладно, это твой выбор. Хотя жаль, очень жаль.
Дверь за ней закрылась, и Джамина позволила себе сгорбиться, закрыв лицо руками. Пока охранник не поднял её с жёсткого сиденья, у неё ещё оставалось несколько мгновений для беззвучных рыданий.