Всё это осталось в прошлом, оказалось фальшью, пустышкой, яркой стекляшкой, выставленной напоказ в витрине, чтобы заманить простаков. Джамина прекрасно понимала, насколько оставшаяся в памяти картинка не соответствует действительности. Но всё равно готова была пожертвовать целым миром, лишь бы вновь оказаться в этой сладкой лжи, запутаться в ней и никогда не возвращаться в холодную и злую реальность.
Пускай отец даже выдаст её замуж, пускай! Это можно пережить. Советник Амбиогл вряд ли подберёт любимой дочери плохого мужа, а даже если и так — всё равно она сможет видеться с родными ей людьми и не будет знать…
Не будет знать, кто на самом деле разрушил её счастливый мир.
Это знание… она так его желала, так долго к нему шла! И вот теперь ей всё известно — и что же? Вместо хотя бы слабенького отголоска радости — мёртвая пустота. Даже для боли или гнева места в сердце не осталось.
Ладно, сказала самой себе Джамина, довольно. Хватит раскисать. Если в этой жизни ей осталось лишь достойно умереть — значит, следует умереть достойно, как и положено дочери Амбиогла и женщине, обвинённой без вины. Боги увидят её смерть и покарают тех, кто на самом деле виновен.
Джамина решительно выпрямила спину и заглушила в голове слабенький голосок, твердивший, что её смерть на самом деле ничего не изменит, и виновные продолжат процветать и радоваться жизни. Даже если так — всё равно никто не посмеет сказать, что дочь Амбиогла умерла, скуля и извиваясь, умоляя о пощаде!
Хотя, если честно, она была почти готова умолять.
Совсем недавно Кайл Скорпион сказал ей: «Нет ничего чудовищного в том, чтобы просто хотеть жить». Теперь Джамина очень хорошо понимала, что бандит имел в виду. Ничего особенного, просто жизнь — ходить, дышать, любоваться небом и городскими пейзажами, — но когда у тебя это отнимают, наконец-то осознаёшь, насколько всё это было для тебя ценным.
О Кайле Джамина вспоминала редко. Что ей тот разбойник? Чем он сумеет помочь? Наверняка он тоже забыл о ней, раз уж дельце не выгорело. В мире Кайла Скорпиона каждый сам за себя. Он сам так говорил. А что они в конце концов поладили — ну, будем честными, Джамина всё это время держала камень за пазухой, так кто осмелится утверждать, что бандит не делал того же самого? И хорошо, если камень был один, а не целая пригоршня!
Да Кайл и не виноват, что всё случилось, как случилось. Он лишь пытался найти в происходящем собственную выгоду. Как и сама Джамина.
— Ну, чего ты там плетёшься? — хриплый голос тюремщика вырвал девушку из раздумий, разом вернув в реальность. — Давай, прибавь шагу!
Шнур ощутимо дёрнул за шею. Джамина пробормотала извинения, которые явно никому не были нужны, и послушно засеменила за провожатым, стараясь не отставать.
Её вывели на первый этаж, и девушка инстинктивно зажмурилась — она отвыкла от яркого солнечного света. Как же, оказывается, сияет лик Хольтара, Великого Дарителя! Ещё одна вещь, о которой Джамина забыла, пребывая в заключении.
Странно, но её, похоже, вели не в сторону выхода, а куда-то вглубь тюрьмы. Хотя, возможно, казнь состоится тихо, без излишней публичности, где-нибудь во внутреннем дворике? К этому Джамина не знала, как относиться. С одной стороны, никто не станет её бесчестить и позорить. С другой же — не удастся выкрикнуть на весь мир, что она невиновна, и указать на истинного убийцу!
Ну что ж, на всё воля богов. Как они решат — так и будет.
— Сюда, — буркнул детина. Джамина переступила порог маленькой комнатушки, по размерам едва превышающей пару тюремных клеток, и замерла, не веря собственным глазам. На неё смотрела, часто-часто смаргивая слёзы, её сестра, Имида.
Вот уже кого Джамина не рассчитывала встретить в подобном месте!
— Что ты здесь делаешь? — вопрос вырвался из уст Джамины сам собой. Имида достала платочек, промокнула им глаза и выдохнула:
— О, сестричка…
Голосок её, обычно звонкий и мелодичный, сейчас звучал надтреснуто. Ресницы были слипшимися, глаза покрасневшими. Имида скомкала платок в руках и покачала головой:
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
— Сестричка, мне так жаль, так бесконечно жаль…
Джамина огляделась. Унылые серые стены не украшало ничего — ни картины, ни гравюры. Наверное, так и надо — мало ли, что и как заключённые могут использовать для побега. Маленькое окно под потолком было зарешёчено, пропуская ровно столько света, сколько требовалось для того, чтобы разглядеть собеседника. Посреди каморки стояли крепкий деревянный стол и два грубо сколоченных табурета. Имида переминалась с ноги на ногу возле одного из них; Джамина опустилась на другой.
На краю стола — чисто выскобленного, тщательно отмытого, — сиротливо ютился какой-то узелок. Джамина не удержалась от удивлённого взгляда. Имида заметила его и поторопилась объяснить:
— Это подарок. Ну, тебя наверняка здесь плохо кормят. Я распорядилась испечь пирог. Твой любимый, кухарка сказала, вышел хорошо…
Имида коротко вхлипнула и вновь старательно улыбнулась. А Джамина сидела и не знала, что сказать. Это было так странно — она-то думала, что душа её оледенела полностью, а сейчас там поднималась буря чувств, и острый гнев вонзался прямо в сердце.
В углу слышался писк — крысы в падашерской тюрьме водились повсюду, от них невозможно было укрыться. В обычное время Имида упала бы в обморок от одного шороха, но сейчас она слишком сосредоточилась на сестре. Переживала, бедняжка.
С нехорошей усмешкой Джамина развернула пирог. Действительно, тот самый, от которого её с самого детства невозможно было оттащить за уши. Свежий и душистый. Немыслимая роскошь для бесправной узницы.
Кивнув в такт своим мыслям, Джамина резко дёрнула запястьем. Пирог улетел со стола в угол с крысами и развалился на две мягкие неравные половинки.
Царское угощение. Пушистые твари будут довольны… какое-то время.
— Что ты делаешь? — вскрикнула Имида.
— Проверяю, — невесело улыбнулась Джамина. — Тот яд… он ведь действует быстро, правильно?
— Какой яд? Я не понимаю тебя…
— Ты прекрасно меня понимаешь, сестричка. Тот яд, которым ты отравила отца. Не думаю, что ты выбрала для меня другой. Во-первых, ты вряд ли хорошо разбираешься в разных зельях, а во-вторых, это же так удобно — отравительница сохранила для себя крошку яда и воспользовалась ею перед казнью, не в силах вынести разоблачения и публичного позора… Завершённая картина, если хочешь, могу даже поаплодировать. Когда там меня должны казнить? Случаем, не сегодня?
Несколько секунд Имида молчала. Затем лицо её неуловимо изменилось: исчезло отчаянье, страх, боль… Взамен пришло спокойствие — так безмятежно выглядят излечившиеся от смертельного недуга или же, наоборот, прошедшие весь путь до смертного одра и полностью смирившиеся с выпавшей долей. Имида аккуратно отёрла слёзы и спрятала платок. Затем спросила, и в голосе её прозвучало искреннее любопытство:
— Как ты узнала? И нет, казнь назначена на завтра.
Джамина почувствовала, как под ногами разверзается земля. Да, она почти не сомневалась в своих выводах; да, решила спровоцировать сестру на признание; но одно дело провоцировать и почти не сомневаться, и совсем другое — получить ответ, полностью развеивающий любые, даже самые крошечные надежды.
Имида. Маленькая крошка, о которой старшая сестра заботилась с самого детства. Милая девчушка, неспособная вынести даже небольшую боль и горько рыдающая над трупиком любимой канарейки, не успокаивающаяся почти декаду… Сколько во всём этом было лжи? И где тогда правда?
— Так как? — на прелестном фарфоровом личике появилось нетерпеливое выражение. Казалось, ещё чуть-чуть — и младшая сестра начнёт топать ножкой, как делала всегда, если её прихоти не исполнялись в ту же секунду. — Откуда ты узнала?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
— Я просто много думала. В тюрьме больше нечем заняться, знаешь ли, — Джамина с кривой усмешкой обвела комнатушку взглядом. — Или спишь, или сидишь себе и думаешь о разном. Очень… несуетное место.
Имида еле слышно фыркнула — то ли согласилась, то ли, напротив, хотела поспорить, но в последний миг передумала.