до определенной степени маневрировать в атмосфере, обеспечивать многолетнюю жизнедеятельность экипажа и производить замеры всех мыслимых факторов окружающей среды. На то, чтобы его сконструировать, ушло шесть лет и десять миллионов долларов.
Лэнгли задумался об истории освоения космоса. Она насчитывала не так много лет. Большинство инженеров сомневались в целесообразности этой затеи. Космические станции приносили свою пользу, базы на Луне имели военное значение, но в остальном Солнечная система была враждебной пустыней, не представлявшей собой никакого интереса кроме чисто научного – разве что как источник делящихся материалов. И тут журналы по физике опубликовали новость из Парижа.
Лефевр, изучавший дифракционную картину электронных волн, всего лишь хотел испытать некоторые аспекты новой единой теории поля. Однако он использовал в высшей степени оригинальную схему, включавшую в себя гиромагнитный элемент. На фотопластинке совершенно неожиданно проявились размытые темные круги и пятна – драматическим эффект не назовешь. Ученый не смог объяснить явление и высказал догадку, что пучок электронов, видимо, мгновенно переместился из одной точки в другую, не заморачиваясь преодолением пространства между ними.
В Калифорнии построили большие ускорители, чтобы запустить пучок помощнее – почти целый грамм материи. Данные подтвердились. В Керенскграде теоретик Иванов воодушевился и предложил гипотезу, опирающуюся на известные факты: континуум не является четырехмерным, направлений не меньше восьми, и расположены они под прямым углом друг к другу… в общем, предложил новую версию квантовомеханической гипотезы о существовании параллельной вселенной. Материя прошла через «гиперпространство» относительно нашей вселенной и мгновенно оказалась в другой точке.
Мгновенно! Это означало, что до звезд и бесчисленных планет рукой подать!
Прошло десять лет упорного труда, и с космической станции неподалеку от Земли контейнер с приборами был заброшен чуть не на орбиту Плутона. Когда радиозонд нашел его, приборы показали, что переход вообще не занял никакого времени, и животные на борту целы и невредимы. Но возникла проблема: груз появился в нескольких миллионах миль от расчетного места. Повторные попытки выявили большие погрешности в позиционировании, которые на расстояниях в несколько световых лет грозили возрасти до безнадежно опасных размеров.
Иванов с инженерами сошлись во взглядах, что отклонения вызваны принципом неопределенности Гейзенберга, эффект которого многократно увеличивался в зависимости от используемой схемы. Считалось, что эта проблема – чисто инженерного свойства, и, если улучшить схему, корабль будет попадать почти туда, куда нужно.
Такой принцип работы требовал запаса надежности, чтобы корабль не врезался в поверхность планеты или, еще хуже, не очутился внутри нее. Приборную шкалу требовалось сделать достаточно масштабной, чтобы сверять показания и вносить в схему поправки. Вывод напрашивался сам собой: необходимо отправить корабль-лабораторию с экипажем экспертов, которые вносили бы усовершенствования по ходу полета и опробовали корабль в дальнем скачке, после чего его конструкцию следовало доработать. Идея воплотилась в межпланетный корабль США «Разведчик».
Лэнгли просмотрел записи последнего года – свидетельство сумасшедших скачков от звезды к звезде, пота и проклятий среди путаницы из проводов и трубок, синего пламени сварки, датчиков, логарифмических линеек… Изнуряющий путь к победе. Они изучили и отвергли несколько систем, хотя каждая новая была лучше прежней, пока не совершили последний скачок от Голата к Земле. Философы Голата с их неземным разумом взглянули на проблему под иным углом зрения и предложили последние, жизненно важные усовершенствования, и вот «Разведчик» возвращался, неся на борту огромный массив новой информации.
Мысли Лэнгли отвлеклись на чудны́е и прекрасные планеты, на которых он побывал, на скорбь и смерть – неизменных спутников великих свершений. Затем он открыл чистую страницу и написал:
«19 июля 2048 года, бортовое время 16:30. Вышли из гиперпространства в 0,3 светового года от Солнца; погрешность, очевидно, вызвана внезапной неполадкой двигателей. Предпринята попытка ее устранения. Наше положение…»
Командир корабля выругал себя за рассеянность и отправился в пилотскую рубку за данными о положении корабля относительно звезд.
Мимо проплыла полусогнутая долговязая фигура Блостейна, закончившего работу, – костистое лицо запачкано машинным маслом, волосы растрепаны больше обычного.
– Ни фига не нашел, – доложил физик. – Все проверили – от мостов Уитстоуна до неполадок в компьютере, даже ячейки гиромата открыли. Чем сложнее система, тем больше она умничает сама по себе.
– Ну да, – подколол Лэнгли, – блестящий интеллект, специально созданный, чтобы выводить из себя своих конструкторов. – Он снял координаты; эфемериды указывали положение Земли, двигатель был настроен для скачка с учетом возможной погрешности. – Господа, пристегните ремни и придержите головные уборы.
Никто ничего не почувствовал. Да и как что-то можно почувствовать, если в процессе не задействовано время? Вот только Солнце из искры превратилось в матовый пурпурный диск – экран защищал экипаж от слепящего света.
– Опа! – воскликнул Мацумото. – Встречайте меня в Гонолулу!
По спине Лэнгли пробежал холодок.
– Не может быть, – проговорил он.
– Что?
– Посмотри на солнечный диск. Он слишком маленький. Мы должны находиться от него всего в одной астрономической единице. А находимся, похоже, в одной и трех десятых.
– Какого черта, – пробормотал Мацумото.
У Блостейна нервно подрагивали губы.
– Не так уж плохо, – промямлил он. – Отсюда можно долететь на реактивной тяге.
– Не пойдет, – отрезал Лэнгли. – По нашим расчетам, погрешность должна составлять меньше одного процента. Ведь мы проверяли систему в солнечной системе Голата. Почему не получается в родной системе?
– Может быть, – лицо Мацумото стало задумчивым, – мы приближаемся к ней асимптотически?
От мысли о вечном продвижении навстречу Земле, не имея возможности окончательно ее достигнуть, бросало в холод. Лэнгли немедленно отринул навязчивое представление и начал по приборам выяснять местоположение корабля. Они находились в плоскости эклиптики. Быстрый круговой осмотр с помощью телескопа выявил Юпитер. Согласно таблицам, Марс должен был находиться тут, а Венера – там. Обеих планет не было на месте.
Через некоторое время Лэнгли спрятал таблицы. Его лицо вытянулось.
– Позиции планет не совпадают. Марс, кажется, на месте, но он… зеленый.
– Ты не пьян? – спросил Блостейн.
– Если бы, – ответил Лэнгли. – Сам посмотри. Вот планетный диск. С учетом нашего положения относительно Солнца и направления кроме орбиты Марса здесь ничего не может быть. Но Марс не красный, а зеленый.
В рубке наступила тишина.
– Есть соображения, Сарис? – спросил Блостейн упавшим голосом.
– Я лучше не говорить. – Хотя голос инопланетянина был подчеркнуто лишен всякого выражения, его глаза горели, выдавая глубину мысли.
– К черту! – Лэнгли лихо сократил расстояние на четверть. Солнечный диск на экране резко увеличился в размерах.
– Земля! – прошептал Блостейн. – Я ее где угодно узнаю.
Ярко-голубая планета висела на темном ночном фоне, Луна – застывшая золотая капля. Веки Лэнгли обожгли слезы.
Он вновь склонился над приборами, рассчитывая координаты. От цели их все еще отделяла половина астрономической единицы.