Уже хотел Финист в полную силу рати на запад двинуть, окоротить Авалон быстро и жестко, как пришла весть с юга. Тугарин-де ничего не забыл. Русичам, что у него в княжестве жили, приказал выметаться домой к лешачьей матери. У кого семьи, кто на берендейке женат — это не волнует. Ежели бумаги Тридевятого, собрался и в несколько дней княжество покинул. А строптивых будут выселять насильно. И дома им жечь, чтобы не вздумали вернуться.
— Хамье, — сказал Финист. — Ну-ка, всыпьте ему горячих, а то он долговато отдыхал, я смотрю.
Сказано — сделано. Припасенные на этот случай полки двинулись в Тугаринское княжество. Шли по степи, словно по чистому лугу: никто их как будто бы и не ждал, встретились с берендейскими копьям — почти всех смяли, остальные обратились в бегство. А как только углубились, направились через холмы, тут ловушка и захлопнулась. Откуда ни возьмись, справа и слева вынырнули цепи, да не берендеев, а заморцев: гоблины, тролли, эльфы. Рать Финиста разрубили надвое, одну часть зажав в кольце близ самого центра княжества, другую погнав обратно к границе. Русичи хватались за городишки, только как там зацепишься, если нет подмоги? Финист приказал отступать, но заморцы, пользуясь чародейским проходом, в два счета замкнули и оцепили рубежи. Глазами железных соколов Баюн видел, как русичей гонят прямо в засаду из тысяч лучников, стрелков и копейщиков. В сторону Тридевятого ощетинились жерла пушек: только суньтесь.
— Пробиваться надо! — рубанул Финист воздух ладонью. — Перебьют всех, а потом к нам войдут!
— Но ведь этого Заморье и ждет!
— Мы уже к нему в когти угодили. Думаешь, они Тугарина защищать явились?
Подняли южные города. Было решено вести войска через княжества, у которых Ягжаль выторговала союз в свое время, и ударить Тугарину в бок. До границы вылетели ящеры и рароги. Снарядили гонца с депешей к богатыркам, и тут уже Баюн не выдержал, вскочил:
— Я с ним!
— У тебя же соколы...
— Финист, я этой милости не просил! Ты извини — я к бабушке Яге хочу. И она за меня терзается, и я за нее боюсь. Посади наву какого, их у тебя много.
Тень нашла на лицо Ясного Сокола. Баюн вздрогнул: сейчас откажет, и лопнет их шаткая дружба по швам. Но Финист сказал:
— Как хочешь. Иди. Не держу.
Баюн открыл рот, но наместник махнул рукой:
— Иди, говорю.
Добился Баюн своего — а все равно выходил с тяжелым сердцем из царского терема. По улицам шагает рать, громко хрупает наст под сапогами и копытами. Черная рать, одежды темные, навья бронь и вороненые латы на подводах, среди людей — пучеглазые морды нав, рыже-ало-лиловый флаг полощется над этой мрачной железной змеей. Баюна многие заметили, отсалютовали приветственно. Рысь им только кивнул в ответ. Хотел крикнуть напутствие, но ничего в голову не пришло.
Гонца звали Ингвар. Северянин, рослый, белокожий. А конь у него — не конь, а чудо какое-то. Ростом, как мохнатые дикие лошаденки. Зато грудь широкая, ноги могучие, и весь чешуей покрыт. Копыто раздвоенное, изо лба торчит рог. Спина горбатая и хвост с кисточкой. Не конь, а дракон. Баюн засмотрелся: может, он еще и огнем дышит?
— Что, — рассмеялся Ингвар, — как тебе мой Горбунок? Не робей, он не кусается. Это зверь синский, зовется цилинем. Его мать в наше село забрела как-то раз, посевы по ночам топтала, ну я ее и словил. Откуда взялась — уму непостижимо. Долго не прожила, родила Горбунка и околела. А я с ним сразу в Лукоморье. Думал, продам, разбогатею. Но меня Горох заприметил, в гонцы определил. Так и живем.
— Он не говорит?
— Лопочет чего-то иногда. Не по-нашенски. Я так не слушаю особо.
— Здрав будь, Горбунок, — сказал цилиню рысь. — Ни хао.
— Я называю себя Достойная Яркость, — ответил тот с невыразимым презрением. — Сыну жемчужных рек и чистого неба не подобает отзываться на клички простолюдинов.
— Баюн, ты его понимаешь? — удивился Ингвар.
— Понимаю. Он только что сказал, что его зовут не Горбунок.
— Правда? Ну прости тогда! — Ингвар похлопал цилиня по шее. — Я так привык. Баюн, прыгай в короб за седлом, поедем сейчас.
Рысь залез на сугроб, оттуда на высокий забор, и с него осторожно перебрался в короб. Тот качнулся, но выдержал. Цилинь переступил с ноги на ногу:
— Я не верховое животное. Это унизительно. Мое предназначение — подавать советы императорам и покоряться только невинным девушкам, у которых вместо аркана шелковая лента.
— Так убежал бы, — сказал Баюн, пытаясь устроиться в коробе так, чтобы уместиться там целиком.
— Если я убегу, то пропаду. Моя пища — утренняя роса и листва священного дерева. Этот человек кормит меня овсом и грязной водой, из-за чего я потерял почти все волшебные силы. Но без него в вашей варварской стране я вообще не найду себе пропитание.
— Ну и пусть мы варвары. Зато у вас в Сине мы бы нашли, как себя прокормить.
— Ученому мужу незачем уподобляться...
— Да понял я, понял.
Ингвар оседлал Горбунка. Несмотря на свое нытье, цилинь был сильным и выносливым. Он лишь покосил глазом на всадников, пробурчал что-то и, повинуясь стременам, поскакал, убыстряя ход, через Лукоморье.
Раньше Баюн думал, что кони Ягжаль летят, как ветер — ни одна лошадь в Тридевятом не могла за ними угнаться. Но по сравнению с Горбунком то был не ветер, а легкое дуновение. Вырвавшись за ворота, цилинь понесся, точно стрела. Он мог бы, пожалуй, состязатьсся с навьими самоходками — и неизвестно, кто бы победил. Деревья проносились мимо, копыта взметали снег, в ушах Баюна свистело. Его морда быстро замерзла от ветра, и рысь, как мог свернувшись в коробе, накрыл ее лапой. Он понял теперь, почему Ингвар, садясь в седло, обмотал лицо тряпицей до самых глаз.
Цилинь скакал не останавливаясь. Ни единый конь, даже волшебный, не мог бы бежать с такой скоростью так долго. У Баюна вскоре замерзли и уши. Рысь чуть высунулся из короба, нашарил крышку и захлопнул ее. Ему показалось, что сквозь свист метели он услышал смешок Ингвара.
Спустя часы и часы тряски и холода, окоченевший, отлежавший все лапы, Баюн почувствовал, что Горбунок перешел на рысь, потом на шаг. Ингвар постучал в короб:
— Ау! Ты там живой еще?
— Живой, — выдавил рысь.
— Вылазь, вечер уже.
Баюн, содрогаясь, откинул крышку и высунулся. Они были в каком-то городе. Смеркалось. Прохожие таращились на цилиня, некоторые перешептывались.
— Мы где?
— Далеко! Дня через три Репейские горы покажутся, а еще через столько же на месте будем.
— Неделя? Всего?!
— А ты думал! Пусть твой Финист побольше цилиней у императора Минга выторгует. Даже Заморье опережать будем!
— Я думаю, цилини на это не согласятся, — сказал Баюн. Неделя! Да Ягжаль на своих скакунах шла три недели небось, если не месяц! Так можно поспеть раньше, чем Тугарин Змей опомнится. Тут рысь представил себе еще шесть дней путешествия в коробе, и его радость слегка поувяла.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});