Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Декабрь 1998 года: Россия после кризиса
Я вернулась в «Россию после кризиса» в декабре 1998 года. Я попала в новую, более уязвимую ситуацию. Уверенность моих друзей-активистов в Москве пошатнулась, они боялись за свой статус: не уйдут ли из России все международные фонды по примеру многих иностранных инвесторов? Но в Твери тревога ощущалась не так сильно. Хотя все открыто говорили о кризисе, на него смотрели будто бы со стороны. У моих друзей никогда не было доходов, и это оберегало их и от экономического спада. Подруги по «Женскому свету» говорили о кризисе с некоторой иронией. Они переживали по поводу новых, более реальных трудностей.
Валентина была занята подготовительной работой по Центру женской истории и гендерных исследований (она вела переговоры с администрацией университета и готовилась к поездке в США). Октябрина обсуждала свою собственную должность. Она оказалась в ловушке между двух господ – международных фондов и местных властей. В каждом случае и нормы взаимодействия, и ожидания были очень разными. Октябрине приходилось многое узнавать и учиться работать с обеими сторонами.
Октябрина училась работать с властью в большей степени, чем Валентина, чей «институт-партнер» (университет) ей уже был знаком. Несмотря на союзников в администрации, борьба с инстанциями была тяжелой. Когда Октябрина рассказывала мне о нелегкой борьбе на новом пути, я вспоминала мою подругу-активистку Марию, которой пришлось адаптироваться к миру проектов и НПО (глава 3). Мы обе ожидали, что переход к НПО потребует некоторого обучения. В конце концов, это была новомодная профессия и форма деятельности. Для Октябрины, однако, было новостью, что знакомство с властями само по себе является образовательным проектом. По словам Октябрины, у власти свои «правила игры», и тем, кто не вырос в этих кругах, сложно их постичь и проникнуть в эту сферу. В отличие от литературы по третьему сектору, эти знания не рассылались в красивой упаковке.
Я попросила Октябрину пояснить, о чем она говорит. У меня за чаем в номере университетского общежития Октябрина поведала о многомесячном беге с препятствиями. Чтобы проект был признан «реально существующим», чтобы получить уже обещанные поддержку и финансирование, ей пришлось использовать множество бюрократических ходов. Мэрия потребовала от Октябрины несколько официальных писем, в которых излагались ее требования (офисное помещение, телефон). Затем ей пришлось обратиться в Комитет по муниципальному имуществу и подать заявку на конкретные помещения. С самого начала мэрия предложила такие формы сотрудничества, на которые Октябрина пойти не могла (мэрия хотела, чтобы организация Октябрины была зарегистрирована не как общественная организация, а как форма «некоммерческого партнерства»; смысл этого не регулируемого законом наименования понятен не был). Люди, с которыми Октябрина консультировалась, давали ей противоречивые советы, и она не знала, что делать. Когда в конце концов она приняла правильное решение (ее коллеги из московского кризисного центра настаивали, чтобы она основывала именно общественную организацию), то столкнулась с бюрократическими препонами. Процесс официальной регистрации был настоящим бегом с препятствиями. Морщась от отвращения, Октябрина объясняла, что до регистрации она должна собрать сложные юридические документы: свидетельство о регистрации юридического лица, письмо от директора здания, подтверждающее, что у Октябрины есть разрешение использовать помещения, документ с подписью, удостоверяющий личности основателей Центра. Октябрина запуталась в сложной паутине физических и психологических препятствий на пути к этим, казалось бы, простым задачам. Сперва директор здания была в больнице, и целый месяц Октябрина не могла получить нужную подпись. Кроме того, она испытывала сложности с написанием официальных писем, ей не было понятно, что в них писать, а необходимыми бюрократическими навыками она не обладала. Наконец, у Октябрины не было ни компьютера, ни печатной машинки, ей приходилось обращаться к друзьям. Когда она, наконец, подала документы, началась изнурительная волокита в органах регистрации: в документах несколько раз находили недочеты, и несколько раз их возвращали на исправление. Иногда ей помогала Людмила Павловна, наша союзница в команде Шведовой. Она звонила в органы регистрации. «Понимаешь, – сказала Октябрина, – им нужно, чтобы кто-то позвонил и вмешался». Эта тактика сработала, но тем самым только подчеркнула статус Октябрины: она была чужаком без связей. В итоге Октябрина подала документы в начале декабря и рассчитывала получить регистрацию в январе. Она сказала мне, что кошмар не закончился – дальше следовало открыть счет в банке и зарегистрироваться в налоговой инспекции. Заведомо было ясно, что эти сложные бюрократические процедуры повлекут за собой некоторые финансовые обязательства, поскольку открытие банковского счета требовало денег.
Я была потрясена количеством официальных препятствий и поразилась стойкости Октябрины. Она должна была решить все эти задачи, чтобы реализовать право на получение того, что ей было обещано. Информация не была прозрачной, правил и законов с подсказками или веб-сайта с подробным описанием всех шагов и объяснением формата заявлений не существовало. И несмотря на поддержку самого мэра, рядовые чиновники постоянно напоминали Октябрине, что она некомпетентна и неполноценна. Ей даже завуалированно намекали, что Центр у нее могут отобрать.
Дело затянулось, и это было не только болезненно, но и чревато последствиями. Отношения с другими нашими благотворителями почти расстроились. Из-за того что оформление документов заняло так много времени, мы могли упустить грант Сороса по гостевому обмену. Когда в декабре я позвонила из Твери моей московской знакомой в представительстве Сороса, она довольно жестко сказала мне: «Если организации в реальности нет, то заявка на грант недействительна». Такой резкий ответ лишний раз свидетельствовал о том, что в Москве ничего не знают о ситуации в провинции, о тяжелой борьбе, в которой участвовала Октябрина. В очередной раз было понятно, какая пропасть существует между Москвой и другими городами.
Между тем, пока Октябрина боролась за существование Центра на бумаге, его «реальная» работа продолжалась. В августе Октябрина с Юлией, бывшей ученицей Валентины, побывали на недельном тренинге в Москве, посвященном организации телефона доверия. Тренинг проводила «АННА». По следам тренинга Октябрина собрала группу заинтересованных женщин-волонтеров, готовых приступить к работе. Некоторые были студентками, но большинство из них были знакомыми Октябрины по работе в больнице. Используя знания, полученные в Москве, Октябрина проводила свои семинары. На них она обучала навыкам активного слушания и кризисного консультирования или делилась информацией, связанной с «мифами» и «предрассудками» о домашнем и сексуальном насилии. Сначала слушатели собирались один раз в неделю в тесном рабочем кабинете, который Октябрина занимала вместе с другим врачом больницы. Затем они встречались в темном, неотапливаемом, пустом помещении, которое им выделила мэрия, и с энтузиазмом обсуждали насущные вопросы. Как и Октябрина, эти женщины искали свою нишу, они хотели найти значимые, социально ориентированные формы занятости. В проекте их привлекли его новизна, ориентация на женщин и сама Октябрина. Перед ее энтузиазмом и целеустремленностью устоять было невозможно.
В отличие от сложностей в отношениях с властью, Октябрина относительно легко договорилась с новыми коллегами по сети кризисных центров. Она высоко ценила людей, с которыми сталкивалась по работе, у нее были хорошие рабочие отношения с представителями спонсоров. Прямое сотрудничество, о котором мы договорились, шло хорошо. Осенью представитель Американской ассоциации юристов приезжал в Тверь и проводил семинары. Октябрина высоко оценила тренинг «АННА», в котором