не заболеть и не протянуть ноги, чтобы посеять и собрать, выплатить налоги, которые, в отличие от всего остального, собирались исправно. Плохо поработал? Получи тумаков! Возмутился тумаками и плохой едой? Поешь еще тумаков!
От такой несправедливости и безнадёги хотелось выть не хуже стаи волков. И даже будь Фенг героем, скажем, стремительным Бао Сяо, изменить такую ситуацию он бы не смог. Тут не было врага, которого можно сразить звёздным клинком, чудовищ, против которых сработали бы крушащие небеса техники — только беспросветная нищета и дремучая необразованность. И единственный выход, как в который раз убедился Фенг — выбираться отсюда, бежать прочь.
☯☯☯
— Что разлегся? — раздался голос приемной матери Зэнзэн.
Осунувшаяся и морщинистая, преждевременно состарившаяся от постоянных родов, проходивших ежегодно, она обладала скверным сварливым характером. От такой жизни, с постоянной работой и отсутствием лекарств, половина братьев и сестер Фенга умерла — кто в младенчестве, а кто в детстве. И это еще считалось хорошим результатом, мол, семья Широнга — счастливчики, столько рабочих рук!
— Тащи дрова, бездельник! — на спину Ханя-Фенга, лежащего на мешке, обрушилась палка.
Раздались хохот и очередные насмешки над «сыном генерала», но мать этого не оценила. Она вновь вскинула палку — на этот раз досталось всем, включая и Айминь. Та взвизгнула и тут же забегала вдвое быстрее. «Вот так вот, — злорадно подумал Фенг. — Нечего тут строить из себя! Подумаешь, получила взрослое имя!»
— Уот так уот! — хмыкнул он, вспомнив присказку ненавистного учителя.
— Эй, нечего тут строить из себя аристократа! — рявкнула мать, нанося новый болезненный удар. — Правду говорят, совсем дурачок стал!
Фенг подхватил охапку дров и потащил, пригибая голову. Возражать было бесполезно, этим можно добиться только новых ударов. Так несправедливо здесь относились не только к нему — грубость, побои, и боль являлись неотъемлемыми спутниками крестьянской жизни. Никто не собирался даже не помочь ему достичь будущего величия, но просто видеть хоть кем-то большим, чем обычным глупым необразованным крестьянином. Все считали, что надо вести себя, как мерзавец-учитель, оскорблять, заставлять трудиться на износ и бить. В сердце Ханя полыхала ненависть — но не к этим глупым ничтожествам, не знающим другой жизни. А к тому, кто стал причиной всех бед, и кто так самодовольно утверждал, что Ханю никогда не достичь вершин! Вот как вырастет, он покажет им всем!
— Иинг, а ты чего там чешешь между ног? — продолжала сварливо орать Зэнзэн. — А ну беги в поле, неси отцу и старшим братьям обед! Ишь, нахватались дурных привычек у нашего приблудного благородия! Всё, что угодно, лишь бы не работать! И даже не думай приносить в подоле, прибью на месте!
— Пусть Фенг бежит! — огрызнулась Иинг.
Да, подумал Хань-Фенг, нужно бежать. Бежать куда угодно, подальше от этого жалкого существования, зовущегося крестьянской жизнью, от беспросветной и бессмысленной работы, от насмешек и побоев. Но сил нет даже на побег. Замкнутый круг отчаяния: если не трудиться от рассвета до заката — не будет еды, никто не собирался кормить нахлебника и дармоеда. Не будет еды — не будет сил для тренировок, а если трудиться — не будет времени на тренировки.
Воспоминания Фенга подсказывали, что жили в деревне недолго и мерли, словно мухи: летом от тяжелой работы, зимой — от голода и холода. И никого вокруг это не волновало, разве что членов семьи — из-за потери ещё одних рабочих рук, и сборщика податей — из-за снижения количества подушного налога. Когда-то в далёком прошлом генерал Гуанг Нао принёс ту злополучную клятву, поклялся духами предков. Но в этой жизни у семьи Широнга не имелось не то что семейного святилища, но и даже родового имени — ведь грязным крестьянам оно никак не положено. Да и куда смог сбежать бы он, семилетний сопляк, не получивший взрослого имени, слабый и изголодавшийся, неспособный выжить в одиночку ни в незнакомом городе, ни посреди дикой природы?
Мысли эти возникали у него в голове каждый день, снова и снова, лишая сил и подрывая дух. В эти моменты Фенг цеплялся за свою ненависть, как тонущий — за проплывающую мимо палку, а голодающий — за старую заплесневелую рисовую лепёшку.
— Тогда отец порадуется, — не унималась Иинг, — что обед ему носит целый аристократ! Сын генерала и сам генерал!
Снова раздался смех, обидный до жжения в глазах. Его задевали не слова этих ничтожеств, недостойных даже убирать дерьмо собак в поместье Нао. Каждая такая реплика и насмешка вызывала у Ханя настоящий водопад горьких воспоминаний о былом, потерянном навсегда. Он даже попробовал побить парочку насмешников, но только оказался избит сам. И пусть до ударов учителя местным было далеко, но тут никто его не лечил, а значит, всё заживало очень долго и доставляло постоянную боль. Но переносить физические страдания оказалось гораздо легче, чем душевные, бешеное биение сердца и жжение в груди. Он ведь переродился, а значит, со дня его смерти прошло немало времени — Мэй давно умерла или как минимум стала старухой, а семью Нао настигли последствия его предсмертных проклятий.
— Неча тут! — прикрикнула Зэнзэн. — Услышит староста, как вы отца генералом называете, еще напишет в город, те пришлют стражей, которые запихнут копья в ваши дурные задницы! А ты, Фенг, хватай еду, неси отцу и братьям, да не вздумай съесть хоть кусочек, получишь у меня так, что сидеть не сможешь!
«Не нужна мне ваша гнусная еда», — мысленно огрызнулся Фенг, но рта открывать не стал. Что тут ни скажи — будут смеяться, обидно и долго, да ещё и дадут по спине палкой ни за что ни про что.
— Хоть какая-то польза от него будет, а то ни на что не способен! — фыркнула дура Иинг.
— Потеряет он еду! Одежду вон почти потерял! — подначила Айминь. — Или сам сожрёт!
— Потеряет — получит! Сожрёт — больше жрать никогда не захочет! — оборвала пустые разговоры мать. — Это не ваше дело! А ну, вертихвостки, работать!
Фенг подхватил корзину с едой и сделал вид, что торопится изо всех сил. За деревней он убавил скорость и зашагал спокойнее. Он решил сдержаться и промолчать. Не спорить и не огрызаться, не вступать в бесполезные разговоры. Игнорировать насмешки и оскорбления, не переставая искать способ вырваться из этого замкнутого круга беспросветной крестьянской жизни.
Бежать? Да, бежать! Но делать это не сломя голову, а обдуманно и подготовившись.
Возможно, случись всё по-другому, Хань бы смирился с участью, посланной духами и богами. Прожил бы свою недолгую крестьянскую жизнь, женился бы на какой-то не самой страшной крестьянке, завёл