генерала Гуанга затерялось в истории. Ну а у остальных великих родов есть свои предки и свои духи, так что перерождение там тоже было под сомнением. Хань не знал, что делать, кроме как продолжать влачить своё никчемное и полное страданий существование. А для того чтобы жить, требовалось есть.
— Все это лишь временные трудности, — сквозь слёзы пробормотал Хань, переворачивая сгнившее бревно, выковыривая и с хрустом разгрызая особо огромную жирную личинку. — Временные.
Глава 10, в которой герой узнаёт изнанку мира, а затем решает вывернуть её наизнанку
Месяц! Целый месяц, дюжиной дней меньше, дюжиной больше, понадобился Ханю, теперь Фенгу, на осознание реальности. Он, как один из великих Императоров прошлого, любивший переодеваться в одежду простолюдина и гулять среди подданных, смог пожить среди обычных, ну разве что слегка более жалких и ничтожных, крестьян. Вот только в отличие от Императора, Фенг не владел крушащими Небеса техниками, не мог взмахом руки в заштопанном рукаве превратить в кровавую пасту банду разбойников, сделать в лесу обширную просеку или превратить в пыль дом продажного чиновника вместе с самим чиновником и шайкой головорезов, которых тот нанял для прикрытия своих делишек.
А ещё у Императора всегда оставалась возможность вернуться во дворец, а Фенг же… Весь месяц голода и тяжёлой работы от рассвета до самого заката он обдумывал варианты. И чем дальше, тем вариант дождаться следующего перерождения ему более и более не нравился. Как бы это ему ни хотелось отрицать, но в итоге пришлось себе признаться, что там, в святилище, он спорол глупость. Как бы ни была сильна обида, сколько бы несчастий не принесла клятва отца, но не следовало отрекаться от рода Нао, особенно используя слова «и в следующих жизнях».
Мстительность и мелочность духов оказалась, конечно, смертельно неприятным сюрпризом, но, увы, иного ожидать и не стоило. Хранители семьи Нао являлись существами огромной мистической силы, у них хватало как духовных заслуг, так и излучающей давящую мощь ци. И кто-кто, а уж они-то могли устроить, чтобы несколько следующих перерождений Ханю не светило ничего хорошего. А ещё ему, как бы ни хотелось плеваться при этом слове, повезло. Вспомнить прошлую жизнь после перерождения являлось огромной редкостью. Он подозревал, что тут тоже постарались духи-хранители, очевидно, чтобы преподать ему урок — ведь какой толк, если в этой жизни Хань будет страдать, но даже не поймёт, что может быть как-то по-другому? Ну а в следующих жизнях он всё забудет, даже если окажется в месте, где подобная деревня покажется процветающей и богатой столицей Империи.
Не одну бессонную ночь провёл Фенг на своей подстилке из рисовой соломы, уткнувшись в деревянный чурбак, служивший крестьянам подушкой, но никак не мог придумать способ выбраться из текущего положения. Выхода не было никакого. Ни уйти, ни сбежать, ни возвыситься — ведь вершиной мечтаний любого крестьянина являлся пост старосты, а у того хватало и своих детей. Ещё пользовались почётом и уважением горшечник и кузнец — но провести жизнь в кузнице или ковыряясь в мерзкой липкой глине в глазах Фенга ничем не отличалось от работы в поле, пусть кое-какую пользу умение ковать металл могло и принести.
Он сожалел. Сильно сожалел о своём поступке. Ему следовало остаться, сцепить зубы, выждать момент. Возможно, уйти из дому, перебраться в столицу — но не безымянным простолюдином, а сыном великого генерала. Увы, говорил ему это холодный разум. От сердца же шло понимание, что жить в мире, где Мэй возлежит в объятиях этого ублюдка, он просто не мог. Сейчас же Мэй уже нет, или же теперь она глубокая старуха, ну а может, столь же молода и прекрасна даже после дюжин и сотен лет использования ци. Но теперь они оказались в разных мирах, и даже если Мэй Линь до сих пор жива, Фенг найдёт себе кого-то получше! В ту ночь Фенг вспомнил, где он очутился и какой уровень «получше» ему тут доступен. Он закричал и забился в истерике, за что получил от проснувшихся родителей и братьев хороших тумаков, после которых ходил, скособочившись, целых три дня.
Казалось, что может быть хуже беспросветного положения забытого богами сироты в дальней нищей деревушке? Как оказалось, очень многое. После нескольких ночей рыданий и тихих истерик Хань понял, что именно причиняет ему наисильнейшую боль. Как оказалось, даже не потеря семьи, не измена Мэй и не худшая еда в его обеих жизнях. Нет, больше всего ранило…
«Таким, как я, тебе не стать никогда!»
Слова ублюдка оказались пророческими. Хань погиб и стал Фенгом, а Фенг… Фенг был обречён на всю жизнь, которая тут редко длилась более трёх-четырёх дюжин лет, своим примером олицетворяя его правоту. Делая так, чтобы самодовольная демонически-отвратительная физиономия учителя не просто изрыгала оскорбления, а констатировала истину, святую и непоколебимую, как указ Императора. Возможно, со временем Фенг смог бы смириться со своим положением. Но для Ханя это значило, что все страдания, все пытки, через которые он прошёл, теперь оказались зря. Что зло торжествует, а он… а он… а он сам — действительно какой-то там глупый головастик, икринка, лежащая в болотном иле. И что при каждом оскорблении и каждом унижении подонок говорил правду. Днём мысли отступали под грузом ежедневных работ, а вот когда Фенг отправлялся в кровать…
— Я стану таким, как ты! — вскочил он ночью с оглушительным героическим криком.
Увы, в семействе Широнга этого никто не оценил, и тогда Фенг снова получил тумаков. На этот раз его били все — братья, отец, мать, даже сестра Айминь, и та отпустила подзатыльник. Но теперь побои оказались какими-то странно слабыми, осторожными. Очевидно, что суеверные крестьяне опасались бить блаженного — ведь так можно подхватить его безумие.
Избитый, измученный трудом и недостатком сна Фенг лежал на соломе, свернувшись в клубок. Но на этот раз он не плакал, он тихо и безумно хихикал. Ведь в его гениальную голову пришла новая, изумительная мысль. И чем дольше он её рассматривал, тем более привлекательной она казалась.
— Я не стану таким, как ты, — шёпотом, чтобы никто не услышал, квохтал он от смеха, прикрывшись рисовой циновкой. — Я стану тобой! Я украду у тебя всё — техники, навыки, подвиги и умения! И ты… и ты… Ты сам подсказал мне путь!
Он снова закашлялся от сдавленного смеха, стараясь не разбудить спящих домашних. Ты хотел поединка разума, тупой самодовольный учитель? Вот только в своей гордыне и надменности ты сам не заметил, как подсказал