Читать интересную книгу Гордая птичка Воробышек - Янина Логвин

– Ясно, – внимательным взглядом отвечает мужчина и подносит к уху сотовый телефон. – Борис? – произносит требовательно в трубку. – Позвони Егору Федоровичу, пусть отзовет Мишу. Да, прямо сейчас. Ну, придумает что-нибудь! Так и скажи, мол, надоел он мне, суетливый больно, все на глаза лезет. А самому передай, что подарок я оценил, но отзвонюсь позже, гости у меня. Давай, Боря, Бог тебе в помощь.

И еще один звонок, пока я облегченно выдыхаю из оледеневших легких воздух:

– Донг, я минут через двадцать подойду, сообрази чего-нибудь попроще к столу. Нет, для гостей фуршет остается в силе. Это для меня. Ну, что-что? Да хоть пироги с картошкой! Я тебе обойдусь, драконий твой зад! Ну, хорошо-хорошо, думаю, пицца тоже сойдет. Сойдет пицца, а, Жень? – а это уже мне. – С индейкой и белыми грибами?

И я растерянно бормочу, глядя на довольного мужчину:

– Наверное…

… Я долго стою в стороне ото всех, вцепившись ладошками в край белоснежной изгороди, не в силах оторвать взгляд от красивого гнедого жеребца, беспокойно взбивающего копытами песок, послушно переходящего под всадником с тихого пассажа на более резвую рысь. «Галоп!» – негромко поясняет тренер, и все присутствующие у манежа люди в очередной раз убеждаются в отличном экстерьере чистокровного английского скакуна и послушной выправке.

– Тельт! – командует всаднику тренер. – Пасо фино! Молодец! А теперь выполни вольт!.. Умница, красиво прошел. Восьмерку! А-ай, красавец! Я думаю, пора выпускать в манеж Икара с Филоменой. Посмотрим, как Ахилл идет в манежных фигурах.

В конюшне двенадцать лошадей – я уловила это из разговора хозяина с конюхом, который только нынче приехал. Сегодняшний подарок – великолепный огненно-рыжий Ахилл – стал тринадцатым. Лошади не просто блажь богатого человека, они его страсть – вокруг все так и кричит о порядке и заботливой хозяйской руке, и я не могу не поразиться увиденному.

Икар – взрослый вороной жеребец: крупный, высокий, ширококостный. Филомена – серая с белой гривой лошадка, игривая и молодая. Я долго смотрю на нее, пока она разминается; помахивая хвостом, послушно выполняет команды, и мне кажется, она отвечает мне любопытным косым взглядом.

– Женя, а давай твое желание обменяем на мое? – внезапно предлагает отец Ильи, возникнув у плеча, словно змей-искуситель, и как-то слишком нервно барабанит пальцами по деревянной перекладине паддока. – Да ты не переживай, девочка, ничего неприличного я требовать не стану. Так, каприз стариковский, мелочь, не больше. Ты ведь хочешь прокатиться?

– Я?! – изумляюсь проницательности мужчины, открыв рот. Хотя, чего гадать? У меня, должно быть, и так все на лице написано. – Н-не знаю, – поправляю очки и вновь отворачиваюсь к манежу. – Я не умею.

– Не важно! У меня отличный тренер, прокатит с комфортом. Ты подумай, девонька, пока я с гостями толкую, хорошо?

– Хорошо, Роман Сергеевич.

* * *

Я достаю здоровяка тройной связкой ударов. Три удара в секунду, нанесенных четко и технично: в угол челюсти, в солнечное сплетение и под ребро. Не во всю силу, но ощутимо.

Он рушится передо мной как подкошенный, падает на колени и уже не щерится щербатой улыбкой, как раньше, растягивая дурацкие усы. Не поигрывает под костюмом заплывшими жиром мускулами. Думаю, в это мгновение Борис навсегда получает для себя ответ на вопрос: «Что было бы, коснись меня его воля и судьба».

Я стою над ним до тех пор, пока он не приходит в себя и не поднимает на меня потрясенные глаза. Некогда веселые, горящие тайной надеждой мести. Теперь они никогда не взглянут на меня с прежней уверенностью и превосходством, я стал для парня неприятным сюрпризом.

Что ж, жизнь каждому преподносит свои уроки и некому за них на нее пенять. Я эту догму рано усвоил и на «отлично».

Я опускаюсь перед ним на корточки и отвечаю на незаданный вопрос:

– За то, что позволил Яшке увести тачку у тебя из-под носа. И за то, что моя девочка оказалась сегодня здесь. Понял?

– Понял, – кивает Борис, и я ухожу. Прохожу мимо охраны, неожиданно вытянувшей стойку, как перед хозяйским кнутом (смотрю, вышколил их на меня хозяин, неожиданно; никто кроме Борьки даже рыпнуться не посмел), и иду к дому.

В семейной усадьбе Градова ничего не изменилось за те два года, что я не был здесь. Все по-прежнему пафосно и незыблемо. Яшка сидит на крыльце, под самой колонной, свесив темную голову меж худых колен, и медленно раскачивается из стороны в сторону. Тощий как жердь и такой же одинокий. Он разделся до футболки и трусов – одежда темными пятнами сброшена на ступени и заледенела не меньше, чем снявший ее человек, и я понимаю, что сегодня он сбежал от меня.

Сволочь. Я подхожу и сгребаю Яшку на руки. Ударив дверь ногой, вхожу в дом.

– Донесешь? – передаю на руки выскочившему на перезвон колокольцев дворецкому, и не старый, довольно крепкий еще мужчина уверенно отвечает:

– Конечно, Илья Романович. Не в первый раз.

А я чертыхаюсь про себя: Черт! Босс совсем с ума сошел. И этот туда же.

– Не переживайте, – кричит мне в спину, когда на приглашение войти в дом я отвечаю молчанием и ухожу. – Сейчас разотремся, затем ванну – через пару часов будет наш Яков Романыч как новенький…

Он замечает меня сразу. Человек, давший мне жизнь, но не имя. Аллеи в усадьбе Большого Босса достаточно освещены, ветви голых кустарников острижены профессионально, и я чувствую, как взгляд отца выхватывает мой движущийся силуэт в рассеянных фонарным светом сумерках еще издали.

– Мой младший сын – Илья. Прошу любить и жаловать, – громко сообщает господин Градов своим деловым партнерам, когда я останавливаюсь рядом с ним, и для кое-кого из присутствующих эта новость становится настоящим сюрпризом. Например, для русоволосого типа с прилизанной лысиной – владельца подпольного тотализатора и известных в городе брокерских компаний, с которого я лично получил пару недель назад двадцать пять штук призовых. Или для полного одутловатого субъекта – управляющего сетью отцовских гостиниц и турагентств, как-то купившего у меня за бешеные бабки бой для своего бойца.

Значит, открыто решил представить блудного сына двору? Занятно.

– Где она? – без предисловий и бесполезных рукопожатий бросаю я и упираю в отца холодный взгляд. Плевать я хотел на его зверинец.

– Кто? Евгения? – невозмутимо спрашивает Босс и изучает меня пытливыми глазами.

Что ж, смотри старик, смотри, раз уж тебе выпал редкий случай увидеть сына. Мы не виделись с тобой два года и не увиделись бы еще столько же, если бы не одна доверчивая маленькая птичка, залетевшая в твою золоченую клеть. Не думаю, что за этот срок я сильно изменился. А вот ты, старик, постарел. Поблек. Но за надтреснутым фасадом вижу – ты все тот же умный и хитрый волчара.

– Тут, сынок. Любуется лошадками. Любознательная у тебя девочка.

Я смотрю на худого, ссутулившегося под непомерным грузом забот мужчину и чувствую, как на моих зубах скрепит эмаль.

– Я накажу Яшку, я тебе обещаю! – шепчет Градов. Наплевав на притихших, отступивших в сторону мужчин, подходит ближе. Он хочет коснуться моего плеча пальцами, но в последний момент, под прямым взглядом опускает руку. Я вижу, как предательски ломается изгиб его тонких губ, как рушится линия плеч. – Пожалуйста, не трогай его, сынок. Он болен… И у него не все в порядке с головой.

Как предсказуемо. Когда-то я уже слышал нечто подобное.

– Он мог убить ее, не обещаю, что я сдержусь. Это наши с тобой игры, не ее. И не Яшкины. Ваши с ним счеты не должны никого касаться.

– Хорошо, – неожиданно соглашается старик, долго вглядываясь в меня. – Хорошо, сынок. Это твое право. Поступай, как сочтешь нужным.

Он отступает, а я удивляюсь про себя Воробышек: когда девчонка успела сорвать карт-бланш в глазах отца?

…Она стоит у дальнего края манежа, возле самой стены крытого паддока и смотрит, не отрываясь, вцепившись пальцами в перекладины ограждения, на серебристую лошадку, вышагивающую в испанском шаге и кокетливо помахивающую ей хвостом. Она смешная: щеки горят, шапка сбилась на бок, кудряшки растрепались, а глаза… У Воробышек необыкновенно говорящие глаза – серые, бездонные и манящие. Глаза чистого осеннего утра.

Я чувствую, ей не хочется отрывать от лошади взгляд и все же при моем приближении она поворачивается и радостно вскрикивает:

– Ой, Илья! Ты? Ты пришел!

Она поправляет очки, отпрыгивает от ограждения и осторожно касается моей руки. Но тут же, словно устыдившись излишней вольности, отдергивает пальцы, однако не отводит внимательного взгляда:

– Как ты? С тобой правда все в порядке?.. Ну и шутник у тебя брат, – прогоняет улыбку и хмурится в лице. – Зла на него не хватает! Такое выдумать! Я ведь думала, ты серьезно пострадал. Поверила. Хорошо, что все обошлось, иначе… Даже подумать страшно, чем бы закончился этот день!

– Я звонил тебе, Воробышек, сразу после разговора с Яшкой. Почему не брала трубку? – вместо приветствия спрашиваю я. Я рад видеть девчонку живой и здоровой. Я чувствую, как при взгляде на нее мой внутренний, запертый в камень дух смягчается, а дыхание учащается. В прошлом году Яшка разбил отцовскую «Ауди» в хлам, а до этого подаренный ему на двадцатипятилетие любящим родителем «Порш Кайен», и только удача, подушки безопасности и вовремя подоспевшая помощь дважды спасли ему и его друзьям их никчемные жизни. Она испугала меня – моя и не моя светловолосая птичка, в этом я готов признаться себе, и мне действительно интересно, какого лешего девчонка проигнорировала от меня два десятка настойчивых звонков.