Повернувшись к Макрону, Катон триумфально воздел кулаки к небу и небрежно бросил:
— Так-то вот!
Постаравшись вернуть себе непринужденный вид, он направился к другу, стараясь не придавать никакого значения удачному броску — не метание же копий в цель является высшим достижением его рабочего дня. Макрон с восхищением покачал головой.
— Отличный бросок.
— А зачем подначивал, Макрон?
— Ну, если честно, не такой уж плохой, если забыть о том, что ты бросил эту хреновину с совершенно не нужным разворотом.
— Что? — Катон поспешно обернулся к мишени. Конечно же, острие дротика еще торчало из груди манекена, в то время как тупой конец клонился к земле на другой стороне. — Дерьмо…
— Ничего-ничего. — Макрон похлопал друга по плечу. — Полезная импровизация, скажем так.
Катон нахмурился:
— Ха-ха и еще раз ха.
Макрон расхохотался:
— Ну, так что именно привело тебя сюда?
— Распоряжение Семпрония. Обвалилась часть сточной канавы, нужно расчистить. Он хочет поручить это важное дело тебе с твоими людьми.
— Ах, спасибо тебе. Ни в чем другом я просто не нуждался.
Катон с улыбкой еще раз отсалютовал Макрону.
— Как аукнется, так и откликнется, да? Забегу к тебе потом. А сейчас мне придется вернуться на акрополь, к восторгам делопроизводства. Ну, приятного времяпрепровождения.
Солнечные лучи вливались в расположенные высоко в стене слуховые окошки комнаты, соседней с той, которую недавно занимал Глабий. Окна ее были также обращены к городу, и Катон мог видеть руины и полуразрушенные здания, омытые оранжевым закатным светом. Ум его постоянно обращался к снедавшей его с недавних пор тревоге. В последние дни оптимистичным докладам Марцелла, говорившим о наступлении его отряда, противоречили приходившие слухи и вести о многочисленных набегах рабов на уединенные фермы и поместья. А позавчера конная турма, отправленная на поиски одного исчезнувшего и не подававшего вестей о себе небольшого отряда, по возвращении донесла Катону, что обнаружила тела пропавших людей. Более того, всего в трех милях от Гортины всадники миновали деревню, в которой были вырезаны все мужчины, женщины и дети. Их изувеченные тела рабы накидали грудой посреди селения…
— Эй! — окликнула его Юлия от противоположного края стола. — Не соблаговолишь ли заняться делом? — Она постучала стилусом по лежавшей перед ней табличке. — К вечеру моему отцу нужны точные цифры за сегодняшний день, а мы еще не переписали даже то, что прибыло сегодня на возах в полдень.
— Прости. — Катон расцвел в улыбке. — Задумался.
Взяв опись провианта, привезенного на первой повозке, он принялся считать галочки, обозначающие каждый мешок, чтобы объявить Юлии итоговый результат.
Тут в дверь резко постучали, и Катон обернулся.
— Войди!
Дверь отворилась, и в ней появился один из писцов Семпрония.
— Прости, что беспокою тебя, господин, но сенатор хочет немедленно видеть тебя.
— Немедленно? — Катон посмотрел на Юлию и заметил, как она нахмурилась. — Хорошо, сейчас иду. — Отодвинув стул, он поднялся и на мгновение замер. — Продолжим потом.
Юлия устало кивнула.
Следом за писцом Катон вышел из комнаты, пытаясь на ходу сообразить, зачем он мог так спешно понадобиться Семпронию. Ведь они должны были встретиться только на вечернем совещании. Дверь комнаты сенатора в конце коридора была открыта, и писец, остановившись, постучал по косяку.
— Центурион Катон, господин.
— Хорошо, пусть войдет.
Писец отступил в сторону, и Катон мимо него вошел в помещение. Семпроний сидел за своим столом. Возле стола сбоку стоял офицер. Катон узнал в нем одного из центурионов Марцелла. Он был в боевом облачении, правую руку перетягивала окровавленная тряпка. Центурион выглядел утомленным и напряженным, щеки его покрывала щетина. Семпроний бросил на Катона угрюмый взгляд.
— Я послал за Макроном. Он вот-вот подойдет. Кстати, ты знаком с центурионом Миконом?
Семпроний указал Катону на офицера. Бросив на последнего короткий взгляд, молодой человек пересек комнату и остановился возле стола.
— Насколько я понимаю, ты прибыл с донесением от префекта Марцелла?
Микон вопросительно посмотрел на сенатора.
— Рассказывай, — усталым тоном молвил Семпроний, — рассказывай ему все.
Катон повернулся к центуриону Микону, и тот, кашлянув, произнес:
— Да, господин. Префект Марцелл мертв.
— Мертв?
— Да, господин. — Микон угрюмо кивнул. — Погиб вместе со всеми людьми.
Глава 15
Парфянин поднял взгляд от иглы с нитью из жилы ягненка. Меч солдата оставил на бедре гладиатора длинный порез. К счастью, рана оказалась неглубокой и чистой, и обильное кровотечение вымыло из нее грязь и пыль. Мышца повреждена незначительно, так что рана легко срастется. Гладиатор стоял перед ним в одной набедренной повязке. Торс его покрывали несколько шрамов, каждый из которых, если судить по виду, мог бы искалечить или вовсе отправить к праотцам человека более слабого. И хотя он был крепок и ловок еще до того, как стал рабом, два года усердных тренировок сделали его тело совершенным. Парфянин никогда не видел подобных ему в те дни, когда обрабатывал раны телохранителей своего господина.
А добрая была жизнь, промелькнуло в памяти, до той самой пограничной стычки, в которой его захватили и потом продали в качестве хирурга семейству состоятельного греческого торговца. А потом началась бесконечная процессия рабов обваренных, рабов с вывихнутыми лодыжками и кистями, рабынь с венерическими болезнями из принадлежавшего торговцу афинского борделя. Парфянин путешествовал по острову со своим господином, когда на Крит обрушилось землетрясение. Он находился на улице, возле той гостиницы, где остановился его грек со своими приспешниками, когда земля взревела и загрохотала под ногами, выбив из-под них опору. Когда землетрясение миновало и он встал на ноги, на месте гостиницы осталась только груда камней, из-под которой не доносилось ни звука.
Воспользовавшись возможностью, парфянин бежал в горы, по которым бродил два дня, не имея крохи во рту, постепенно становясь голодней и голоднее, пока, наконец, не наткнулся на гладиатора и его банду рабов. Сперва он довольствовался теми объедками, которые ему доставались, и намеревался вернуться к побережью и пробраться украдкой на борт уходящего на восток корабля. Но за это время он успел подружиться с гладиатором. В этом человеке было нечто такое, что напомнило парфянину о господине, которому он служил на родине: неистребимая аура властности и не знающей препятствий решимости. Как только гладиатор узнал о его врачебном опыте, парфянина попросили остаться с рабами и заняться их лечением. Впервые в жизни ему предложили выбор, и, оценивая новизну ситуации, решая собственную судьбу, он заметил на себе прямой взгляд гладиатора, дожидавшегося ответа. И в этот самый момент парфянин понял, что выбор сделан.