Читать интересную книгу Восхождение. Кромвель - Валерий Есенков

С каждым днём борьба течений становилась всё жарче. Из лондонского Сити в начале декабря поступила петиция, которую будто бы подписали около пятнадцати тысяч финансистов и торговых людей. Для процветания ремесла и торговли им нужна была дешёвая церковь, и они требовали полного упразднения самого института епископства, этого «древа прелатства с корнем и ветвями». Почти в те же дни приблизительно семь тысяч служителей церкви предложили, тоже петицией, ограничить светскую власть, которой епископов наделили архиепископ Лод и король, в особенности пресечь их самовластие в церковных делах и устранить их от распределения церковных доходов, которые они распределяют главным образом между собой. Как только об этих предложениях стало известно, из девятнадцати графств поступили петиции, под которыми стояло будто бы сто тысяч подписей: графства требовали оставить епископов и епископальную церковь в неприкосновенности. Судя по всему, эти подписи были организованы самими властями, светскими и духовными. Они пытались сохранить свои доходы и положение. Далеко не все верующие соглашались их поддержать. В графствах возникли волнения. Пуритане пытались разрушить предметы идолопоклонства, как они именовали иконы и ризы. К епископам и проповедникам, поставленным ими, применялось насилие. Их избивали и изгоняли из храмов.

Палата лордов в подавляющем большинстве стояла стеной за епископальную церковь. В нижней палате царил разброд. Как только там возникали прения по церковным вопросам, возникала сумятица. Мнения одних и тех же лиц ежедневно, порой ежечасно менялись. Во всём прочем единая оппозиция тотчас разваливалась. Её вожди колебались. Пим и Гемпден публично выражали своё предпочтение пуританам и нередко поддерживали их самые радикальные предложения, однако в душе они противились переменам в церковном устройстве и готовы были оставить епископам одну духовную власть. Только раз обе палаты сумели объединиться, осудив стихийные, противозаконные нападения разгневанных прихожан на епископальные церкви. Однако два дня спустя стало известно, что во многих местах индепенденты открыто возобновляют собрания верующих. Тотчас лорды, не поставив в известность представителей нации, вызвали к решётке их представителей и сделали им замечание. Тогда спустя несколько дней, оскорбившись этим, как им представлялось, самоуправством, парламентарии отправили в графства своих эмиссаров, поручив им выносить из церквей иконы, распятия, жертвенники и все прочие предметы идолопоклонства. Эмиссары, не имея решения обеих палат, возглавили стихийное движение верующих. Под их руководством началось массовое разорение и разграбление епископальных церквей, что не могло не вызвать возмущения лордов и впавших в уныние приверженцев короля.

Кромвель, один из немногих, не ведал ни малейших сомнений в любом вопросе, который касался правды Господней. Он горел лютой ненавистью к тем церковным порядкам, которые много лет насаждались архиепископом Лодом. Оливер требовал, чтобы в подкомитете по делам религии со всей тщательностью разбиралась каждая жалоба со стороны пуритан и чтобы виновные в их притеснениях понесли наказание, и защищал проповедников, изгнанных с кафедр властью епископов, рассматривал их жалобы на притеснения и гонения, обрушивался в гневных речах на их притеснителей. По этой причине активно поддерживал жалобы против епископа Мэтью Брена и безоговорочно поддержал петицию о корнях и ветвях, которая требовала без промедления упразднить епископство и всё, что связано с ним, чтобы без промедления учредить правильное управление церковью, «в согласии со словом Божиим». Во время обсуждений «Акта об отмене суеверий и идолопоклонства и о лучшем поддержании истинного богослужения», который разрешал прихожанам любого прихода самим избирать проповедника по своему усмотрению, разгорелись, пожалуй, самые жаркие споры. Вопрос всем казался слишком принципиальным. Королевская власть так тесно была связана с епископской, что одна не могла обойтись без другой. На это важное обстоятельство обратил внимание один из приверженцев монарха:

— Если мы установим равенство в церкви, мы должны будем прийти и к равенству в государстве, ибо епископы являются одним из трёх сословий, составляющих государство, к тому же они имеют свой голос в парламенте.

Взрыв ярости точно подбросил Кромвеля с места. Он убеждён, что епископы такие же слуги Господа, как любой англичанин. Срывающимся голосом Оливер закричал:

— Как бы не так! Откуда выкопал этот джентльмен резон для столь нелепых предположений и выводов? Я такого резона не знаю!

Ярость Кромвеля возбудила палату. Его противники вскакивали с мест и тоже кричали, едва ли слыша друг друга:

— Как смеет он так говорить! Это язык, не допустимый в парламенте! К решётке, к решётке его! Пусть принесёт нам свои извинения!

Председатель напрасно стучал своим молотком. Шум нарастал. Тогда со своего места поднялся Джон Пим. Его авторитет был так велик, что гул стал понемногу стихать. Дождавшись тишины, ощутив, что внимание обратилось к нему, он веско, уверенно объявил:

— Если джентльмен произнёс что-то, что вызывает у вас возражения, пусть он объяснится, но не у решётки, а со своего места.

Тотчас Холз его поддержал:

— Чего ради вызывать к решётке по малейшему поводу? Пусть оправдается с места!

Кромвель легко впадал в ярость, но умел вовремя себя обуздать. Краска сошла с лица, теперь ярость жгла сердце, но он заговорил рассудительно:

— Я не понимаю, почему джентльмен, который только что выступал, заключает о равенстве в государстве из равенства в церкви. Я также не вижу необходимости в высоких доходах епископов. Больше того, сейчас я больше, чем когда бы то ни было, уверен в том, что не существует права, по которому епископу предоставляется решающий голос в делах веры. Впрочем, понятно, что епископы защищают себя: они, как и римские иерархи, не могут отказаться от своего положения!

Пуритане одобрительно зашумели. Их противникам не к чему было придраться. Нижняя палата приняла резолюцию, которая разрешала верующим избирать своих проповедников. Палата лордов отказалась одобрить её.

С тем же энтузиазмом, с той же непримиримой горячностью восставал он за возвышение власти парламента, который один мог поставить предел злоупотреблениям и беззакониям со стороны монарха. Оппозиция настаивала на том, чтобы обе палаты король созывал каждый год. Оливер был среди выступающих, поддержавших эту идею, которая должна была привести к равновесию обеих властей. Её сторонники множились. Законопроект о ежегодном созыве парламента был внесён девятнадцатого января 1641 года. Казалось, за него готово было проголосовать большинство.

Этому помешали интриги. Приверженцы короля скоро заметили, как едина, сплочённа и сильна оппозиция в обсуждении государственных дел и как она раздроблена и слаба в религиозных делах. Карлу посоветовали привлечь на свою сторону вождей оппозиции, предложив им высокие посты в государстве, как в своё время было проделано с Томасом Уентвортом графом Страффордом. Если они согласятся, нижняя палата будет парализована новыми сварами, и закон о ежегодном созыве парламента не будет принят.

Роль посредника принял на себя граф Френсис Рассел Бедфорд, лидер оппозиции в палате лордов. Он был человеком умеренным и поэтому пользовался большим уважением в обществе и влиянием в обеих палатах, большинство которых не было склонно к крайним, решительным мерам. В его доме часто собирались представители оппозиции и в непринуждённой беседе обсуждали те предложения, которые считал возможным сделать монарх.

Король предлагал поставить во главе нового министерства самого графа Френсиса Рассела Бедфорда. Канцлером казначейства мог бы стать Джон Пим, вождь оппозиции нижней палаты. Джона Гемпдена, ещё одного лидера оппозиции, готовы были пристроить в воспитатели принца Улльского. Холзу предназначалось место государственного секретаря, а Оливера Сент-Джона ещё до заключения сделки назначили генеральным прокурором. Таким образом, вся верхушка оппозиции оказывалась на королевской службе и была бы вынуждена покинуть ряды оппозиции, как одиннадцать лет назад это сделал Томас Уентворт.

Соблазн был слишком велик. Реальная власть уже принадлежала парламенту, однако она была зыбкой, поскольку не могла опереться на закон. Согласившись занять предложенные им посты в министерстве, вожди оппозиции могли получить законную власть, а это всегда лучше самозахвата и самозванства. Да и сами по себе министерские портфели были заманчивы для многих из них: ведь власть чарует тем более, чем менее у претендента прав на неё.

И Бедфорд, и Пим, и Гемпден, и Холз вступили в переговоры и были не прочь принять предложение короля. Но их одолевали сомнения. Поступив на службу, они теряли власть над парламентом, который счёл бы их поступок предательством, а без парламента министерские портфели уже не имели смысла. Кроме того, предлагая посты, монарх ставил условия, в сущности, не исполнимые: им вменялось в обязанность спасти Страффорда и епископальную церковь, тогда как Страффорд был обречён, а власть епископальной церкви таяла с каждым днём под давлением пуритан. А главное, они не верили слабому, безвольному государю, который, вопреки обещаниям, уже позволил арестовать и заточить в Тауэр своего самого преданного и самого активного приверженца Страффорда.