злости.
— Мы его спасли! — аргументирую я. — Мы спасём и вас…
Давление на ледышку упало. Зубы выпустили мою ногу. Неужели подействовало? Мы договорились?
— Люди, — взвыл волк, — я знаю, как вы лечите! — и прыгает на меня.
Пушистые лапы обрушиваются на мою грудь, заострённая морда, словно молоток летящий на шляпку гвоздя несётся к моему лицу. Вскидываю руки. Успеваю. Ладонями хватаю морду, остановив её в паре сантиметров от своего носа.
Мои руки трясутся. Злость забирает все силы! Я медленно проигрываю эту схватку.
— Послушай, волк, или как там тебя… мы боремся с теми, кто заражает леса! Послушай меня… Да послушай же ты! Ты сам всё видел. Ты видел фермы! Видел людей! Видел собак, которых вы убили или покалечили…
— Я спасал стаю от голода, который вы… вы, люди, принесли в наш лес!
— Больше не нужно спасать стаю… — как бы я не держался за морду, но пасть медленно распахивалась. Я вижу зубы, вижу язык. — … мы можем вместе очистить лес от заразы…
— От заразы? Ты имеешь в виду: от вас?
— От тех, кто всё вокруг заражает!
— Ты имеешь в виду: от вас?
— Да нет же! Тот пёс, та собака, что ты видел, — мы ему помогли остаться в живых, используя выделения тех, кто всё и заражает…
— И чем вы лучше?
— Тем, что мы спасаем! Мы поделимся едой! Мы будем жить в мире!
Хватка не ослабевала. Он давил своей мордой, даже не думая дать мне шанс.
Твою мать! Одумайся! Прекрати!
Хватит!
Давит и давит!
Давит и давит, демонстрирую свою тупость!
Прекрати! Хватит!
— Ты же видел сознание Пича? — спрашиваю я. — Ты был там!
Вот оно, наконец-то. Хватка чуть ослабла. Нужно продолжать…
— Ты должен был увидеть его преданность людям! Она такая же, как преданность волков тебе! Не почувствовал разницы?
— Я видел его страх перед людьми.
Бля, не лучший пример, но и морда больше не давит на меня как стокилограммовый шкаф. Но это оказались не последние слова зверя. Он говорит:
— И видел его привязанность к людям. Я видел, как он ценит заботу, хоть и не часто, но периодически проявляемую к этому жалкому созданию. Видел, как его боль была вылечена, а не оборвана вместе с жизнью. Видел страх, превратившийся в отвагу.
Ситуация потихоньку выравнивалась. Даже вроде всё под контролем, но как-то шатко. В любой момент всё может рухнуть, как карточный домик от дуновения сквозняка. Моя речь послужит клеем, быстро растекающимся по картам. Больше здесь ничего не рухнет.
— Пока мы тут с тобой философствуем на тему добра и зла, в пещере продолжается бойня! Сколько из своей стаи ты готов еще потерять?
— Я дождусь того момента, когда один из моих волков перегрызёт тебе глотку, и твоё сознание исчезнет навсегда из моей головы.
А он отчасти прав. Я так и не понял, как протекает время в реальности, пока я сижу тут, внутри чужой головы. Но по ощущениям: сколько бы я не проводил времени в этом мире, на этом блюдце — в реальности проходит меньше минуты. В действительности, мы можем тут застрять и навсегда. Можно попробовать всё объяснить волку, сказать ему, что так и так, будем теперь друзьями — не разлей вода, вся жизнь впереди, где я могу удобно устроиться и остаток жизнь провести в уютном домике на краю блюдца. Но вся эта демагогия попахивает полной хуйнёю! Только факты. Только реальные мечты, которые мы сможем осуществить!
— Ты, тупое животное, в пещере все погибнут! — кричу я. — Ты ничего не дождёшься! Мы вместе исчезнем навсегда. Мы пришли к вам за помощью! Пойми ты это… Нам нужна ваша помощь! Вместе мы…
Волк начинает мотать головой. Вырывает морду из моих рук. Меня чуть откинуло в сторону. И когда я оборачиваюсь, чтобы увидеть зверя, черный нос летит мне в переносицу как наконечник копья. Секунда. Я зажмурился.
И ничего.
Я открываю глаза. Передо мной огромная белая голова волка. Голубые глаза уставились на меня, сканируют моё лицо, мою душу. Ловят мой взгляд. Я неподвижен, распластался на блюдце. Лишь успел приподняться на локтях, а волчара тут как тут. Взгромоздился надо мной, словно я оказался у подножья огромного небоскрёба, и пытаюсь рассмотреть самый последний этаж, спрятавшийся в чёрных облаках. Если вскинуть руку и выставить палец — можно коснуться неба, проткнуть чёрные облака.
Чёрный нос еще ближе. Голубые глаза необъятные. Они глубокие, как Байкал. Они блестящие, как лак на новой тачке, и там, на поверхности глаз, испещрённых сотнями крохотных волн, я вижу своё отражение. Голое, лысое, безумно красивое.
Я поднимаю руку и касаюсь пальцем волчьего носа.
Ничего. Зверь лишь моргнул. И вдруг переспросил меня:
— Вместе мы что?
— Вместе мы очистим лес.
— Вместе?
— Вместе…
Волчий нос бьёт меня в лоб.
Я падаю. Мою душу схватили за грудки и швырнули со всей силой. Несусь сквозь тьму и падаю на что-то твёрдое. Где я? Ладони нащупывают что-то вязкое, хрустящее. Мерзость. Щупаю дальше — холодный камень. Попадается сено. Пальцы тонут в горячей лужи. Я всё понял!
Я здесь, внутри пещеры! В луже крови!
Я кричу… Нет, я ору во всю глотку!
— Борис!
Я продолжаю орать, вставая на колени:
— Борис, хватит!
Над головой просвистел меч, и я снова ору:
— Борис, всё под контролем! Я всё уладил.
Вокруг пыхтели только мужики. Я чувствовал стаю волков. Чувствовал, как они все разом отпрянули от людей, кинувшись окружать своего вожака.
— УСПОКОЙТЕСЬ! ВСЁ! — моё горло сейчас лопнет. — УБРАТЬ МЕЧИ!
Перед глазами до сих пор белая вспышка. Она медленно сходит на нет, сменяясь на тысячи крохотных кругляшей, назойливо кружащих возле моих глаз. Нихуя не видно. Ничего!
Вскидываю руку, пробую нащупать хоть что-то. Но кулак сжимает пустоту. И там пустота. И там…
— Борис!
— Инга!
Ползу на четвереньках на голос. Измазанная рука скользит по камню, разъезжаются ноги.
— Борис!
— Сейчас!
Мужские руки подхватывают меня, тянут вверх. Как же не хватает фонаря. Хватило бы обычной люстры, с одной рабочей лампой. Как же мало нам нужно, когда мы оказываемся в полной заднице.
— Борис, я ничего не вижу…
— Инга, — говорит Борис. Он возле меня, его губы у самого моего уха. — Сейчас, потерпи.
С пола что-то подняли. Раздался