Читать интересную книгу Любить всю жизнь лишь одного - Валентина Немова

— Что ты! Не надо! Какой кошмар! Какой ужас!

— Нет, все равно, не сейчас, так позднее ты должна будешь меня поцеловать. Ты теперь должна мне два поцелуя…

— Школа

Едем с Розой домой. Сначала я смотрела в окно, радуясь стремительности движения и предстоящим встречам: с родителями, по которым очень соскучилась, с Алексеем. Потом принялась листать свои блокноты. Одна фраза, вычитанная мною из записной книжки N4, буквально потрясла меня. "Я побила все рекорды своим нахальством. Надо же! Подошла к Роману Федоровичу на экзамене по физике и заявила: мне нужен билет N27". Я просто ужаснулась собственной выходке. Неужели я могла так нагло поступить?! Но вспомнив, что вообще творилось у нас на выпускных, пришла к выводу: по сравнению с тем, как вели себя наши преподаватели и их ассистенты, стараясь доказать, что смешанная школа ничуть не хуже других, мой поступок выглядит просто детской шалостью, и перестала мучиться угрызениями совести. И что же предосудительного позволяли себе наши экзаменаторы? Вовсю нарушали инструкцию по проведению выпускных экзаменов. Приведу доказательства.

Первое. Еще в начале четвертой четверти Роман Федорович выдал трем девочкам, претендующим на медаль: Мудрецовой, Лазейкиной и Березиной — журналы за 9 и 10 классы и велел:

— Сотрите тройки на всех страницах, все до единой, каждая свои, иначе не видать вам медалей, как своих ушей.

И претендентки, вооружившись резинками и лезвиями, беспрекословно подчинились этому распоряжению классного руководителя. Подделали документы, причем у всего класса на виду. Конечно, им не хотелось этим заниматься, но ведь медаль в будущем очень даже может пригодиться. Так стоит ли отказываться от нее из-за какого-то дурацкого принципа?

Второе. За несколько дней до окончания учебного года тот же Роман Федорович, выбрав момент, когда весь наш десятый был в сборе, дал нам такое указание: на письменных садитесь так, чтобы слабым было удобно списывать у сильных…

Третье. Конверт, в котором присылаются из министерства или облоно темы сочинений по литературе, положено вскрывать в присутствии экзаменуемых, после звонка, извещающего о начале экзамена, ровно в 9 часов утра. Нам же темы классный руководитель сообщил в 8 часов 30 минут.

Четвертое. На устных экзаменах Роман Федорович превзошел сам себя. Он не только разрешал нам списывать со шпаргалок, но и собственноручно передавал "шпоры" тем, кто в них нуждался. Все, что происходило у нас на экзаменах, кого угодно могло сбить с толку. А меня так просто шокировало. Проучившись 8 лет в женской школе, у лучших преподавателей города, о подобных вещах я даже не слышала. Возможно, и там допускали какие-то отклонения от инструкции, но делалось это втайне от учащихся. А здесь — в открытую, демонстративно — для того, должно быть, чтобы внушить выпускникам, что в действиях педагогов нет ничего противозаконного.

Поражалась я, поражалась всем этим безобразиям, да и поддалась стадному чувству — запаниковала и едва не "срезалась" на первом же экзамене — на сочинении, хотя, выполняя этот вид работы, никогда прежде не испытывала затруднений. Сказалось, видимо, и то, что друг мой сердечный, слишком часто озадачивая меня переменами в своем настроении, истрепал мне все нервы.

— Школа

О том, как мы писали экзаменационное сочинение и что со мною в этот день стряслось, надо рассказать поподробнее.

1 июня явились мы в школу ни свет ни заря в надежде, что нам удастся узнать темы заранее. Как уже было сказано, надежда наша оправдалась. На одну из данных тем у меня был написан реферат, с которым я довольно успешно выступила в свое время перед классом. Этому совпадению я очень обрадовалась. Мне достаточно было хотя бы бегло просмотреть свою работу, чтобы написать сочинение на пятерку. Но, как говорится, рад бы в рай, да грехи не пускают. Этот свой доклад, а он был написан на тридцати не сшитых в тетрадь листах, по привычке помогать ближнему, я отдала на время одной из соучениц. Но она мне его не вернула и в день экзамена не принесла.

Выяснив это, я помчалась домой к девчонке, которая меня подвела. Она жила в нескольких кварталах от школы. Никогда в жизни не забуду, как я бежала туда и обратно. С немыслимой скоростью, от чего сердце у меня чуть было не остановилось. На пути мне встречались препятствия в виде каменных ступенек. Я вполне могла споткнуться, упасть и свернуть себе шею. Но Бог миловал. Оказавшись снова на школьном дворе, я была вся в мыле. И тут произошло то, что меня окончательно сразило. Листочки с докладом, не догадавшись спрятать их подальше, держала я, наивная, в руке. И не успела даже дух перевести, как лишилась своей работы. Словно хищники на жертву, набросились мои одноклассники, самые ленивые из них, на эти листочки и вырвали их у меня. Удержать я смогла лишь один лист.

Взглянув на то, что мне досталось от моего собственного "пирога", я разревелась. Тут прозвенел звонок. Обидевшие меня ребята растворились в толпе и просочились в раскрытую настежь дверь парадного входа. Усевшись за парту в красиво оформленном по случаю экзамена кабинете, я погрузилась в свои переживания, продолжая плакать и не притрагиваясь к ручке. Члены комиссии обступили меня со всех сторон, успокаивают, спрашивают, что стряслось. Я им, естественно, не отвечаю. Не могла же я во всеуслышание заявить: "У меня отняли мой реферат, и я настаиваю, чтобы мне его вернули". Все, даже самые отстающие из отстающих, вовсю строчат, "сдирая" с моих листков, потихоньку обмениваясь ими, а я продолжаю "буксовать", проклиная девчонку, которая не принесла мой доклад в школу, ребят, которые расхватали то, что им не принадлежало, а больше всего классного руководителя, который, сообщив нам темы заранее, настроил класс на списывание и тем самым как бы вынудил меня совершить эту длинную пробежку, ничего не давшую мне, лишь отнявшую силы…

Сердилась я, сердилась на всех вокруг, и внезапно возник в голове у меня вопрос: а почему ты сама себе противоречишь? Осуждаешь человека за то, что так бессовестно себя ведет, а сама берешь с него пример. Зачем ты туда побежала? Ты же знала прекрасно, что когда вернешься, у тебя не будет времени перечитать свою работу. Списать, значит, собиралась? Чтобы "пятерку" получить? Вот как! Пользоваться шпаргалками позволительно тем, кому грозит двойка. Ради какой-нибудь "дохлой троечки". А ты на высший балл замахнулась! О "пятерке" надо было позаботиться раньше…

Перейдя таким образом от критики к самокритике, успокоилась я наконец и взялась за дело…

Сочинение я написала, тему раскрыла, ошибок не сделала. Поставили мне "четыре". Но я осталась недовольной своим "произведением". Получилось оно, как и следовало ожидать, очень короткое, какое-то вымученное.

К сказанному следует добавить: пережив потрясение на выпускных экзаменах, я стала ненавидеть всякие списывания и шпаргалки.

Отличиться удалось мне на следующем экзамене, когда мы сдавали русский язык устно. Этот предмет изучала я в женской школе, начиная с первого класса. В седьмом и восьмом у Павла Николаевича. А поскольку Коротаев был мой любимый учитель, мне нравились оба предмета, которые он преподавал. В девятом и в десятом уроков русского языка, можно сказать, уже не было. Но правила грамматики я не забывала, так как постоянно применяла их, делая записи в своем дневнике. В этом было мое преимущество перед одноклассниками.

Взяв билет, почти без подготовки, не нуждаясь ни в подсказках, ни тем более в шпаргалках, я стала отвечать. Теорию рассказала без запинки. А когда делала синтаксический разбор очень длинного, чуть не во всю страницу, предложения, в аудиторию, где шел экзамен, сбежались все школьные языковеды, чтобы послушать мой ответ. Перед этим экзаменом настроение мне никто не портил, я была спокойная, уверенная в себе и в том, что делаю все так, как учил меня Павел Николаевич. Такие подробные, как настоящий рассказ, разборы предложений в смешанной школе ни в каком классе не практиковались. Теперь коллеги Павла Николаевича получили возможность убедиться, что как преподаватель русского языка он превосходит их всех. И не кто-то другой, а именно я, его ученица, доказала им это. В те минуты, когда я отвечала, Коротаев гордился собой и мной. Абсолютно все члены экзаменационной комиссии поставили мне за этот ответ, а также за год по русскому языку "пятерку".

— Школа

…Чуть ли не по всем дисциплинам, которые изучают в средней школе, пришлось нам в 1951 году сдавать экзамены. И ни на одном из них, ни один из выпускников, благодаря стараниям классного руководителя и собственной пронырливости, не провалился. Все получили аттестаты. А три девочки добились большего — обзавелись медалями. Мудрецова и Лазейкина — золотыми, а Березина — серебряной. Могла бы стать медалисткой и Роза Кулинина, если бы только этого пожелала. Когда комиссия гороно утвердила "пятерку", которую поставили ей наши учителя за сочинение, Роман Федорович пришел в состояние эйфории. Наконец-то он сможет наградить родителей Розы за долголетнюю дружбу! Он примчался к Кулининым домой и стал уверять свою любимую ученицу, что у нее есть "шанс", и уговаривать этим шансом воспользоваться. Главное, заявил он, написать сочинение на "отлично", что же касается остального — это, мол, "дело техники". Но Кулинина слишком хорошо знала, что в данном случае обозначает выражение "дело техники", и отказалась принять участие в махинациях классного руководителя, за что я стала еще больше уважать ее, а его совсем наоборот.