Читать интересную книгу "Молчаливый полет - Марк Тарловский"

23 июня 1950

Фантазия на ура-патриотическую тему[261]

Был полон зал. — Профессорский совет,Цветник девиц, дородные мужчины,В глазах — азартный блеск и смысла нетСкрывать от общества его причины:Доцент-докладчик выбрал как предметПриоритет по части матерщиныВ аспекте вечных западных интригИ в пользу русских очевидный сдвиг.

«Мы помним время, — он сказал со вздохом, —Когда нас грабил всякий, кто хотел.Немало чужепаспортным пройдохамДосталось наших выдумок в удел.Насчет идей нас обирали чохом.Восток нищал, а Запад богател.Мы на алтарь открытий жизни клали,А нехристи патенты выбирали.

О да, не всё у нас изобрели:Претендовать не станем мы, пожалуй,На мантии, что носят короли,На брюки галифэ и фрэнч лежалый.Бифштекс и шницель, даже беф-були,Хоть жарили и наших их кружала,Признать мы можем детищем чужим,Но матерщины мы не отдадим.

В ней выразились гений наш народныйИ юмора народного черты,С ней труд милей, с ней четче марш походный,Погонщикам с ней легче гнать гурты;Заслышав оборот ее свободный,Уверенней вращаются болты;Подспорье русские найдут везде в ней,Она одна у города с деревней.

Чей клекот повелительный в груди,Когда уста еще молчат, нам слышен?Чье вечное “иди”, “иди”, “иди”,От рынков до отшельничьих пустышен,Волнует кровь застрявшим позади?Кто заставляет краше спелых вишенЛаниты дев и строки расцветать?В чем, как не в ней, всей жизни рукоять?

Своим глагольным сверх-императивомПриказывать нас учит этот клич,Он поощреньем служит нерадивым,Над ними свищет, как прилежный бич,И сдабривает сочным лейтмотивомЗаокеанский суховатый спич,Когда звучит он на известном стрите,А мы аккомпанируем — “идите…”

На стройки наши возводя поклепИ утверждая, что чужда им важность,Расхваливают выскочки взахлебКоробок Бродвейских многоэтажность,Но матерный российский небоскреб —Его ведь породила не продажность,И он как столп душевной чистотыУ нас растет растак и растуды.

И, тем не менее, нашлись такие,Любители чужое пригребать,В своем экспроприаторстве глухиеК оттенкам существительного “мать”,Которым на него, пароль России,С высокой колокольни наплевать,Которые, с него снимая пенки,Его пустили по своей расценке.

Продажных перьев неумолчный скрипВедет к тому, что первый матерительНе кто иной, как якобы Эдип,Что не случайно он кровосмеситель(В гекзаметрах, мол, мата прототип),А в “Синей Птице” даже Титиль-МитильУ Метерлинка пачкают заборТем, что в раю напел им божий хор.

И, значит, мол, — обрядом матюганьяНе русским якобы обязан мир!Спасемте же, друзья, от поруганьяНаш клич исконный! Западных пронырОтвадимте! Повадка хулиганьяИх подмывает опоганить пирОтечественной шутки, хватки, смётки,Но им не рыскать в нашем околотке!

Бывает так, что местный Зигмунд Фрейд(Не одного такого знаю хвата),Психологический затеяв рейд,Доказывать начнет витиевато,Что лейтмотив наш — не мотив, не лейт,А рудимент времен матриархатаИ что, дудя в подобную свирель,Мы вспоминаем нашу колыбель.

Бывает так, что горе-лексиколог,Став расточать трудов своих дары,Объявит, что циновка, то есть полог,И грозный термин шахматной игрыОдним путем, хотя он явно долог,Пришли на наши гумна и дворыИ обернувшись формой мата смачной,Свой смысл укрыв под маскою трехзначной.

Патриотизма в этом ни на грош,Вреднейшие тенденции тут скрыты,Для вас финал не может быть хорош,Не вылезть вам на площадные литыИз предназначенных для вас галош,Низкопоклонники-космополиты,И если выражаться мы могли б,На вас морской обрушился б загиб!

Излишне добавлять, что для печатиНе предназначен скромный наш доклад.Быть может, кто другой прямей и сжатейРасположил бы данных фактов ряд,Но с чистым сердцем — не рыдая мя, мати,В цинизме зрящее! — доказать я рад,Хотя в своей мы скромности и скрытны,Что мы и сквернословьи самобытны!»

Предупреждает автор данных строк,Что сей доклад им лично изобретен,Дабы достойный преподать урокПоборникам естественных отметин,Родной культуры светлый потолокСтремящимся поднять над смрадом сплетенИ, воспевая даже дичь и глушь,Пороть готовым всяческую чушь.

8–9 сентября 1950

Рыбки и якоря[262]

Под зыбью морских прибрежийЕсть рыбка «морской конек»,В чьей кличке найдет приезжийНа сходство с конем намек.

И правда — совсем лошадка!Отсюда намек возник:Головки пряма посадка,На гриву похож плавник.

Кто часто нырял в Артеке,Но плавно, не с кувырком,Тот мог, открывая веки,Столкнуться с морским коньком.

Вода зеленей окрошки,И в ней на дыбках, стоймя,Пасутся коньки рыбешки,Вниз хвостики устремя.

А хвостики — не простые:Пружинками завитые,Они — как спираль часов,И их не видать концов.

Пловцы не ахти какиеМорские у нас коньки,И хвостики их — тугие,Как привязи из пеньки.

Обкрутится хвостик цепкоВкруг стебля травы морскойИ держит рыбешку крепко,Вкушай, мол, «конек», покой!

Как только барашком пеннымВолненье начнет гулять,Рыбешкам обыкновеннымНа месте не устоять,

А наши меж тем «лошадки»Качаются под водойИ в строгом стоят порядке,Как саженцы над грядой.

Простое приспособленье,Но крабам на удивленье,И волны на всем скакуНичем не грозят «коньку»!

Где видели мы такое?Обшаримте дно морское:Твой хвостик, морской конек,От якоря недалек!

След плаванья, схожий с ватой,Дорогой бежит прямой,А якорь наш крючковатыйНад каждой висит кормой.

Он лодке рыбачьей нужен,Он с крейсером грозным дружен,Он всем кораблям морскимВ дороге необходим.

Вот маленький — он для лодки,С ним справится мальчуган,А вот на цепях лебедкиЧудовищный великан.

И тот и другой в болтанке,Застигшей у берегов,Начало кладут стоянке,Нелишней для моряков.

Порой отдыхать полезно,И, отдых винтам даря,Нерезко, под гром железный,Спускаются якоря.

Защитник родной державы,Над глубью прибрежных вод,Суровый и величавый,Качается русский флот.

Под ним — табунок лошадок,Рыбешек, жильцов морей:Страшатся они повадокНеведомых якорей…

О маленькие невежды,Морские коньки на дне!Наш якорь как знак надеждыНыряет к своей родне.

В том нет никакой ошибки— Шуршат про то вымпела, —Что якорный хвостик рыбкиПрирода изобрела.

8 ноября 1950

Улитки и коньки[263]

Садовые улиткиС жильем своим ползутИ все свои пожитки,Быть может, в нем везут.

Пожитки — это шутка,Действительность же в том,Что скользкая малюткаНесет свой круглый дом.

И, если точно строгоВ рассказе соблюсти,Улитка-недотрогаНе думает ползти.

Об этом, как известно,Учебники гласят:Улитки повсеместноПо зелени скользят,

Скользят, топыря рожки,А вовсе не ползут,И домики по стежкеНа спинках волокут.

Три яруса над спинкой,Сужаясь, вознеслись,И стынет, став тропинкой,Серебряная слизь.

Улитка, вместе с дачей,Катается, скользя,А двигаться иначеЕй даже и нельзя.

Ей служит слизь для смазки,Как мало для машин:Природные салазкиУ этих молодчин!

И делают улиткиИз собственной слюныНадежные калитки,Круглее, чем блины,

И спит под их защитой,Как телка за плетнем,Кочевник знаменитыйВ убежище своем.

Пойдемте-ка, ребята,Зимою на каток:Блестит щеголеватоПокрытый льдом поток.

Улитка спит под снегомВ уютном завитке,А школьник занят бегом,Резвиться на катке.

Пусть конькобежец прыткий,Летит, об лед звеня, —Медлительной улиткеОн близкая родня!

Невидимо родство их,Ей не сравняться с ним,Но связан ход обоихСкольжением одним.

Под тяжестью подросткаКаточный тает лед.Без этого — загвоздка:Не двинешься вперед!

Вода здесь — в роли смазки,В подмогу пареньку,И ход отнюдь не тряскийПрисущ его коньку.

Не финны, не норвежцы,А русские — глади! —Как чудо-конькобежцы,Всех в мире впереди.

Но с маленькой улиткой,Природы господин,Ты общей связан ниткойПод звон стальных пластин!

На то ты — сын природы.Припомни же на льдуРодню, что лижет всходыНа грядках и в саду:

Вслед зимним дням суровымНастанут лета дни,А ты здесь добрым словомУлитку помяни!

<1950–1951>