– Чья?
– Я не помню.
– Иди и умойся. И не трясись ты так, ничего страшного с тобой не случилось.
– Мне… больно.
– Пройдет.
Он несколько секунд постоял рядом с ней, выжидая, что она пойдет умываться, но она не двигалась с места, и тогда он поднял ее за локоть, отвел в ванную и умыл.
На полочке стояли странные пузырьки, пахло Федором Тучковым, и полотенца висели с другой стороны.
– А… где мы?
– Мы в ванной.
– Нет, в другом смысле. В глобальном.
Федор Тучков усмехнулся в зеркале. Марина видела его лицо – загорелое – и свое – бледное, веснушчатое. На щеке красный толстый волдырь. На шее еще один. На плечах волдырей не счесть. Даже за краем белого лифчика волдырь. Марина оттянула атласную полоску и посмотрела.
Ну точно. Волдырь.
Тут в зеркале она поймала еще один его взгляд.
Караул! Помогите!
Она стоит в чьей-то чужой ванной, в одном лифчике, а рядом с ней чужой мужчина, которого она навсегда исключила из жизни! Он стоит у нее за спиной, смотрит на нее в зеркале, и у него странное сосредоточенное выражение лица, и это двойное присутствие – за плечом и перед глазами – как будто полностью лишает ее свободы.
Вы окружены. Сопротивление бесполезно.
Марина заметалась. Он учтиво посторонился. Она свалила в ванну одно полотенце, второе упало ей на голову, она стянула его и моментально в него завернулась.
Только чтоб он не видел. Только чтоб его взгляд не был таким сосредоточенно-мужским.
– А где моя… майка?
– Нигде. Ее больше нет. Я дам тебе другую.
– Федор Федорович, мне надо идти. Все мои вещи у меня в номере. Я могу сама достать, а вы не ходите.
– Я не собираюсь никуда идти, – громко сказал он уже из-за двери. – Я дам тебе свою майку. Поносить.
– Спасибо, но это невозможно.
Боже, что скажет мама! И бабушка не переживет! Господи, как узнать, большая у нее там рана или не очень? Заживет она до Москвы или так и останется? Если останется, мама непременно все выпытает – Марина никогда и ничего не умела от нее скрывать! – и еще драгоценная шляпа из итальянской соломки, когда высохла, стала похожа на перестоявшую сыроежку.
– Руки вверх!
Марина ахнула и задрала руки – вот как ее запугал бандит Павлик! Полотенце упало. Федор подхватил его. Мягкая ткань скользнула по рукам, по груди, по животу. Марина зажмурилась.
– Давай чай пить.
– Что?
– Чай.
И тут ей так захотелось чаю, большую-пребольшую кружку, и хорошо бы с лимоном, что она позабыла об опасности, и о маме, и о шляпе из итальянской соломки, и потащилась за Федором Тучковым в комнату и позволила усадить себя в кресло, и взяла у него сигарету – как индеец наваху трубку мира.
От сигареты моментально зашумело в голове.
– Рассказывай.
– Что?
– Как что? Все. Твое появление на корте было несколько неожиданным и волнующим, я бы сказал. Я, признаться, ничего не понял. Я играл в теннис с Владимиром Петровичем, потом смотрю – кто-то через забор лезет, хотя в двадцати метрах калитка! Думал, что молодежь развлекается. Думал, сейчас по шее дам, чтоб играть не мешали. Оказалось, что это вы с Юлей возвращаетесь с прогулки. У тебя бок в крови, майка разодрана, и вообще ты то и дело норовишь свалиться в обморок. А сама на заборе. Я думал, что мне не удастся тебя от него оторвать.
– От кого?
– От забора. Как ты туда попала?
Марина закрыла глаза. Шум в голове прошел, стало повеселее.
– Я же тебе говорила! За нами гнался Павлик. Он хотел меня застрелить, когда увидел, что я подсматриваю. В меня раньше никогда не целились из пистолета. Это очень страшно.
– Я знаю.
– Откуда?
– Вспомни, он держал пистолет в руке или вытащил его из кармана?
– Не знаю. Держал, наверное.
– То есть он разговаривал с кем-то и держал его на прицеле?
– Да. Наверное, да.
– Занятно.
– Федор, ты можешь мне не верить, но я…
– Я верю. А с кем он разговаривал, не разглядела?
– Нет. Какая-то скрюченная фигура в углу. Я даже не слышала ни слова.
– А Павлик что говорил?
– Что больше не может ждать, что завтра или никогда. Федор, он шантажист и бандит, точно! – Марина решительно потушила в пепельнице сигарету. – А тот, в углу… он был похож… на Геннадия Ивановича, да! Такой узенький, прилизанный, в чем-то коричневом.
– На Геннадия Ивановича, – повторил Тучков Четвертый задумчиво.
– Ну, конечно! Кстати, он же отменил партию в теннис, правильно? Ну, с тобой! Он сказал, что подавлен и все такое! Вы даже договорились, что все переносится на завтра.
– Я все равно пошел, – буркнул Федор Тучков сердито. – Ты куда-то пропала, а у меня было ужасное настроение.
Марина не стала вникать в то, что он говорит.
– Я не пропала! Я пошла к тому месту, где все случилось с Вадимом. Я поговорила с девчонкой, которая вела первую лошадь. Она мне сказала, что Мальчик не мог просто так взять и кого-то сбросить с обрыва.
– Какой мальчик?
– Так зовут коня. Мальчик. Она сказала, что он спокойный и любит людей.
– Спокойный и любит, но Вадим разбился. Насмерть.
– Что-то тут не то, Федор.
– Тут – это где?
В руке у нее как бы из воздуха материализовалась большая белая кружка, сестра-близнец ее собственной большой белой кружки. От нее поднимался пар. Чай был рубиновый, а кусок лимона толстый. Марина глотнула и зажмурилась.
Там был не только лимон и сахар, но и еще что-то.
– Что ты туда налил?
– Коньяку.
– Я никогда не пью спиртное днем!
– А по заборам ты когда-нибудь лазишь?
– Нет.
– Днем? – усомнился Федор Тучков.
Она промолчала, сделала большой глоток, обожглась и стала дуть на чай.
– Хочешь есть? Ты за обедом ничего не ела.
– Откуда ты знаешь?
– Мы сидим за одним столом.
– Ты смотрел… за мной?!
– На тебя, – поправил он вежливо. – Я смотрел на тебя. Ты ничего не ела, вроде Оленьки. Хочешь?
– А что… у тебя есть?
Он опять усмехнулся – глазами. Марина никогда Не видела глаз, которые могли бы так усмехаться. Как это у него получается?
– У меня есть колбаса, бублики. Йогурты, кажется, тоже есть.
– Тогда колбасу и бублик.
Он принес ей бублик и колбасу на тарелочке. Колбаса была холодная, а бублик свежий.
– Вадим хотел идти в милицию и погиб.
– Это несчастный случай. Мы же все видели своими глазами.
– Федор, – энергично жуя бублик, начала Марина, – ну давай просто представим себе, что это не несчастный случай! Ну почему у тебя нет никакого воображения?!
– У меня сколько хочешь воображения.
– У тебя его вовсе нет, как у моих студентов! Две трети из них не могут себе представить, что если из бесконечной последовательности удалить бесконечное число членов, то она все равно будет равна бесконечности, а не нулю!
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});