И я направилась к двери, на ходу коснувшись Гарри.
— В полночь, — невозмутимо ответила я, — приходи ко мне в комнату.
Я услышала вздох, очень похожий на стон, и прядь моих волос коснулась его щеки. Он последовал за мной в гостиную, как послушный щенок, а мама не могла нарадоваться на двух своих таких любящих детей.
В ту ночь я лежала в объятиях Гарри и позволяла ему любить меня, как будто мы не виделись целую вечность. Моя покорность и страстность волновала его, и мы почти не спали до утра. Мы любили друг друга, затем засыпали, просыпались и опять любили друг друга. Он не возвращался в свою холодную комнату до самого утра, пока не запели птицы в розовом саду и на кухне не послышалась ранняя суета.
Оставшись одна, я не легла спать, а приподнявшись на подушках, стала смотреть на улицу. Я очень устала: всю ночь мы целовались, обнимались и любили друг друга. Но я не чувствовала того глубокого спокойствия, которое обретала через десять минут пребывания с Ральфом. Гарри вызывал во мне желание, он доставлял мне часы наслаждения, но он никогда не оставлял мира в моей душе. С Гарри я всегда испытывала чувство тревоги. А с Ральфом, сыном цыганки, я отдыхала. Но Гарри владел землей, и я не могла спать спокойно без него.
Но сейчас, казалось, я приближалась к спокойной гавани. Предстояла свадьба, и оба: и невеста, и жених — считали меня своим лучшим другом и союзником. Единственное, что грозило опасностью для моего будущего, — было рождение у Гарри наследника. Я могла делить заботы по управлению имением с ним, но никак не с его детьми. Вряд ли я найду в себе силы вынести их присутствие на моей земле. Но пока до этого было далеко. Селия, дрожащая при одной мысли об исполнении супружеских обязанностей, никак не напоминала плодовитую продолжательницу рода.
Поэтому сейчас я ей не завидовала. Я не возражала против того, чтобы она главенствовала за столом или в гостиной, как главенствовала до нее моя мама. Все равно я, как и все в нашем маленьком поместье, знала, кто на самом деле хозяин на нашей земле. Работники и арендаторы советовались всегда только со мной, и пока Гарри отсутствовал, проводя много времени в Ха-веринг Холле, всеми делами занималась я, не обращаясь ни к кому за помощью.
Стало быть, не составляло никакого труда догадаться, что я не собираюсь уступать мою власть над домом новой хозяйке. Я контролировала все счета, и если бы вдруг Селии пришло в голову устроить без меня прием, то она нашла бы повара вежливым, но непреклонным, вина в кладовой — недоступными для нее, а кухню — лишенной всякой снеди. Ничто в этом доме не делалось без моего приказа. Селии предстояло понять, если только она уже не догадалась, что ее роль здесь будет очень ограниченной.
Участие в светской жизни и деревенских чаепитиях — вот чем она могла бы заниматься сколько угодно и без моего благословения. Какая бы срочная работа ни ждала меня в поле, я ни под каким предлогом не могла уклониться от наших еженедельных приемов. Мы принимали у себя по средам после обеда, и я, одетая в шелк или бархат, в зависимости от сезона, непременно восседала за чайным столиком, улыбаясь, болтая или о погоде, или о новом спектакле в Чичестере, или о проповеди викария, или о предстоящей свадьбе.
Каждая среда была омрачена предстоящим приемом, который заставлял мои ноги гудеть от усталости.
— Посиди спокойно, Беатрис, ты же утомилась, — говорила мне мама, когда последний кивающий чепчик исчезал в карете.
— Я утомилась как раз от сидения, у меня от него все болит, — в отчаянии говорила я, и она раздраженно вздыхала. А я накидывала шаль и уходила гулять, пока кровь не приливала опять к моим щекам, чистый воздух не наполнял мои легкие, а пение птиц не успокаивало душу.
Я с удовольствием передала бы эту заботу Селии. Как и воскресенье. После заутрени и плотного воскресного обеда Гарри имел привычку посидеть в библиотеке и почитать серьезную литературу, на самом деле, конечно, это чтение сводилось к неслышному похрапыванию. Я же должна была сидеть в кресле с высокой спинкой и читать маме вслух. Теперь это вполне могла делать и Селия.
Все, что мне нравилось в светской жизни графства — это небольшие импровизированные балы, когда собиралось достаточно много молодежи и удавалось уговорить непреклонных мамаш разрешить ей потанцевать. Я любила также ассамблеи в Чичестере, которые мы посещали, когда успевали управиться с овцами, если дороги к тому времени становились получше. Еще я любила легкое содружество на охоте и танцы на балах зимой. Все остальное не существовало для меня. Я была точно как папа. Единственное, в чем я нуждалась, — это был мой дом, и Селия могла представлять Вайдекр на каждой вечеринке начиная с сегодняшнего дня и до самого Страшного Суда.
Я бы, наверное, с меньшим нетерпением ожидала свадьбу Селии, если бы не знала наверное, что я гораздо, гораздо красивее ее. Она была привлекательная девушка с мягкими карими глазами и белой, как сметана, кожей. Но рядом со мной она становилась просто невидимой. Тем летом я особенно сияла чувственностью и красотой. Когда бы я ни приезжала в Чичестер, я всегда ощущала на себе взгляды прохожих, как мужчин, так и женщин, смотревших с удовольствием на мою легкую походку, блестящие на солнце волосы и яркое лицо.
Если бы я жила жизнью, которую выбрала мне мама, я бы только и занималась своей внешностью, да тем, какое платье идет мне больше. Но меня сильнее волновала работа жнецов в поле, чем красота моих глаз.
Однако я все-таки не была святой и ревниво сравнивала себя с Селией. Более того, в день свадьбы, стоя рядом с невестой, я собиралась совершенно затмить ее красотой.
Мне очень шел серый шелк, выбранный для меня Селией. Волосы я собиралась высоко убрать и напудрить, светлой пудрой, которая очень подходила к моим глазам и загорелым плечам. Сердитая старая портниха, специально привезенная из Лондона, даже вздохнула, когда я вышла из комнаты Селии и стала перед зеркалом.
— Мисс Лейси, вы — самая красивая девушка здесь, — заметила она.
Я спокойно продолжала смотреть в зеркало. Серый шелк переливался при каждом моем движении. И невозможно было смотреть на меня без восхищения. Я была очень, очень, очень красива. И страшно довольна этим.
Корсаж моего платья был расшит мелким жемчугом и так туго затянут, что я едва могла дышать. Это делало мою грудь гораздо полнее и соблазнительнее. Шелковая верхняя юбка, разделяясь на две части, позволяла видеть шуршащий атлас нижней.
Но моя торжествующая улыбка угасла, когда дверь отворилась и из своей комнаты вышла Селия. В своем белом шелковом платье, расшитом серебряной нитью, она казалась принцессой из волшебной сказки. Ни один мужчина не мог бы, глядя на меня, не пожелать меня в своем сердце. Но, глядя на Селию, нельзя было не полюбить ее. Ее талия, такая же тонкая, как моя, была схвачена расшитым треугольником корсажа; на спине, волнуясь при ходьбе, развевалась нарядная накидка. Ее мягкие каштановые волосы сегодня не были напудрены, но я могла представить, что, когда они будут как следует уложены, ее красота заставит биться сердце каждого мужчины, не только от желания, но и от нежности.