Гарри улыбнулся мне своей открытой, братской улыбкой.
— Если ты не возражаешь, Беатрис, мы могли бы сделать это завтра. Я обещал лорду Хаверингу взглянуть на его вольеры для дичи, и мне неловко опаздывать.
Он взглянул на часы и отодвинул свой стул.
— Я вернусь сегодня довольно поздно, мама. Видимо, останусь к обеду, если меня пригласят. Я не был там уже три дня, и мне следует извиниться.
Он наклонился и поцеловал маме руку, дружески улыбнулся мне и вышел из комнаты, как будто у него не было никаких забот. Я слушала его удаляющиеся шаги, затем стук копыт его лошади. Он уехал, будто любовь и страсть ничего для него не значили. Он уехал, потому что он глуп. Я отдала мое сердце глупцу.
— Ты не должна обижаться, Беатрис, — попробовала утешить меня мама. — Молодой человек не может уделять много времени своей семье, когда он помолвлен с другой девушкой. Разумеется, он предпочитает общество Селии нашему. Я уверена, что завтра он найдет для тебя время.
Я улыбнулась и изобразила на лице какое-то подобие улыбки.
Я удерживала ее на лице целый день.
После обеда мама отправилась с визитами и была достаточно милосердна к моему жалкому состоянию, чтобы не взять меня с собой. Как только ее карета скрылась из виду, я оседлала лошадь и отправилась к Фенни, не к тому старому коттеджу, а выше по течению, где Гарри иногда пытался ловить рыбу. Я привязала лошадь к кусту, а сама бросилась на землю.
У меня не было слез. Я лежала молча, лицом к земле, и позволяла великим волнам ревности и страдания омывать меня. Гарри не любит меня так, как люблю его я. Любовь для него — это случайное удовольствие, а для меня — это жизнь, это частица меня самой. Конечно, у него есть свой круг интересов, газеты, журналы, знакомые мужчины, его помолвка с Селией и его визиты к Хаверингам. Для меня же все, о чем я мечтала, что поддерживало во мне жизнь и счастье, был Вайдекр. Вайдекр и Гарри.
Сейчас у меня остался один Вайдекр. Моя щека прижималась к его влажной, темной земле, и когда я открывала глаза, я видела крохотные растеньица с листиками-сердечками, пробивающие своими слабыми стебельками упругий торф. Позади их склоненных головок тихо шумела Фенни, похожая на расплавленное олово.
Я лежала неподвижно, пока стук моего рассерженного и обиженного сердца не успокоился и я не смогла расслышать ровное и спокойное биение сердца Вайдекра. Глубоко, глубоко в земле, так что не каждый мог услышать его, билось это великое сердце, справедливое и честное. Оно говорило мне о выносливости и мужестве. Оно напоминало мне о совершенных мною грехах и о многих других, через которые мне еще предстояло пройти.
Застывшая страдальческая маска отца, хруст ломаемых костей Ральфа, даже то, как я выбросила из окна маленького совенка — все мои грехи прошли перед моим мысленным взором. Вайдекр разговаривал со мной на языке моего одиночества и моей тоски о любви, его сердце учило меня: «Никому не верь. Есть только земля». И я вспомнила совет Ральфа, тот, который он сам забыл так трагически: быть тем, кого любят. Никогда не совершать ошибки и не любить самой.
Я слушала это тайное биение, эти мудрые истины долго, долго, пока моя щека, прижатая к земле, не замерзла, а перед моей серой амазонки не потемнел от влаги. Холод заморозил и закалил меня, и теперь я была, как только что выкованная сталь. Я отвязала лошадь и медленным изящным галопом поскакала домой.
Мы пообедали рано, так как не имело смысла ждать Гарри.
Я разливала чай в гостиной, а мама рассказывала мне о своих визитах и сплетничала о соседях. Я не забывала кивать и выказывать живой интерес. Когда она поднялась, чтобы уходить, я положила в камин свежее полено и попросила позволения немного задержаться. Она поцеловала меня на ночь и вышла. Я продолжала сидеть неподвижно, как фея из детской сказки, устремив глаза на догорающие дрова в камине.
Парадная дверь тихо отворилась. Гарри, стараясь не шуметь, прошел через холл, думая, что весь дом уже спит. Когда он открыл дверь и вошел, я, едва взглянув на него, увидела то, на что надеялась: он был несколько навеселе и сильно возбужден.
— Беатрис! — воскликнул он таким голосом, каким жаждущий воскликнул бы: «Воды!»
Я улыбнулась и, еще больше, чем прежде, похожая на фею, ничего не ответила. За меня говорило очарование моего тела и лица.
— Я чувствовал сегодня необходимость побыть с тобой врозь, — сказал он после недолгого колебания. — Мне нужно было подумать.
Мое лицо не выразило и тени раздражения в ответ на эту глупую ложь. Гарри НУЖНО было подумать! Я знала, что на самом деле он растерялся, испугался моей любви, и своей собственной, испугался греха, его последствий — и обратился к холоду Селии, сбежав от домашнего жара. И я достаточно хорошо знала моего брата, чтобы понять, что происходило там. Селия и ее хорошенькие сестры раздразнили его воображение. Отменное вино лорда Хаверинга и несколько стаканов портвейна сделали его храбрым. Его прогулка в лунном свете с Селией и ее испуганные отказы в поцелуе оставили его неудовлетворенным и привели обратно к моим ногам. Но это не любовь. Это не та любовь, которая мне нужна.
— Я надеюсь, ты не будешь возражать? — испытующе спросил он, поднимая на меня глаза и протягивая трепещущие руки. Я сидела с таким видом, будто бы понятия не имела о том, почему я должна возражать. Я, молча, смотрела в камин.
— Я боюсь думать о нас, как о любовниках, — откровенно признался он. Я ничего не ответила. Моя уверенность в себе росла, но внутренне я все еще ощущала холод, пронизывавший меня в лесу. Я никогда не стану любить человека, который не любит меня.
Он замолчал.
— Беатрис, — снова заговорил Гарри. — Я все сделаю…
Это была мольба. Я победила.
— Мне пора идти, — произнесла я, вставая. — Я обещала маме не задерживаться допоздна. Мы не ждали тебя так рано.
— Беатрис!.. — повторил он, не сводя с меня глаз.
Если я сейчас дрогну и позволю себе хотя бы одним пальцем коснуться завитка его волос — я потеряю все. Если я уступлю ему, и он возьмет меня на этом каминном коврике, то завтра утром он опять отправится к Селии и этот маятник будет качаться всю мою жалкую жизнь. Я должна выиграть эту битву с Гарри. Если я потеряю его, я не только потеряю любовь единственного человека, который мне нужен, я потеряю Вайдекр. Я сделала ставку на это слабое, одержимое сомнениями существо, и я должна победить. Против чистой совести и радостной помолвки Гарри я имела только одно оружие — его страстную природу и вкус к извращенному наслаждению, которое он получал со мной. Привкус крови на его губах, мой хлыст на его груди — это он никогда не узнает с Селией.
Я улыбнулась ему, но и не подумала коснуться его протянутой руки.