– А милицию почему не вызвали? – встряла баба Катя, у которой вокруг лба был туго повязан шарф – от Тонькиных стонов и воплей у нее разболелась голова.
– Так жалко мне его, и-ирода-а, – провыла невеста.
– Ты его что, любишь? – скривилась баба Катя, поправляя шарф.
– Не зна-аю-у! – трубно сморкалась в явно мужской носовой платок Тонька. – Я вообще ничего уже не знаю.
– Ну да, не было ни одного, а тут сразу двое, – съехидничала баба Катя.
– Он тебя замуж зовет? – Нилка склонилась над подругой, как сестра милосердия.
– Зовет!
– А где же он пропадал столько времени?
– Вот и я у него спрашиваю, – икая, проскулила Тонька, – где тебя носило, придурка, а он: я родителей уламывал.
– А позвонить?
– Вот и я ему: что, у вас в Адыгее GSM не работает?
– А он?
– А он говорит, – Тонькин рот снова пополз в стороны, – что только вчера получил благословение родителей. У-у-у…
Катерина Мироновна накапала Тоньке валерьянку, но под этот вой хлопнула ее сама.
Выхватив у бабули мензурку и флакон с каплями, Нилка метнулась на кухню за водой и уже оттуда услышала голос бабы Кати – он был сердитым:
– Так чего ты, дура, ревешь?
– Да? – негодующе воскликнула Тонька. – Вам хорошо говорить, а я не знаю, что делать.
– Н-да, – протянула Катерина Мироновна, – дела. Растерялась она, понимаешь. Не знает, за кого замуж идти. Этот Алик, он же отец ребенку?
– В том-то и дело, что отец. – Тонька выпятила нижнюю губу и подула себе на лицо.
– Так и выходи за него.
Нилка вернулась, когда Тонька по-детски склонила голову к гладкому плечу:
– Так стра-ашно же.
– А любовь крутить с ним, значит, было не страшно?
– Ну, баба Катя, ну что вы сравниваете? – обиделась Антонина и даже перестала реветь.
– Вот и собирайся, и поезжай в Адыгею на ПМЖ.
– Так у меня свадьба через две недели! – взвыла Тонька, и все пошло по новому кругу.
Наконец, Катерине Мироновне удалось пробиться к Тоньке.
– А Веня что?
Тонька моментально преобразилась.
– Веня не уступает меня, – с гордостью сообщила она, утирая рукавом глаза – платок был насквозь мокрым. – Они подрались, и Веня победил Альку. Выбил нож у него из рук, скрутил и сел сверху.
Нилка с Катериной Мироновной переглянулись:
– Но-ож?
– Да, – торжественно подтвердила Тонька, – нож.
Нож был сильным аргументом.
– Так выходи за Веню, – высказала общее с Нилкой мнение Катерина Мироновна.
– Так он же не родной отец ребенку, – уронила голову на стол и снова заревела Тонька.
Катерина Мироновна с Нилкой снова переглянулись.
Через два часа, когда Тонька напоминала японку с календаря за 1979 год, много лет висевшего в спальне у бабы Кати, решение было принято.
Оно не отличалось оригинальностью, но было единственным, устроившим три стороны: кто из соискателей проявит большее терпение и внимание к будущей матери, тот и поведет ее в ЗАГС.
После опытного образца Нилка сначала придумала расписать батиком костюм из белой ткани, но потом склонилась к мысли о тунике и не пожалела – туника вышла радостная, по-настоящему летняя. Носил бы и носил.
С ценой определиться помогли сайты в Интернете (спасибо Ренеше).
Когда с ценой соотнеслись, Ренеша сфотографировал тунику, Нилка созвонилась с магазинами художественных изделий и сбросила фотографию им на сайты.
В магазинах тунику одобрили, так что даже пришлось выбирать, кому отдать предпочтение. Предпочтение отдали тому салону, что размещался в центре, и Ренеша повез Нилку в город.
Нилка скрупулезно подбирала себе экипировку, как перед самым важным в жизни днем. Надела то, что ее ни разу не подвело: старенькие джинсы, в которых она поступала в техникум, джемпер и накидку, в которых гуляла с Вадимом по Мадриду… Если нельзя повторить Мадрид, то можно хотя бы отпугнуть неприятности.
Но даже вещи, принесшие когда-то удачу, не укрепили Нилкин дух. У нее потели подмышки и ладони, она тряслась, как перед экзаменом, и ничего не могла с собой поделать.
– Может быть, не будешь продавать эту свою тунику? – ласково спрашивал Рене. – Может, будешь носить ее сама?
– Нет, зачем? Я ее делала на продажу.
Рене погладил Нилкину руку – она оказалась ледяной.
– Замерзла?
– Немного волнуюсь, – призналась Нилка.
– Вот увидишь, все будет отлично.
Отношения между ними установились более чем странные.
В тот вечер на веранде у нее помутилось в голове – она и сама не поняла, как поцеловала мецената-вымогателя.
А он, мелкий жулик, разводила, и не подумал зачесть ей этот поцелуй.
Видите ли, поцелуи нужно считать не штуками, а человеко-часами.
После первого часа, потраченного на обучение, почему-то Нила была готова к тому, что Рене обольет наставницу презрением (далее со всеми остановками по сюжету сказки «Свинопас»).
Однако ничего похожего не произошло, более того, Ренеша сухим деловым тоном сообщил:
– Ненила, тебе нужно понять одну простую вещь: конечный результат зависит только от тебя. Когда я научусь целоваться, необходимость в сделке отпадет.
– Ну, так учись!
– А как я научусь, если ты меня не учишь?
– Как это не учу? А что, по-твоему, я делаю?
– Значит, ты плохо стараешься.
– Тогда уволь меня.
– А краски? Ты уже пользуешься красками, – намекнул шантажист, и Нилка услышала, как защелкнулся капкан.
– Хорошо, я постараюсь, – обреченно вздохнула она, и Рене снова подставил губы для поцелуя.
И Нилка снова осторожно поцеловала прохвоста лягушатника, затем оторвалась от его губ и изучающе посмотрела прямо в лицо. Тот сидел каменным изваянием.
Нилка поцеловала смелее, уже со знанием дела.
Пахло от Рене очень вкусно, и все равно Нилку не покидало чувство, что она целуется со статуей Командора.
Нилка даже не заметила, как увлеклась и вошла во вкус, но тут занятие пришлось прервать, потому что Рене стал задыхаться. Смуглые щеки полыхали, глаза затянуло пленкой, и Нилка всполошилась, решив, что это какая-нибудь редкая болезнь, потому что ничего подобного с Валежаниным на ее памяти не случалось, а другого опыта у нее не было.
К счастью, Ренеша быстро пришел в себя, и пришедшая было мысль позвать на помощь бабулю или вызвать Варвару Петровну вылетела из Нилкиной головы.
Прерванный поцелуй породил томительную, болезненную паузу, которую с грехом пополам общими усилиями заполнили разговорами.
Рене рассказал о родителях (они умерли), о службе во Французском иностранном легионе, куда Дюбрэ отправился за компанию с другом, о сценарном факультете университета и работе на национальном телевидении в качестве режиссера документальных фильмов.
Потом судьба сделала крутой вираж, и Рене Дюбрэ открыл модельное агентство.