– От Рене ничего не слышно? – как бы между прочим спросила Катерина Мироновна.
– Слышно, – с ехидством ответила Нилка. – Он занят тем, что смотрит на красивых женщин.
– Много ты знаешь, на кого он смотрит. У Рене сердце верное.
– Это не мешает ему любоваться чужими девушками.
– Уж не тобой ли?
– А что, мной уже и полюбоваться нельзя? – оскорбилась Нилка.
– Можно, еще как можно, – посмеивалась баба Катя, – и незачем злиться. Напиши ему, что скучаешь.
– Я?! Скучаю о Дюбрэ? – С негодованием Нилка явно перебарщивала.
– А то я не вижу.
Нилка покраснела, будто ее застукали за малым делом в неположенном месте.
– Только этого мне не хватало – начать скучать по этому зануде.
– Кто зануда? Рене зануда? – пришла бабушкина очередь негодовать.
– Конечно, зануда.
– Значит, каждый симпатичный, интеллигентный, порядочный, честный человек для тебя – зануда?
– И ты откуда его так хорошо знаешь? – с подозрением спросила Нилка. – Вы что, за моей спиной переписываетесь и перезваниваетесь?
Крепкое тело Катерины Мироновны всколыхнулось от смеха.
– Ой, насмешила, девка! Зачем мне с Рене переписываться и перезваниваться? С Божьей помощью я людей вижу насквозь. Если б ты молилась, тоже бы видела. Не вляпалась бы, как муха в мед, в своего сканера.
– Кого-кого? – вытаращилась Нилка.
– Ну, как его, эту сволочь, агента-то твоего?
– Не сканер, а скаут!
– Ну, скаут. Нашла в кого влюбиться, тьфу!
В голове у Нилки начался кавардак, несколько секунд ей потребовалось, чтобы сообразить:
– Ба, а откуда ты знаешь про скаута?
– В новостях передавали, – буркнула Катерина Мироновна, закрывая тему.
Нилка обняла бабушку и прижалась щекой к ее платку на голове:
– Ба, нам же хорошо вдвоем, спокойно, зачем нам кто-то еще?
– Тебе семья нужна, Нилушка, я же не вечная.
В бессильной ярости Нилка притопнула:
– Вот ненавижу, когда ты так говоришь!
– Хорошо, не буду, но жениха тебе все равно нужно найти.
Как ни сопротивлялась Нилка, бабушкин совет засел в голове и каким-то образом тоже связался с мартом.
Жужжание машинки глушило все звуки, Нилка не слышала, как баба Катя открыла ворота, как въехала во двор «мазда», как Рене пристроил куртку на вешалке, под вешалку аккуратно поставил замшевые ботинками, каким-то образом минуя скрипучую половицу, прошел в комнату и материализовался у Нилки за спиной – машинка стояла у окна.
Чужие ткани и вещи к этому времени текли потоком в Нилкины руки и почти потеряли очарование. Нилке было до оскомины скучно кроить примитивные черные юбки-карандаши и бесконечные красные блузки.
Ей как воздух нужны были эстетические удовольствия, и она садилась к компьютеру и открывала тот самый сайт – источник света и радости, на который подсадил ее Рене, – сайт с картинами Лин.
Несколько карандашных набросков уже ждали своего часа, в голове уже созрело несколько композиций для батика, а Рене все не было.
И Нилка заваливала себя работой. Набрала заказов к 8 Марта и шила, шила, не поднимая головы.
Наверное, флюиды, которые излучала Нилка, соткали мостик к Рене, и он нарушил собственный график и нагрянул в конце февраля.
Еще табачный парфюм не достиг Нилкиного носа, Рене никак еще не выказал своего присутствия, а Нилку охватило волнение, она почувствовала Дюбрэ всей кожей. Шея и плечи одеревенели.
Она сняла ногу с педали, жужжание стихло. Боясь повернуться и не увидеть своего друга, спросила:
– Ба, это ты?
– Нет, Ненила, это я.
Тяжелые, прохладные ладони легли на плечи, и Нилка почувствовала слабость во всем теле.
– Ты привез анилиновые краски? – сипло спросила она.
– Естественно, мон шер. – Судя по голосу, Рене улыбался.
Ладони на плечах смущали и отнимали волю. Сделав над собой усилие, Нилка повела плечами, освобождаясь из плена, и обернулась.
Рене действительно улыбался, и Нилку ожидало открытие: улыбка у благодетеля была обаятельной. Да чего там – красивой была улыбка. Не ответить на такую улыбку было невозможно, и Нилкины губы глупо расплылись в ответ.
– А резерв?
– Привез все, что только может понадобиться.
– А где все? – Нилка нетерпеливо осмотрела комнату позади Рене.
– У входа.
Отложив шитье, Нилка выскользнула из-за машинки и понеслась в прихожую.
Под вешалкой, рядом с замшевыми ботинками, стояла небольших размеров коробка, перемотанная скотчем. Обманутая ее размерами, Нилка легкомысленно подхватила коробку и присела, не рассчитав силы.
– Я сам, не трогай, – попросил Рене, появившись в коридоре. Он приобнял Нилку за талию и осторожно отодвинул в сторону.
Вполне невинное касание (тысячи подобных она сносила в бытность моделью) обожгло.
Нилка стояла в оцепенении, опасливо косила глазом на Рене и соображала, что это с нею такое случилось.
Происходило что-то странное, состояние не поддавалось определению, это был коктейль из восторга и страха, испытанный ею давным-давно, в детстве на тарзанке. Сердце готово было выпрыгнуть из груди.
– Забыл сказать: ты выглядишь очень хорошо, – будничным тоном сообщил Рене и поднял с пола подарки.
Нилка сдвинула брови и часто-часто захлопала ресницами, глядя на удаляющегося Рене: неужели он ничего не почувствовал? Так ничего и не поняв, припустила следом за Рене – с сезамом в руках он уже скрылся за дверью ее комнаты.
– …У нее уродский профиль. – Нилка надула губы и отвернулась.
Спор вышел из-за модели, фото которой украшало обложку журнала Bazaar.
Журнал Рене использовал как упаковочный материал, тем не менее зачем-то принялся защищать модель:
– Нет, ты не права. Профиль у нее нежный.
– И что ты там нежного увидел?
– По-моему, трогательный носик.
– Вздернутый, ты хочешь сказать.
– Как? Вздернутый?
– Да. Это такой вот, как у нее, кончик носа. И что в этом красивого?
– Как у Роми Шнайдер. По-моему, симпатично.
– Не знаю, как у Роми Шнайдер, а у этой выскочки нос смешной.
– И разрез глаз как у Роми Шнайдер, – продолжал Рене, точно не слыша Нилкиного злобного шипения.
– Ага, с тяжелыми, будто с перепоя, веками. По-твоему, это красиво?
– По-моему, ты завидуешь.
– Ой, да чему там завидовать? – Нилка исходила презрением. – Понимаю еще Даутцен Круз, а эта – фу, выдра.
– Между прочим, одна из самых высокооплачиваемых моделей. – Рене, не скрываясь, подначивал Нилку, но она так была обозлена, что не замечала очевидного.
– На здоровье. Только никакие деньги не сделают ее красивой.
– А вот тут ты ошибаешься, – с самым серьезным видом возразил Рене, – красивая женщина – это дорогая женщина.
Этот пассаж о дорогой женщине стал последней каплей. Нилка с силой всучила журнал Рене: