Читать интересную книгу Йоханнес Кабал. Некромант - Д. Ховард

— Хорошо, но вы напрасно теряете время.

Кабал повёл трёх полицейских и Барроу в сторону зала. Он отпёр большой замок, на который

была закрыта входная дверь, и отступил.

— Прошу вас.

Полицейские вошли и столпились у двери, а Кабал обошёл вокруг здания и открыл ставни.

Взгляд Барроу упал на место, где стояли вертепчики, и он отправился рассмотреть их поближе,

полицейские — за ним. Кабал прислонился к стене, изображая безразличие. Барроу шёл вдоль ряда

вертепчиков, между делом читая названия:

— "Дом Синей Бороды", "Колодец и маятник", "Двор Ивана Грозного", "Спальня с

привидениями", "Тайбернское дерево" — Прямо Гран-Гиньоль, мистер Кабал, — сказал он

неодобрительно.

— Людям нравится, — ответил Кабал, — мистер Барроу.

Барроу подошёл к концу ряда, к автомату, накрытому брезентом, на нём висела табличка.

— Не работает? В чём дело?

— Не знаю. Что-то сломалось. Я в этом не разбираюсь.

— Мы бы хотели взглянуть, сэр, если вы не против, — сказал сержант.

— Думаю, не стоит. Даю слово, что автомата, подходящего под ваше описание, нет. Разве этого

не достаточно?

— Мы бы хотели посмотреть сами, сэр. Снимите, пожалуйста, брезент.

— Я и правда не думаю, что это хорошая идея.

— Может и так, сэр. Прошу прощения...

Сержант быстро развязал брезент и откинул его.

Автомат застрял на середине действа. На залитой лунным светом улице, по садовой дорожке

возле дома за офицером полиции гнался чей-то разгневанный муж. В окне верхнего этажа изображала

истошные крики женщина с неправдоподобно большой грудью. Примечательно, что форменные

штаны болтались у офицера вокруг лодыжек. Машина называлась "Изменила с полисменом".

Сержант покраснел. Маленький полицейский выглядел в точности как он сам, и сходство это не ушло

от внимания его констеблей. Хуже того, женщина была очень похожа на миссис Бленхайм с

Макстибл Стрит, муж которой часто работал в ночную смену.

— Что ж, думаю, на этом всё, — спешно сказал он, пытаясь снова накрыть автомат брезентом.

Тот, как будто по собственной воле, продолжал спадать. — Мы пойдём, сэр. Спасибо за содействие.

Вы были очень терпеливы.

— Не за что, сержант, — любезно сказал полицейскому Кабал, глядя, как тот уходит, подгоняя

ухмыляющихся подчинённых.

Кабал посмотрел им вслед и поправил очки.

— Интересное место, эта ваша ярмарка, мистер Кабал, — сказал Барроу у него за спиной.

— Спасибо, мистер Барроу, — поворачиваясь, ответил Кабал.

— Это вовсе не комплимент. Просто комментарий: интересное место. Взять хотя бы этот зал.

— Вот как? — Кабал поднял брови. — Чем же он интересен?

— Автоматы эти. — Барроу указал на вертепчики. — Ужас и смерть без конца. Тут мы

подходим к последней — той самой, в которой, по сведениям полиции, содержался рецепт яда — а

там чистой воды комедия. Странно, вы не находите? Ни к месту.

— Люди такое любят, — ответил Кабал. — Так мне сказали. Этот автомат был добавлен

позднее.

— Позднее так позднее. — Барроу пошёл к двери и задумчиво посмотрел на балаган. — Не

нравится мне ваша ярмарка, мистер Кабал. Она внушает мне отвращение.

— Мы не можем гарантировать, что угодим всем.

— Я не это имел в виду. Ещё на службе, во время расследования меня, как и любого другого,

посещали догадки. Иногда они были обоснованы, иногда нет. Но порой у меня возникало особое

ощущение — самый что ни на есть мерзкий вкус во рту. Противный, ни с чем не сравнимый вкус.

Сидел я однажды на допросе одного паренька, он проходил как возможный свидетель убийства.

Заметьте, всего лишь свидетель. Уважаемый человек, который, возможно, видел нечто полезное.

— И вы ощутили этот ваш волшебный мерзкий вкус?

— На полную катушку. Он и оказался нашим убийцей. Но тогда он даже подозреваемым не

был. Вот что важно. У меня не было причин его подозревать.

— Вы уверены, что взяли нужного человека, а не сфабриковали дело, потому что забыли

почистить зубы тем утром?

— Не думаю, что даже самый рьяный любитель теорий полицейского заговора поверит, что мы

подставили человека, закопав четыре тела у него за домом и разбив сверху сад камней.

— Сад камней? — Кабал представил себе эту картину. — И правда, на правдоподобную

историю не тянет. В таком случае, может, вы и были правы. Полагаю, говоря, что моя ярмарка

внушает вам отвращение, вы полагаетесь на этот необыкновенный криминалистический привкус?

— Дома я, пожалуй, выпью чашку очень крепкого чая. Надеюсь, это его перебьёт.

— Так и сделайте. Быть может, однажды, до суда будут допускать улики, основанные на

ощущениях. А пока, желаю вам хорошего дня. Я бы с радостью поспал пару часов, если это вообще

возможно.

— Хорошего дня, мистер Кабал, — сказал Барроу и направился в сторону города.

Кабал степенно зашагал к себе в кабинет, но едва Барроу скрылся из виду, бросился бежать.

Запыхавшись, он влетел в вагон, открыл ящик стола, взял из коробки верхний контракт и положил его

во внутренний нагрудный карман.

— Так она это сделала? — сказал Хорст.

Кабал подскочил.

— Я тебя там не видел, — сказал он, убирая коробку и аккуратно запирая ящик.

— Я не хотел, чтобы ты меня видел. Так она убила своего ребёнка?

— Да. Разве это не чудесно? — Он замолчал. — Не то, что она убила своего ребёнка, конечно

же.

— Нет. Не очевидно. Совершенно не очевидно. Полагаю, ты собираешься пойти к ней и

предложить выход из этого затруднительного положения?

— В этом и задумка, — сказал Кабал. Ему совсем не нравился тон брата.

Хорст долго сверлил его глазами. Посмотрел на часы.

— Солнце скоро взойдёт. К тому времени нам, существам ночи, надо быть у себя в логове.

Оставить день существам света.

— Хочешь, чтобы я почувствовал себя виноватым? Ничего не выйдет.

— Мой младший брат только что спланировал убийство ребёнка. Если после этого тебя не

мучает совесть, я уже ничего не смогу поделать. Вчера я предлагал тебе шанс всё искупить.

Ошибочка вышла, прости. Отец всегда говорил, что у меня не получается распознать безнадёжный

случай.

— Неужели? — Кабал надел пальто. — Как непохоже на отца за что-то тебя критиковать.

Хорст поднялся с того места, где сидел — на ящике с одеялами, и Кабал с трудом поборол

желание отшатнуться.

— Не будь лицемером. Будешь вспоминать о соперничестве между братьями, чтобы оправдать

каждый свой поступок? "О, не вините меня за преступления против человека, Бога и природы. Это всё

потому что мой брат такой идеальный." Да ни один суд присяжных не усомнится в твоей

невиновности.

Он улыбнулся и снова сел.

— Рассказать, что самое смешное? Год назад, когда ты пришёл за мной, я был рад тебя видеть.

В конце концов, за мной вернулся мой брат. Он не сразу удосужился это сделать, но лучше поздно,

чем никогда. Да, ты продал душу, а я стал чудовищем, но, помимо этого, всё как в старые добрые

времена.

— А теперь ты хочешь сказать, что ошибался?

— Я хочу сказать, что ошибался наполовину. Я ошибался насчёт того, кто из нас стал

чудовищем. Целый год я наблюдал за людьми, что подписывали эти контракты, и я молчал, потому

что, насколько я понимаю, они бы и так отправились в Ад, подпиши они клочок бумаги или нет.

Некоторые, может, были на границе, но не то чтобы за них стоило беспокоиться. А вот та девушка —

другое дело. Она никогда бы не сделала того, что сделала, если бы ты ей на это не намекнул. Она бы

справилась. Теперь она проклята, даже если не подпишет контракт. И это твоих рук дело. Не

сомневаюсь, у тебя есть, что ей предложить, если она согласится. Сделай одолжение, ладно?

— Одолжение?

— Сделай то, что намерен сделать, но оставь контракт здесь.

Кабал нахмурился.

— Но тогда он не засчитается.

Хорст положил подбородок на ладонь и посмотрел на брата. Он и не думал, что его брат может

быть таким непонятливым.

— В этом весь смысл, — пояснил он.

Кабал посмотрел на Хорста как на сумасшедшего.

— Тогда смысла в этом нет.

Нахлобучив шляпу, он ушёл, хлопнув за собой дверью.

Хорст очень долго смотрел на дверь, потом взглянул на песочные часы. Время почти

закончилось: в верхнем сосуде осталось несколько зёрен неизмеримо мелкого песка.

— Очень жаль, — тихо сказал он сам себе, — больше, чем ты можешь себе представить.

* * *

Кабал прибыл в полицейский участок и навёл справки. Он якобы был очень расстроен, что

несчастная женщина (в самый последний миг он ухитрился не сказать "душа") сделала нечто столь