Читать интересную книгу Лондон по Джонсону. О людях, которые сделали город, который сделал мир - Борис Джонсон

«Прекратите называть это мятежом, — предупреждал он парламентариев в 1775 году. — Если правительство не попытается понять чувства американцев, весь континент будет отчленен от Великобритании, и падет гигантский купол огромной империи». Его речь была опубликована в американской The Boston Gazette. В апреле 1775-го он собрал подписи двух тысяч своих сторонников, радикалов из Сити и членов гильдий, которых больше заботили свобода торговли и низкие налоги, чем «суверенность» над Америкой. Капиталисты с готовностью подписывали «петицию» Уилкса, в которой он обвинял короля в «попытке установить неограниченную власть над Америкой», и, явно унижая министров, Уилкс воспользовался правом лично подать петицию королю.

Впервые эти два антагониста смотрели один другому глаза в глаза, по крайней мере, насколько это позволяли особенности зрения Уилкса. Испытанный бунтовщик низко поклонился и с выражением полнейшего почтения вручил свою оскорбительную петицию в монаршие руки.

Позднее Георг III говорил, что «он никогда еще не видел такого хорошо воспитанного лорда-мэра», тем не менее он немедленно изменил протокол, чтобы такая сцена не могла повториться. К концу года Уилкс стал настолько рьяным в своих проамериканских симпатиях, что его подозревали в прямой измене и активном соучастии в создании сообщества по сбору денег на оружие для американцев.

В ноябре 1777 года он осудил войну в Америке как кровавую, дорогую и бесполезную. «Людей не обращают в свою веру, сэр, силой приставленного к груди штыка», а в 1778 году, когда дела у несправлявшихся британцев пошли уже совсем плохо, он просто испепелял власть. «Целый ряд унизительных поражений вполне достаточен, чтобы убедить нас в абсолютной невозможности покорения Америки силой, и боюсь, что мягкие средства убеждения также не будут успешны». Это не демагогия.

Как всегда во время войны, публика начала выступать за «своих парней» — то есть «за наших», и Уилкс несколько утратил популярность из-за своей позиции. Если вам нужны дополнительные подтверждения его неукротимой готовности следовать логике свободы, взгляните на эти его замечания в ходе обсуждения положения католиков. «Я, сэр, не преследовал бы даже атеистов… Я хотел бы видеть стоящими по соседству с христианским храмом, рядом с его готическими башнями, минарет турецкой мечети, китайскую пагоду, еврейскую синагогу да еще и храм солнца…»

Здесь, в вопросе религиозной терпимости, можно видеть, что было особенно важно для Уилкса. Когда речь зашла о преследовании католиков, его гораздо больше интересовала реальная защита свободы, а не одобрение толпы.

Акт об облегчении положения католиков сэра Джорджа Сэвила содержал половинчатые меры, направленные на предоставление католикам полного права покупать и наследовать землю и вступать в армию. Этот здравый подход вызвал панику в сектантски фанатичной Шотландии, где распространялись слухи, что папа римский приказал католикам тайно вступать в армию и повернуть оружие против протестантов. Начались бунты, а вскоре волнения перекинулись и на Англию.

Чокнутый член парламента лорд Джордж Гордон начал разжигать антикатолические чувства и собрал 120000 подписей под петицией за отмену Акта Сэвила, и важно заметить, что это отвратительное предложение было поддержано в лондонском Сити старыми политическими приятелями Уилкса. 2 июня 1780 года Гордон повел огромную толпу в пятьдесят тысяч человек от пустыря Сент-Джорджес-филдс к Вестминстеру, и в ходе дебатов по его законопроекту он высовывался из окна и заводил толпу сообщениями о том, кто из парламентариев не разделяет их нетерпимости.

В И утра толпа взбесилась. Они ворвались в часовню посла Сардинии на Дьюк-стрит, разгромили ее и подожгли. С посольством Баварии поступили так же. На следующий день бунтовщики повторили пример «крестьянского» восстания и ворвались в Ньюгетскую и другие тюрьмы с кирками и кувалдами, и вскоре тюрьмы пылали и звенели сбиваемыми с уголовников кандалами.

Парламент в тревоге испарился. Король приказал армии действовать при подавлении толпы без позволения магистратов, и надо сказать, среди бунтарей было сколько-то головорезов и преступников, но в целом это были те самые люди, которые несли Уилкса на руках во время выборов в Мидлсексе: рабочие, подмастерья, поденщики, официанты, домашняя прислуга, ремесленники и мелкие торговцы. И вновь Джон Уилкс оказался в центре беспорядков — на противоположной стороне.

Толпа окружила Лондонский мост и подожгла его в нескольких местах, когда там появилась группа солдат во главе с советником Уилксом, членом парламента.

Последовала схватка, в ходе которой многие бунтовщики «были сброшены в Темзу». Через какое-то время толпа обратила внимание на Банк Англии, символ самих денег, власти и капиталистического заговора, то здание, которое в наше время измазали и забросали антиглобалисты, протестующие против G20. Где же был Уилкс, пламенный радикал? Он вел отряд солдат, которые ранили и убили нескольких бунтарей и разогнали толпу.

Уилкс распорядился принять достаточно крутые меры в своем районе Сити. Он закрыл пабы, он конфисковал оружие, он посадил под замок вожаков. И все приветствовали его как «Мистера Закон и Порядок» — как человека, который овладел положением. Натаниэль Рексолл говорил, что он представил «непреложные доказательства» своей верности короне. Безусловно, он испортил свой образ всегдашнего героя у лондонской толпы, но за это он заслуживает еще большего уважения.

Мы видели, что Уилкс не любил насилие, — вспомните, как он был озабочен безопасностью своих охранников, когда толпа пыталась освободить его на Лондонском мосту. Во время гордоновских бунтов ему не хотелось прибегать к насилию, но он ненавидел причину этих бунтов. Ему был отвратителен антипапизм его коллег, таких как советник Фредерик Булл, и, хотя теперь его зачислили в число тех, кто поддерживает католиков, ему было откровенно все равно.

Доктор Джонсон одобрительно писал Хестер Трейл: «Джек Уилкс возглавил отряд, который их разогнал. Джек, который всегда жаждал порядка и покоя, заявил, что, если бы ему доверили власть, он не оставил бы в живых ни одного бунтовщика». Джонсон написал это с иронией. Уилкс не всегда был поборником порядка и покоя, по крайней мере, по мнению Джонсона, но в данном случае он поступал именно так, как поступил бы сам доктор.

Возможно, пора признать, что на самом деле у этих двух титанических личностей Лондона XVIII века было много общего. На поверхностный взгляд они были полярно противоположны. Джонсон был тори, Уилкс был радикалом. Джонсон был монархистом, Уилкс был упорно непокорен тому самому королю, верность которому он формально заявлял.

Джонсон был сексуально подавленным христианином и, возможно, самобичевателем, Уилкс был неудержимым распутником. Но, когда они встретились на одном из самых знаменитых обедов в мировой истории, все прошло гладко.

Местом проведения был дом Чарльза Дилли, издателя, на улице Полтри в Сити, датой проведения было 15 мая 1776 года, а идея проведения принадлежала Босуэллу. Он хотел посмотреть, что будет, если он поместит великого человека в неожиданную компанию. Он решил его слегка подготовить. Возможно, доктору понравятся не все его приглашенные, намекнул он. Хм, сказал Джонсон, это дело Дилли, приглашать кого бы то ни было по своему выбору. А что, если туда явятся друзья Дилли — радикалы? «Фу». А что, если туда придет Уилкс? «Что мне за дело до этого, сэр?»

Когда Джонсон и Босуэлл приехали к Дилли, Уилкс впервые увидал своего идеологического противника вблизи. Если Уилкс выглядел странно, то Джонсон выглядел дико с его трясущейся медвежьей фигурой, его золотушной кожей и глупым маленьким париком. Сначала слабые глаза Джонсона не разглядели компанию. «Кто это такой — вон тот джентльмен, сэр?» Босуэлл назвал мистера Артура Ли, борца за независимость Америки. «Ту, ту, ту», — промямлил Джонсон себе под нос, как он обычно делал, когда пытался что-то вспомнить. Затем Джонсон заметил высокого человека, модно одетого, со странным лицом. «А кто это там — вон тот джентльмен в кружевах?» — «Мистер Уилкс, сэр». Теперь обратимся к книге Босуэлла «Жизнь»:

«Эта информация смутила его еще больше, ему было непросто сдерживать себя, он взял какую-то книгу, сел у окна и стал читать… Приятная новость, что “Кушать подано!”, развеяла его задумчивость, и мы все сели за стол, без всяких признаков дурного настроения… Мистер Уилкс разместился рядом с доктором Джонсоном и вел себя по отношению к нему с таким вниманием и вежливостью, что сильно вырос в его глазах. Никто на свете не ест так страстно, как Джонсон, и так любит все вкусное и нежное. Мистер Уилкс очень старательно потчевал его телятиной: “Прошу вас, позвольте, сэр: вот здесь получше. Кусочек зажаристого. Чуть-чуть жира, сэр. Немного начинки. Вот возьмите подливку. Доставьте мне удовольствие передать вам масло. Позвольте порекомендовать вам выдавить сюда немного этого апельсина, сэр, или, может быть, лимона, будет пикантнее”. “Сэр, сэр, я премного благодарен вам, сэр!” — вскричал Джонсон, поклонившись и повернув к нему голову, и некоторое время смотрел на него с “мрачным достоинством”, которое вскоре сменилось добродушием».