– не безжизненное хранилище знаний, а в некотором роде мозг?
Она размышляла над этим вопросом с тех самых пор, как во время ритуала фантом Каллума намекнул, будто архивы каким-то образом за ними следят. На кой Обществу отслеживать через архивы обитателей особняка? В их поведении не было ничего особенного, если только цель состояла не в том, чтобы создать их модели для предсказания потенциальных действий. А это уже либо выдает преступный умысел, либо доказывает теорию Парисы. Если данные собирает Общество, то это скучно и неинтересно. Тогда они ничем не лучше интернета 2.0. Но если поведение посвященных изучают сами архивы, если задача напитать библиотеку и взрастить ее на самом деле не так уж метафорична, то это еще одно очко в пользу теории об атавистическом разуме.
Если нечто, технически не совсем живое, сможет предсказывать поступки Парисы и ее сокурсников, то не подтверждает ли это концепцию коллективного сознания, предопределенности судьбы? Либо так, либо Общество и правда ведет за посвященными незаконную слежку, что, в принципе, предсказуемо, если говорить о преступных планах, и в то же время любопытно. Каким бы ни оказался ответ, Париса хотела добиться его, прежде чем без оглядки покинуть стены этого дома.
Однако убедить Далтона, похоже, так и не удалось, поэтому она решила, что капелька интима не помешает. Такой обмен показался ей справедливым.
– Я тут размышляла о снах.
– О снах, – эхом повторил Далтон. На этот раз в его голосе звучало больше любопытства, чем снисхождения и разочарования. И хотя Париса ненавидела, когда из нее что-то вытягивают, она не могла не признать, что порой это эффективно.
– Да, снах. – Нико, раскрыв ей природу своего приятеля-сноходца, подал идею о том, что грезы находятся на пересечении времени и мысли. – Они ведь существуют на общем астральном плане. В принципе, в четвертом измерении.
– Хм-м-м, – задумчиво промычал Далтон.
– И когда я проникаю в твои сны, – осторожно добавила Париса, – всегда вижу одно и то же. Как если бы в них прописалась частичка тебя. – Вот именно, как если бы. – Тебе это не кажется интересным?
Но тут она, похоже, вновь ступила на проблемную территорию, потому что огонек в глазах Далтона внезапно погас.
– Париса…
– Ты первый заговорил об этом, – напомнила она. – Мол, анимацию трупа Либби Роудс создал ты. – Они оказались на грани спора, а ссориться Париса не любила. Уж точно не с любовником, ведь это пустая трата времени: решить конфликт можно с большей пользой и наслаждением. До того как ввязываться в драку, надо подумать, чем она может закончиться, но Париса такими вещами не утруждалась. – Мне что теперь, забыть об этом?
Далтон покачал головой.
– Я просто не мог сотворить ту анимацию и не в состоянии объяснить это.
– Нет, ты думаешь, будто не мог сотворить ту анимацию, потому что у тебя нет объяснения. Но я-то тебя знаю, знаю твой разум.
Вот где он прокололся. Впустил ее в свою голову, дав изучить себя. Открылся, а это Париса всегда называла критической ошибкой.
– Знаю, – продолжала она, – что ты с первого взгляда распознал собственную магию. Возможно оно или нет, но это так. Ты сотворил анимацию Либби, – упрекнула она Далтона, и он вздрогнул. – Спорна только методика ее создания; непонятно, как ты это сделал и зачем.
Они смотрели друг на друга в немой схватке: Далтон – скрестив руки на груди, Париса – воинственно уперев кулаки в бока. Как живая аллегория ссоры. Несмотря на собственные правила жизни и трезвый расчет, Париса все еще умудрялась попадаться в ловушки.
Далтон словно не понимал, с какой стати Париса вдруг утратила утонченность и устроила ему разборки. А у нее просто лопнуло терпение. Она стояла и предъявляла претензии, а ведь это несексуально и уж точно ничуть не соблазнительно. Еще ни разу Париса не позволяла себе опуститься до уровня семейной ссоры: ты не прав! Сама не права! Тьфу, дилетантство. И отчего она так парится? Либо она засиделась на одном месте (ровно на два года дольше, чем нужно), либо библиотека тянет из нее какие-то соки (скорее всего, рассудительность). Мысли Парисы будто гонялись волчком друг за другом, перегорая в шлак и пепел маразма.
Она все еще мысленно кипятилась, но тут Далтон обнял ее за талию и положил руку на бедро.
– Давай не будем ссориться, – сказал он, и это по-своему было ужасно, ведь он не отрицал, что они ссорятся.
Они слишком сблизились. Фу, гадость. Как же навязчиво. Париса прогнала прочь эти мысли, пока все не стало только хуже.
– И что же ты предлагаешь?
– Мне тебя не хватало. – Далтон скользнул губами по ее шее, отчего женщина более мягкого характера точно растаяла бы. – В последние дни у тебя на уме одно разрушение.
– Не разрушение. – Она ведь не разрушить архивы хотела, а только понять их. Но если откроется, что они со всех сторон омерзительны, то да, пусть, так и быть. В нужный момент она сожжет этот мост. – Хотя от напряжения спина побаливает, – сказала Париса, томно глядя на Далтона снизу вверх.
– Давай я тебе помогу.
Они постепенно и, как всегда, непринужденно заходили все дальше, и Париса уже без труда проникла в голову Далтона, как будто он сам ее пригласил. Учитывая все обстоятельства, было несложно.
Хм-м-м.
Пожалуй, даже слишком легко.
Ну вот, опять этот град мыслей. Ссориться с любовниками Париса не привыкла, это да, но задним умом все же понимала: что-то не сходится. Одно дело, когда Далтон старается избежать ссоры, и совсем другое – когда вот так широко открывает свой разум. Ведь он всегда безупречно контролирует мысли, а тут такая небрежность, беспечность. Не в его духе. В конце концов, Париса успела его изучить. Если бы обычный мужчина пустил ее к себе в голову вот так легко, прямо через парадную дверь, она бы не удивилась, даже наоборот, ожидала бы подобного, однако Далтон обычен во многом, но только не в этом.
Внезапно Париса с болезненной уверенностью поняла, что в голову к Далтону именно сегодня ночью она пробралась отнюдь не случайно и, что хуже, дело даже не в ее умении обольщать (романтикой тут и не пахло).
Что-то здесь было не так.
Казалось бы, уговорить Далтона на то, чем он любит заниматься с Парисой, – плевое дело, но как быть с приоткрытой завесой его ума? Здесь будто орудовал взломщик, оставивший после себя ментальный след.
Парису внезапно накрыло чувством незащищенности, выводя ее из себя. Образно, разумеется, ведь она так и осталась в подсознании Далтона, в гостях у фрагмента его сущности.
Париса