позволяла опровергнуть мнение о консервативной партии как оплоте реакции и противнице реформ. Это было проведение в жизнь тех принципов, о которых Дизраэли писал в 1840-е годы. Позднее эта политика получила название демократического торизма или народного торизма. Необходимо было убедить в этом партию. Это уже не были тори 1830 года. Те из них, кого не убедили доводы Дизраэли, толпы народа и перспективы политической победы, поддались на уговоры лорда Дерби. Только немногочисленные члены партии пошли против лидеров. В их числе и будущий премьер лорд Солсбери, который даже покинул кабинет в знак протеста. Либералы не могли по идейным соображениям голосовать против билля, который был либеральнее, чем тот, что предлагал Гладстон. В итоге бесконечных голосований, интриг и речей, о чем уже говорилось выше, билль прошёл все стадии обсуждения и летом 1867 года стал законом. Дизраэли торжествовал — тори за полгода провели меру, которую либералы обещали более тридцати лет. «Я встретил за завтраком Гладстона, — писал один из членов парламента, — и он совершенно ошеломлен демонической ловкостью Диззи»[177].
Когда были оглашены итоги голосования, товарищи по партии встретили его овацией. В курительной комнате все спешили поздравить и пожать руку. Когда по дороге домой он зашел в Карлтон-клуб, штаб-квартиру своей партии, его встретил накрытый стол, хлопки открывающихся бутылок шампанского и новые аплодисменты коллег. Он быстро принял поздравления и отправился домой, где его давно уже ждала жена. Она приготовила пирог и бутылку шампанского. Он выпил всю бутылку, съел половину пирога и горячо поблагодарил супругу[178].
Многие пытались объяснить проведение реформы 1867 года оппортунизмом и беспринципностью Дизраэли. Это не верно. Идеи, куда более радикальные, были высказаны им ещё в середине 1840-х годов. Теперь у него появилась возможность действовать. На более радикальные меры он не мог пойти. По сути дела, проведение акта о реформе 1867 года окончательно утвердило лидерство Дизраэли в партии. Её номинальный лидер лорд, шеф Дерби, понял, что может оставить консерваторов в надежных руках. Поскольку приступы подагры у него участились и стали более мучительными, он заявил о своем окончательном намерении после начала сессии 1868 года уйти в отставку. Дизраэли уговаривал и упрашивал своего товарища и друга сохранить свой пост. В этом не было лицемерия. Теперь в Дерби он не нуждался. Это было проявление признательности и уважения к человеку, который был с ним в самые тяжелые минуты. В конце февраля Дерби отправился к королеве и вручил ей прошение об отставке, посоветовав послать за Дизраэли. 27 февраля 1868 года генерал Грей, сын премьер-министра лорда Грея и противник Дизраэли на выборах 1832 года, прибыл к лидеру консерваторов как секретарь королевы с предложением немедленно прибыть в загородную резиденцию Виктории в Осборн-Хаус. Тем же вечером королева вручила ему печати и полномочия премьер-министра. По возвращении домой его ждало письмо его предшественника. «Вы честно и с честью достигли верхней ступени политической лестницы. Желаю Вам долго сохранить это положение». Когда он вошел в палату, говорил один из апостолов либерализма Джон Стюарт Милль. Ему пришлось прервать свою речь из-за шумного приветствия, устроенного для Дизраэли. «Ну вот, — сказал тот, — я и взобрался на верхушку качающейся мачты!» (I have climbed to the top of the greasy pole)[179]. Здесь имеется в виду ярмарочный шест с призами, на который надо забраться, чтобы их снять.
Вскоре за триумфом вновь началась борьба. Наиболее ярким и последовательным противником нового премьер-министра оказался лидер либералов Гладстон. Обычно лидеры партий относятся друг к другу корректно, иногда даже по-приятельски — парламент та же сцена и не стоит переносить сценические чувства в реальную жизнь. Однако отношения Гладстона и Дизраэли носили характер личной вражды, особенно со стороны первого, о чем уже говорилось выше. После провала либерального акта и победы Диззи озлобленность лидера оппозиции стала всем очевидной. Он стал готовиться к неизбежным досрочным выборам. Как опытный тактик он поспешил сам выбрать поле битвы, им стала Ирландская церковь. Дизраэли терпеть не мог церковные дрязги, на которых сломало себе шею не одно правительство. Однако делать было нечего, пришлось поднять брошенную перчатку и ринуться в бой.
Консерваторы проиграли выборы. Они имели 279 мест против 379 у либералов. Важно другое значение первых после реформы 1868 года выборов. Они окончательно восстановили пошатнувшуюся после 1846 года двухпартийную систему. Они дали единую, сплочённую и сильную оппозиционную партию, а как любил повторять Дизраэли, ни одно нормальное правительство не может существовать без серьезной оппозиции. Наконец, они показали рост влияния консервативной партии в промышленных и торговых центах — этих традиционных оплотах либералов. Так, в Лондоне тори до 1868 года не располагали ни одним местом. В 1868 году они получили там три из двадцати двух, а на следующих выборах 1874 года уже десять! Аналогично дела обстояли и в промышленных северных графствах, как это видно из таблицы (жирным шрифтом показано количество мест от графства, обычным — число депутатских мандатов, полученных консерваторами)[180]:
Таким образом, можно видеть, что политика Дизраэли по перестройке партии и ориентации её на все слои общества, а не только на землевладельцев, дала свой результат. Возрос и авторитет самого лидера. В партии он не имел конкурентов, и даже лорд Солсбери, который ушёл из правительства в 1867 году и весьма недоброжелательно отзывался о Диззи, признал его заслуги и вернулся в лоно партии.
Когда Дизраэли покидал пост премьер-министра, королева в соответствии с традицией спросила, какие последние назначения и награждения он хочет сделать, и предложила ему самому титул лорда. Он, однако, отказался, поскольку не считал положение в партии и во фракции в палате общин достаточно спокойным. Он попросил сделать свою жену виконтессой, и миссис Дизраэли стала леди Биконсфилд.
Долги всегды были проблемой для Дизраэли. В 50-60-е годы они, по некоторым подсчётам, превышали 60 тысяч фунтов. Дело в том, что когда Дизраэли купил свой загородный дом Хагинден, братья лорда Джорджа Бентинка оказали ему большую финансовую помощь и беспроцентный кредит. Не совсем понятно почему, но старший брат, ставший герцогом Портлендом, потребовал в 1857 году немедленно вернуть долг. Пришлось занимать более двадцати тысяч под большие проценты[181]. Вот в это трудное с точки зрения финансов время и появился некий мистер Монтегю. Он был крупным помещиком из Йоркшира, имел неплохое состояние и целиком одобрял деятельность Дизраэли как лидера консерваторов. Он скупил все его долги (почти семьдесят тысяч фунтов) и оформил их как кредит под три процента годовых, что