высказыванием Дизраэли о том, что его замечания следует воспринимать лишь как дружескую критику и откровенность, премьер-министр встал, чтобы произнести гневную отповедь зазнавшемуся нахалу. Сэр Роберт сказал, что не нуждается в таких друзьях и с презрительной усмешкой, обернувшись к Дизраэли, процитировал стихи Каннинга: «Храни меня, о Боже, храни меня от преданных друзей». Тот промолчал, но спустя несколько дней вспомнил этот пассаж из речи Пиля и сказал: «Имя Каннинга всегда будет произноситься в палате с волнением. Мы все восхищаемся гениальностью Каннинга, мы все, или почти все, оплакиваем его раннюю кончину. Все с сочувствием вспоминаем его борьбу с господствовавшими предрассудками и окружающей посредственностью, с явными врагами и преданными друзьями. Цитируя этого человека, достопочтенный джентльмен может быть уверен на благосклонное впечатление. Возьмём недавно процитированные им написанные Каннингом стихи. Тема, поэт, оратор — какая удачная комбинация! (Бурные и долгие возгласы одобрения.) Я могу лишь поздравить достопочтенного джентльмена с его твёрдой памятью и спокойной совестью». Да, многие члены парламента помнили о том, как резко выступал Пиль против Каннинга накануне его смерти, как он едва не расколол партию, как он травил покойного премьер-министра[168].
Эта речь имела успех не только среди тори, о том, как здорово отхлестал Диззи этого Пиля, шептали в кулуарах парламента. Следующая филиппика была вызвана тем, что премьер-министр не удосужился ответить на запросы членов его партии о распределении бюджетного профицита. Он попросил ответить одного из министров. Это вызвало неудовольствие многих заднескамеечников. Они нашли такое поведение нарочито оскорбительным и высокомерным. Дизраэли прибег к излюбленному орудию — убийственной иронии. Конечно, есть разница в поведении достопочтенного джентльмена в бытность его лидером оппозиции и на посту премьер-министра. Как-то Пиль сказал, что он предпочтёт быть лидером джентльменов, чем пользоваться доверием королей. «Что-то мы не часто слышим о сельских джентльменах теперь… мои почтенные друзья жалуются на почтенного джентльмена… если бы они хоть немного знали человеческую природу, они бы всё поняли и молчали. Но они не хотят молчать. Что же случилось? Что всегда случается в подобных случаях? Достопочтенный баронет посылает нам своего слугу и тот весьма грациозно заявляет: „Мы не можем выносить ваших стонов у наших дверей!“ Вот таков случай с земледелием, этой красавицей, за которой ухаживал весь свет и которой изменил теперь её возлюбленный (Громкий смех)». Метафора перекочевала на страницы газет и была долгие годы темой для остряков и карикатуристов. Когда же речь перешла в плоскость практического обсуждения свободы торговли, Дизраэли дал своему сарказму полный простор. «Пиль застал вигов в ванной и унес их одежды. Он оставил их любоваться либеральной позицией (Громкий смех), а сам выступает как строгий консерватор, правда, в одежде либералов». Во время решающих дебатов, когда большинство партии было настроено враждебно, но все ещё из принципа партийной солидарности собиралось поддержать Пиля, Дизраэли произнёс одну из самых знаменитых своих речей. Он сравнил премьер-министра и лидера тори с адмиралом турецкого флота, который увёл корабли в гавань противника и объяснил свое поведение единственно желанием окончить войну[169].
Правительство более не располагало большинством и держалось только голосами оппозиции. Партия тори раскололась на протекционистов и сторонников свободной торговли (пилитов). На стороне последних был весь интеллектуальный цвет прежней партии — Пиль, Гладстон, Абердин, Грехем. Протекционисты могли рассчитывать только на лорда Стэнли в верхней палате и Дизраэли в нижней. Однако «сельские джентльмены» и лорд Стэнли не могли и не хотели признать равенство или превосходство «этого еврейского выскочки». Лидером в палате общин стал лорд Джордж Бентинк, один из сыновей герцога Портленда. Он был кумиром и деспотом всех жокеев и всех лошадников Англии. Это автоматически поднимало его авторитет среди лендлордов на небывалую высоту. Неважно, что он не произнес почти ни одной речи, и уж точно ни одной умной речи. Зато он плоть от плоти английский джентльмен на все 127 %[170]. Но Бентинк достаточно давно сблизился с Дизраэли. Он пытался познакомить его с миром лошадей и скачек (напомним, что Дизраэли был плохим наездником и не любил ездить верхом). На самом деле Дизраэли приобщил его к миру политики. Лорд Джордж стал читать правительственные документы, что привело в отчаяние добрую половину конюхов Англии — как можно променять мир честных жуликов, которые вертятся в конюшнях, на мир политиков, запах сена и навоза — на атмосферу парламента? Бентинк даже выступал в дебатах по отмене «хлебных законов» и своим отсутствием такта и грубостью конюшни смущал многих эстетов, даже Джона Маннерса. «Хлебные законы» были отменены, но вскоре виги свергли министерство Пиля и сами заняли министерские скамьи.
В оппозиции оказались сразу две партии, но пилиты по многим вопросам поддерживали вигов, чтобы не допустить протекционистов к власти. Лорд Джордж был не очень хорошим лидером, Дизраэли приобрёл при нем известное влияние, но лорд Стэнли его не выносил. «Если этот негодяй сюда войдёт, я выйду», — говорил он. В 1847 году палата обсуждала поправку к закону о присяге, которая разрешала бы иудеям (а в тот момент речь шла о Ротшильде) быть избранными в парламент. Дизраэли произнес эмоциональную речь в защиту поправки правительства. Единственный из среды тори, кто его поддержал, был лорд Джордж. «Жид и жокей», — потешались остряки[171]. Партия не одобрила поведение своего лидера. Тот в гневе заявил о своем уходе с этого поста. Ещё несколько дней спустя его нашли мертвым в поле, он умер от сердечного приступа. Лорд Джордж действительно не вынес атмосферы парламента. При всем изобилии альтернатив реальной замены Бентинку не было. По инициативе Стэнли «сельские джентльмены» пошли на «коллективное руководство» — маркиз Гренби (он был сыном герцога и имел право заседать в палате общин), Херрис и Дизраэли. Однако вскоре стало ясно, что реальной альтернативы лидерству последнего нет[172].
В тот же год же умер отец Дизраэли. Еще при его жизни Дизраэли хотел обзавестись собственным загородным домом в Бакингемшире. Продавался особняк Хагинден, но достаточных денег на его приобретение не было. Бентинк обещал помочь, но умер. Однако братья покойного согласились дать Дизраэли необходимую сумму и не торопить с выплатой долга. Так он обрел свой собственный дом, который очень любил.
В последующие двадцать лет после падения Пиля партия тори провела у власти в общей сложности менее двух с половиной лет. Все остальное время она пребывала в оппозиции. Почти все это время её рядами в палате общин распоряжался Дизраэли. Он оставил свои экстравагантные наряды и экстраординарные прически, стал одеваться нарочито просто, чаще всего в чёрный костюм.