и себе!
— Ну, разве, что половину половничка за компанию, — смущаясь, проговорила она, тронутая заботой сына и плеснула себе немного в тарелку.
Ему всегда нравилась материна стряпня, поэтому он целиком и полностью отдался процессу поглощения пищи. Мать же не столько ела, сколько продолжала изливать на сына потоки слов, казалось порой вовсе лишенных какого бы то ни смысла, часто перескакивая с одной темы на другую. Он почти не обращал внимания на материнское щебетание, лишь кивая и иногда поддакивая через примерно равные промежутки времени, чтобы создать о себе впечатление внимательно слушающего. За три с лишним тысячи лет совместного проживания, сына с матерью, они достаточно хорошо изучили манеры и повадки друг друга. Она, например, хорошо знала, что выспрашивать сына о чем либо «по горячим следам» не имеет смысла, он в лучшем случае, просто отделается парой ничего не значащих фраз и замкнется в себе. Зато стоит только проявить терпение и обождать допросом, как он сам, без всякого к тому побуждения, расскажет и о проблемах, и о заботах. Он в свою очередь тоже хорошо изучил свою мать, поэтому прекрасно знал, что ей для беседы не нужен собеседник как таковой, ей достаточно всего лишь его присутствия, чтобы было кому выговориться, рассказать о новостях на работе и дворовых сплетнях. Правда, он не переставал удивляться ее неиссякаемой энергии, работая диспетчером пассажирского терминала «Космопорта» и не испытывая недостатка в общении, она еще ухитрялась принести и домой заряд нерастраченной энергии.
Вот и сейчас ее воркованье не слишком-то заинтересовало его, занятого анализом только что окончившегося совещания. Он и дальше бы не обращал внимания на речи матери, механически кивая и поддакивая как всегда, если бы не уловил краем уха настойчиво-вопрошающие нотки в ее голосе.
— А, что!? — встрепенулся он, все еще не доходя до смысла ее речей.
— Да ты меня не слушаешь совсем! — тоном обидчивого ребенка заявила она, что было ей в общем-то не свойственно до сих пор.
— Слушаю-слушаю! Просто отвлекся немного, уж больно суп хорош! — сказал он, ловко вывернувшись, вовремя сделав удачный комплимент.
Мать сразу зарумянилась от сыновней похвалы:
— Давай я тебе добавки налью! — тут же дернулась она к еще не остывшей кастрюле.
— Не-не, а то места для холодца не останется! — возразил он, улыбаясь. — Так, что ты там говорила про соседку?
— Я говорю, — с энтузиазмом подхватила она, — что у нашей соседки из второго подъезда — бабки Эфанды, внучка из деревни еще в прошлом году приехала в институт архитектуры поступать. Помнишь ее?
— Неа, — почти не задумываясь, ответил он. — И что с ней?
— Да, ничего, просто говорю, что она уже на второй курс перешла. Я вон, утром, когда выходила, смотрю, она бежит. «Здравствуйте, — говорит, — тетя Алфея! Как вы!? Как сынок ваш?!». А сама вся из себя ладная такая. Крепенькая, да румяненькая, а уж улыбнется, так прямо солнышком засветит! Вот, что значит деревенская порода, а не то, что городские нынче — сухоядение одно!
— Ну да, — не стал спорить он с матерью, чуя подспудно, куда та клонит, — солнце, свежий воздух, природа кругом натуральная, от чего бы и не быть крепкой, да румяной?
— Вот и я том! — радостно закивала мать. — А уж до чего вежливая, да ласковая! Никогда не пройдет мимо, чтобы не поздороваться. И все о тебе норовит спросить: как ты, да что там у тебя. Где только и высмотрела тебя?! Ты же у меня нигде и не бываешь. Дом — работа, работа — дом.
И тут только он припомнил, что несколько раз встречался с этой всегда улыбающейся и действительно симпатичной девушкой. Один раз даже как-то помог ей донести да квартиры полные сумки чего-то тяжелого. Девушка и впрямь была всем хороша, но, по мнению Господя не слишком серьезна, да и молода. А с молодыми, с некоторых пор он как-то опасался завязывать далеко идущие отношения. А если сказать еще честнее, то вообще старался избегать отношений с женским полом. Еще не до конца зажили прежние раны.
— Да ладно тебе мама наговаривать почем зря! Подумаешь, разок поинтересовалась? Ну и что здесь такого особенного?
— А вот и не разок! — подхватила мать, стараясь развить начатую ей тему, одновременно убирая пустую тарелку и ставя другую — с холодцом. — Все время о тебе спрашивает! Мне ли, как женщине не почувствовать, что раз выспрашивает, значит запал ты ей чем-то в душу!
— Ой, мама, не выдумывай! Да и не было меж нами ничего, чтобы в душу западать. Так, просто помог однажды сумки донести до квартиры.
— И ничего-то я не выдумываю! — вскинулась Алфея. — А только и ты меня должен понять! Не маленький поди уже! Четвертую тысячу как-никак разменял. Пора бы уж и о семье своей задуматься!
— Ты моя семья! О тебе и не забываю! — попробовал подольститься он к ней.
— Я от тебя и так никуда не денусь! — махнула она в его сторону рукой. — А только уже пора ясному соколу в дом голубку привести!
— Зачем соколу голубка? Он ее заклюет. Ему соколиха нужна.
— Не придирайся к словам! Знаю я, о ком ты все время думаешь! — погрозила она ему пальцем. — Все о Марии никак не забудешь! Так нет ее! Ушла давно. А мне внуков нянчить уже пора приспела. Хочу видеть продолжение нашего славного рода. Обо мне-то ты подумал?
— У тебя уже есть один, — буркнул он нехотя.
— Что — есть, что — нет?! Я его не воспитывала. На коленях не качала. Пришел взрослым, повертелся-покрутился и ушел, как и его мать.
— Вот вечно ты так! Даже поесть спокойно не даешь! — неожиданно даже для самого себя вспылил Господь, отодвигая тарелку с почти нетронутым холодцом.
— Вот оно как?! Я же еще и виновата?! — моментально вспыхнула Алфея. — Дожила! Матери родной уж и слова вымолвить в доме нельзя! Скоро ей рот скотчем заклеивать будет сынок родимый!
И не закончив тирады начала тихонько всхлипывать, утирая передником нежданно набежавшие слезы.
— Да что же это такое?! — вскинув руки к вискам, чуть не провыл он. — Когда же, наконец, кончится этот прессинг?! Ни дома, ни работе нет мне покоя!
С этими словами он вскочил, едва не опрокидывая стол, и раненым зверем метнулся прочь из дома. Уже выскочив на улицу, ощутил какой-то непонятный дискомфорт. Поглядел вниз, на ноги. Так и есть. Забыл в горячке надеть туфли, поэтому выскочил прямо в домашних шлепанцах на босую ногу. Подняться домой, чтобы переобуться? Глупо. Сначала нужно было прийти в себя. Подумать обо всем хорошенько. Привести