«Приходил Ярославцев, хочет помириться».
«Я надеюсь, ты не забыл про мой день рождения?»
«Разведи меня с ним, пожалуйста, поскорее».
Мысли не задерживались. Их сносило порывами. Потоками воздуха, бившего в лицо.
И потом, когда она уже сидела в темном салоне автомобиля с логотипом фирмы такси, смотрела прямо перед собой, на освещаемую фарами дорогу, и пыталась не раздражаться от того, что из магнитолы воет тупая отечественная попсня, мысли продолжали мелькать в голове самопроизвольно. Независимо от нее. Поводы. Причины. О чем и как говорить. Надо ли говорить. Потому что если только осознать, что она едет к Богдану — сама едет, потому что ей так хочется — то все, на этом выдержка отказывает. Накрывает паника. Так долго сопротивлялась, что теперь, когда готова к максималкам, срывает тормоза и сносит крышу.
Ветром.
Ветром, беснующимся по всему побережью. В дачном поселке — тоже, еще сильнее.
Она выскочила из машины. Глупо подумала, что не стоит пока отпускать водителя — вдруг тем же макаром придется ехать обратно. Но почему-то не попросила подождать. Пошла к воротам, ярко выделяющимся под уличным фонарем. За ее спиной по дороге зашуршали шины.
Юля затаила дыхание и вдавила кнопку звонка. Еще рывок, ответом на который послужил громкий щелчок замка. Она заставила себя ровно выдохнуть и, толкнув калитку, вошла во двор. Во дворе тоже был свет — шел от веранды, вокруг которой установлены светильники. И Юля брела к этому свету из своего мрака по дорожке, ровной и качественно выложенной плиткой, почти не глядя под ноги и больше уже не чувствуя холода. И, наверное, даже страха уже не ощущая.
Богдан встречал ее на крыльце. Сунув руки в карманы спортивок, он облокотился на широкие перила веранды, дверь на которую была широко распахнута и через нее лился яркий домашний свет.
Все ярче. Вокруг все становилось ярче. Юлька и не знала, что ночью может быть так светло.
Она остановилась у самых ступенек и долгим взглядом оглядела всю его стройную высокую фигуру.
Потом сказала:
— Привет. Можно к тебе?
— Привет, — настороженно ответил он и кивнул на дверь. — Проходи.
Юля взбежала по лестнице. На краткую секунду задержалась наверху, возле него. Почти вплотную. Достаточно, чтобы слышать, как он пахнет, чувствовать исходящее от него тепло. И эту настороженность чувствовать тоже, как ни горько сознавать, что она сама тому причина. Потом она проскользнула внутрь и оказалась в прихожей, знакомой ей с тех пор, когда Женя еще только родила Лизку, и сама Юля в то далекое лето проводила тут каникулы. А Бодя уехал в Лондон, и она была уверена, что они никогда больше уже не встретятся.
Юля скинула туфли и быстро задержалась взглядом на вешалке и обувных полках, отмечая про себя, что ничего женского тут нет.
— Ты один? — все-таки спросила она.
— А по-твоему, я каждый день закатываю вечеринки? — Богдан почесал нос, пряча улыбку. Прошел за ней следом и прикрыл дверь.
— Нет, конечно… Но был период, когда мне так казалось, — просто ответила Юля, стягивая пальто. — У тебя была очень… активная страница в Инсте.
— У тебя тоже, — он взял у нее верхнюю одежду, повесил в шкаф и вынул из тумбочки огромные плюшевые тапки в виде панд. Юлька несколько секунд внимательно их разглядывала, отмечая про себя, что совсем не представляет себе Алину в чем-то подобном. И усмехнулась:
— Танины?
— Еще есть Реджепа, хочешь?
— Нет, эти прикольные, — мотнула она головой. Забрала у него удивительные изделия домашней обувной промышленности и сунула в них ноги. — Как раз для вечеринки. Я, кстати, в те годы никуда особенно и не ходила. Училась много. Машину в кредит купила. Такую себе развалюшку отечественного автопрома. Старше, чем мой папа. Работала курьером, чтобы погасить… и чтобы самостоятельно оплачивать квартиру и у папы денег не брать, хотя он, конечно, жутко возмущался. А то, что было в Инсте — это… чтобы один мальчик не думал, что мне трудно.
— Ок, не думал, — Богдан вскинул вверх руки, — и не думаю. Проходи. От ужина мало что осталось, правда. Но есть пирог от Лены Михалны. Чай будешь?
— Я не хочу есть, спасибо. Вообще-то я… можно сказать, по делу.
Моджеевский понимающе кивнул и прошел вглубь дома. Юле ничего не оставалось, кроме как последовать за ним, разглядывая его спину и затылок. Не видя ничего больше вокруг. Понимая, что волнуется все сильнее — уже не от страха. А от того, что он рядом. Вот. Протяни руку. Шаг. Еще шаг. И еще. Диван с подушкой у края и наброшенным пледом. Кресла. Камин. Плазма на стене. Стол. На столе…
— Тысячелетний сокол… — восхитилась Юля и подняла глаза на Моджеевского.
— Танька на Новый год подогнала.
— Андрей будет в восторге, когда мы его сюда привезем. Надо ему тоже что-то такое… попроще, но… — она запнулась. Намеренно или нет — черт его разберет. Но продолжала смотреть на Богдана, теперь как он вначале — настороженно, будто бы не зная, чего ждать.
— А ты привезешь?
— Если у тебя здесь найдется угол для детской.
Богдан со вздохом опустился в кресло и негромко спросил:
— Ты что-то говорила о деле.
— Говорила… — пробормотала она и, как привязанная, двинулась снова к нему. Думала лишь секунду, прежде чем сесть на ручку кресла и оказаться так близко, как не была уже очень давно. Физически чувствуя, как вокруг них электрифицируется воздух. Или это только для нее?
— Во-первых, — заявила она, — ты две ночи не был на Молодежной. И видимо, третью не планировал тоже. Я только надеюсь, что, по крайней мере, ночевал один. Потому что я уже объясняла, вроде бы, как отношусь к другим женщинам рядом с тобой.
— Я тебе тоже много чего объяснял, — усмехнулся Богдан и, обхватив ее за талию, стащил к себе на колени. — В общем-то, безрезультатно. Поэтому сразу переходи ко второму пункту.
— А во-вторых, если я все-таки правильно все понимаю, что ты объяснял, это значит, что ни у тебя, ни у меня секса, по крайней мере, месяц не было.