Читать интересную книгу "Слезы небожителей - Эйси Джей Миллс"

такие изощренные проклятья, что юноша диву давался.

– Только посмей убежать, мелкий маргинал[13], – предупредила она и стала с силой стучать в дверь комнаты мадам Тулле.

У Леона сердце ушло в пятки, когда дверь распахнулась и на них заспанными глазами уставилась управляющая пансионом. Сильнее завернувшись в халат, она удивленно посмотрела на раздраженную миссис Хоффман, а затем перевела взгляд на причину ее негодования.

«Теперь-то меня точно выпрут взашей», – испугался Леон.

Но надолго ее взгляд на нарушителе не задержался, что было еще более пугающим знамением. Вряд ли теперь он сможет отделаться лишением еды или сверхурочной работой.

– Что случилось, миссис Хоффман? – с режущей серьезностью спросила мадам Тулле.

– Да вот, поймала этого негодяя в библиотеке! – истерично заверещала библиотекарь так, что эхо ее голоса рисковало поднять на ноги пару дюжин детей из соседних комнат. – Наверняка хотел что-то украсть из нашей богатой коллекции и продать на рынке, да не успел. Я поймала его на горячем.

– Прошу вас взять себя в руки, миссис Хоффман, – прервала возмущения мадам. – Мы обязательно во всем разберемся. Он получит наказание соразмерное его проступку. А теперь, пожалуйста, отправляйтесь спать. Не хватало, чтобы в подобном виде вас увидели и другие наши ученики.

Она с укоризной бросила взгляд на сорочку библиотекарши, и та, смутившись до глубины души, ушла прочь, переступая с одной пухлой ноги на другую.

– Заходи, – холодно произнесла мадам Тулле и впустила Леона в комнату.

Он не успел дойти и до середины спальни, как услышал лязг засова. Этот жуткий звук изощренно ранил уши и заставлял кожу покрываться холодным потом. Леон хотел было скривиться, но мадам предстала перед ним и пронзительно уставилась в глаза, надеясь увидеть в них хотя бы крошечный намек на ложь. Если раньше юноша думал, что его отсюда выгонят, то теперь уже не надеялся выйти из комнаты живым. Ему с трудом удавалось сохранять спокойствие, но с каждым жестом мадам Тулле маска хладнокровия рисковала с треском рассыпаться.

– Рассказывай, – потребовала женщина и устроилась в кресле. – Зачем пробрался в библиотеку?

Леон не посмел сесть в соседнее кресло, так и остался стоять посреди спальни.

– Хотел почитать. – Голос Леона дрогнул, но не настолько заметно, чтобы управляющая смогла принять это за неправду. – Что бы ни говорила миссис Хоффман, у меня даже мысли не было красть. Я не вор.

– Что-то подобное я слышала от тебя не так давно, – устало потерла веки мадам Тулле. – Миссис Хоффман – уважаемый сотрудник пансиона. У меня нет причин не доверять ее словам.

– Она недолюбливает меня. Это достаточная причина?

– Мне это известно, и только поэтому я тотчас не спустила тебя по лестнице, а дала возможность высказаться. Ты, должно быть, уже понимаешь, что сулит тебе очередное проникновение в библиотеку, Леон?

Странника передернуло от звучания собственного имени. Он так привык к постоянным «ты» и «паршивец», что до этого времени даже не догадывался, что оно известно управляющей.

– Да, вы меня предупреждали, мадам. – Леон смиренно опустился на колени, предчувствуя, что последует дальше.

Его покорность льстила женщине. Она одобрительно кивнула и легкой поступью подошла к изящному дамскому столику. Обычно в таких хранили косметику, духи и украшения, но мадам была несколько эксцентрична, потому, помимо всего прочего, держала в ящике длинную шкатулку с воспитательной розгой. Женщина с наслаждением провела по бархатной подушке кончиками пальцев и взяла ивовую плеть. Гибкая и крепкая, такая рассекала кожу с первого удара и оставляла на многие дни послевкусие боли.

«Пожалеешь палку – испортишь дитя» – так говорила народная английская пословица, и неудивительно, что консервативная мадам Тулле следовала ей безукоризненно. И пусть она искусно скрывала свои эмоции, глаза все же выдавали воодушевление от предстоящей порки.

– Твои крики не должны разбудить учеников, ты меня понял? – произнесла она и протянула юноше платок.

Сопротивляться было бессмысленно. Леон принял платок и запихнул между зубов, поднимая открытые ладони так, чтобы их было видно управляющей.

– Снимай рубашку, – потребовала женщина.

Леон в ужасе поднял глаза и тут же получил удар по рукам, согнувший его пополам. Плеть полоснула обе ладони и оставила тонкую обжигающую адским пламенем линию.

– Снимай рубашку, – повторила она с неодобрением.

Юноша негодующе поджал губы. Взгляд красноречиво говорил: «Будь моя воля, выхватил бы розгу и отходил так, что больше в руки ее не взяла бы!»

Сбросив куртку и рубашку, Леон упер руки в пол и опустил голову, чтобы взмах розги ненароком не попал по лицу. Мадам неторопливо ходила кругами по комнате. Каждый стук каблуков заставлял юного Самаэлиса вздрагивать в ожидании удара. Шаги затихли за его спиной, и управляющая пансионом нанесла удар столь резко и сильно, что в глазах потемнело. Если бы не платок, что он с такой силой сжимал в зубах, его вопль разнесся бы эхом по всему пансиону, разбудив не только учеников, но и прислугу в дальних комнатах.

Слезы начинали сочиться сквозь крепко зажмуренные глаза, и с каждым новым ударом их все сложнее становилось сдерживать. Подобно лезвию ножа, розга проходилась по оголенной коже, оставляя после себя тонкие неглубокие ссадины. И чем чаще мадам попадала по одному и тому же месту, тем больнее становилось. Терпеть такое было подобно кошмару.

После десяти ударов спина казалась уже сплошным багровым пятном. Самаэлис чувствовал, как капли крови скатывались вниз, оставляя за собой горячие следы, как щипали открытые раны и рвалась кожа. Он считал каждый взмах, каждый свист рассекающей воздух розги. От надрывного рычания болели легкие, и закатывались глаза. Розга ударила в семнадцатый раз. В руках больше не осталось сил удерживать изувеченное тело, и Леон упал лицом на деревянный пол.

– Порой мне кажется, что ты намеренно ввязываешься в неприятности, чтобы получить наказание, – со вздохом огласила мадам Тулле и обтерла розги носовым платком. – Хочу верить, что это научит тебя думать, прежде чем совершать опрометчивые поступки.

Женщина присела рядом с юношей и промокнула спину от крови. Но Леона такая забота не впечатлила. Он бросил преисполненный ненависти взгляд на женщину и выплюнул платок прямо ей под ноги.

– Я могу идти, мадам? – тяжело ворочая языком, спросил Самаэлис.

– Да, но не в свою комнату, – огорошила ответом управляющая. – Одевайся и следуй за мной.

Леон, скрипя зубами, натянул вещи и последовал за управляющей. Каждый шаг отзывался болью. Ткань терлась о раны, кровь из которых еще не успела остановиться.

Путь, по которому вела женщина, оказался ему знаком. Там, в глубине коридоров, маленькая неприметная лестница уводила в подвалы, где располагался самый страшный кошмар всех пансионеров – комната, которую многие называли тюрьмой. Сам Леон ни разу не спускался в это место, но те, кому не посчастливилось побывать там, отзывались о нем как о холодной одиночной камере. Туда отправляли самых непослушных детей, на которых порка и голодовка не оказали никакого эффекта. Удивительно, что со всем списком «заслуг» Леона не отправили туда раньше.

Холодные коридоры подвала встречали жутким эхом. Шаги звучали как реквием перед казнью. Мадам Тулле довела его до конца коридора, где за железной дверью находилась мрачная комната с металлической кроватью, столом и табуретом, раковиной и стоящим в углу унитазом. Единственным источником света в этой комнате было узкое окно под самым потолком.

– Будешь сидеть здесь трое суток, – огласила