Слегка отстранилась:
— Так скоро?
Я пожал плечами:
— Пора мне уже. На работу. И-и-и… вообще…
Чуть не откусил язык: ещё полсекунды и брякнул бы «к родителям». Кретин бородатый.
Ольга пошарила взглядом по моему лицу, остановилась на глазах:
— Жаль…
«Щаз зарыдаю! — сказал Гек Финн и помахал удочкой. — Ладно, осёл. Я на Миссисипи, если чё… Рыбки наловлю…»
И ушёл.
— Жаль, — повторила Ольга и вдруг, словно снялась с pause, взмахнула руками, сделала шаг назад, громко сказала:
— Ну если надо… Что ж поделаешь…
И пошла обратно к плите. Взяла поварёшку. Вернулась к прерванному помешиванию варева.
— А Тольча сейчас в кузне? — бросил я в гибкую спину.
Она чуть повернула голову:
— Да где ему быть.
Я пошёл к себе. Натянул чистые носки, кроссовки и футболку с лого Tequila Sauza. Посмотрел в зеркало на почти вернувшегося ко мне Артёма. Артём недоумевающе пожал плечами после попытки рассмотреть во мне Киркорова.
Я почесал свой, а заодно и Артёмовский нос и вышел в коридор. Топая мимо Генкиной комнаты, увидел портрет Александра Сергеича и свернул к нему в гости. Подмигнул поэту. Подошёл к полкам с книгами. Вытащил слегка потрёпанный букварь. Открыл.
Так… «Дорогой друг, ты берёшь эту бла-бла-бла»… Я переворачиваю страницу:
«А» — это у нас «арбуз».
Хм… правильно.
«Б-э» — это «барабан».
Хм… тут тоже тонко подметили черти.
Переворачиваю страницу:
«В-э»… «В-э» — это у нас…
Я смотрю на «Г-э».
«Г»?
«Г-э», это «Гусь»… Я и сам вижу, — говорит Гек, помахивая ведром с миссисипскими карпами. — Что там с «В-э»?
«Г»? — капля жидкого азота, испаряющаяся в доли секунды.
Я быстро листаю страницы назад. Где?
Где тут весь алфавит? Вот он.
Где тут…
Я смотрю на алфавит.
На первую его строчку.
На ту, которую запоминают сразу.
А, б, в, г, д, е, ж, з, и, к, л, м, н
— О-пэ-рэ-сэ-тэ… — говорю я и выбегаю из дома.
Я пробегаю полполя по дороге к кузнице (задыхаясь и матерясь на себя за возобновлённое недавно курение), когда…
— Саша!.. Саш!.. Подожди!.. — слышу голос у себя за спиной.
Останавливаюсь: Дашка.
Стою, уперев ладони в колени, и стараюсь отдышаться, пока она приближается. Тоже задыхается — бежала:
— Ты… куда?..
— К… Тольче…
— Зачем?..
— Надо…
— Я с тобой…
— Зачем? — спрашиваю теперь я.
— Надо!.. — блин, мы чё, по кругу пошли?
Выпрямляюсь:
— Я буду бежать.
Она:
— Я тоже! — смотрит зачем-то с вызовом. Кому тут, нах, твой вызов сейчас нужен?
— Тогда побежали, — говорю я и срываюсь с места.
К Тольче я добегаю раньше на минуту. И когда Дашка, задыхаясь, влетает в кузницу, уже сижу на злобно и низко бухтящей «Кадживе», упираясь носком левой ноги в земляной пол и покручивая ручку газа.
— Куда ты? — перекрикивая урчание «Раптора» спрашивает она. Тольча стоит рядом, скрестив руки на груди. Я одной рукой достаю из кармана очки, помахиваю ими в воздухе, открывая дужки, и надеваю на глаза:
— Ты едешь?
Она кивает. Ставит ногу поверх моей правой кроссовки и переносит бедро через заднее крыло. Теперь и Тольча знает, какого цвета сегодня её бельё.
Выжимаю сцепление и киваю Тольче. Он показывает большой палец: Go!
— Йи-иххха-а-а!!! — кричу я, выкручивая короткий газ, и чуть просевшая «Каджива» рвёт с места, взревев, как раненый гоблин — GO!!!
Когда я глушу двигатель, Дашка ещё какое-то время сидит, сцепив руки у меня на животе и прижавшись щекой к спине. Не только щекой. Её грудь всю дорогу предохраняла нас от взаимного травмирования. Однако мне не до этого. Я хочу кое-что проверить.
— Блин… — говорит Дашка, размыкая наконец руки и слезая с мотоцикла. — Всю жопу себе отбила…
«Каджива», знаете, и внешне на бл*довоз с рюшками совсем не похожа.
— Мы что, к Ивану? — спрашивает она, осматриваясь.
— Да, — говорю я, ставя мотоцикл на подножку, — я к Ивану. А ты посторожишь мотык.
— Ну конечо, — она догоняет меня у ворот, — я с тобой пойду.
Киваем сторожу: здрасьте. Он тоже здоровается: приподнимает бутылку с водой в ответ.
Входим в здание. Подходим к конторке справа от входа. Лестница на второй этаж пуста. Медсестра, пишущая что-то в толстой тетради, — вчерашняя.
— Здравствуйте.
Она поднимает голову:
— …Здравствуйте…
— Мы к Ивану Мишину. Можно его увидеть?
Она переводит взгляд с меня на Дашку. По затягивающейся паузе понимаю: сейчас начнётся лекция об утверждённых раз и навсегда днях и часах посещения.
— Можно. Почему же нельзя, — говорит вдруг она просто и захлопывает тетрадь, — я вас провожу.
Поднимаемся на второй этаж. По коридору движутся пациенты. Каждый по своей траектории, заданной определённой дозой определённого препарата. Огибая их, приближаемся к палате Ивана. Третья с конца. Входим.
Иван сидит на кровати, сложив руки на коленях и смотря в стену.
— Ну вот… — медсестра делает плавный взмах рукой и уходит на свой пост.
— Здравствуй, Ванечка, — Дашка садится рядом с Иваном и целует его в щёку.
Обнимает его обеими руками за шею. Кладёт голову на плечо. Я упираюсь задницей в подоконник.
Дашка гладит брата по голове:
— Как ты тут? А я уже соскучилась, видишь… Не жарко?.. А то волосики мокрые…
Она воркует ещё что-то, а я лезу за сигаретами. Потом взвешиваю пачку на ладони и засовываю обратно. Блин, тут же нельзя курить…
Смотрю в сторону: на тумбочке стоит вспотевшая изнутри пластиковая бутылка.
— Дарья, — говорю я, прерывая её на полуслове, — ты знаешь, где тут кухня?
Она поворачивается ко мне, остановив ладонь на затылке Ивана:
— Знаю.
Я киваю в сторону бутылки:
— Пойди, водички холодной попроси… Видишь, там пусто уже…
Она легко поднимается:
— Сейчас…
— Только кипячёной! — говорю я ей вслед.
— Ладно… — исчезла за дверью, помахивая бутылкой.
Я смотрю на Ивана.
Я жду.
Ну?
— Где Жзик?
Наконец-то!
— Эл, эм, эн, — быстро говорю я, внимательно глядя на его ресницы, — Опр Стух.
Пауза.
Слышны шаркающие о ковровую дорожку шаги пациентов в коридоре.
— Опр Стух, — повторяю я.
Тишина. Муха бьётся в окно за моей спиной. Курить охота.
— Нет.
Курить перехотелось:
— Нет?
— Нет.
Я смотрю на его губы. Он поворачивает голову в мою сторону. Берётся за виски обеими руками. Смотрит на меня, говорит с усилием:
— Опр Стуфх… эС-Тэ-У-эФ-Ха…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});