Рэй Дуглас Брэдбери
Помяните живых
Много дней подряд в небольшой мастерской Чарльза Брейлинга царили скрежет, лязг и стук, прерываемые лишь на время доставки из других мастерских и магазинов заказанных там металлоизделий и разной прочей машинерии, которую хозяин в крайнем нетерпении тут же утаскивал внутрь. Сам старый мастер Брейлинг был плох, буквально у последней черты и, захлебываясь туберкулезным кашлем, лихорадочно спешил завершить последнюю в своей жизни затею.
— Что ты варганишь такое? — полюбопытствовал Ричард, младший брат Чарльза. Давно уже с невольным интересом и растущим раздражением прислушивался он к непрерывному грохоту, а сейчас вот не утерпел и сунул нос в дверь мастерской.
— Изыди! Поди прочь и оставь меня в покое! — огрызнулся источенный хворью семидесятилетний старец, весь в поту от испепеляющего внутреннего жара. Трясущимися пальцами он ухватил гвоздь и, с заметным усилием подняв над головой молоток, загнал его по шляпку в длинный строганый брус. Просунув затем узкую металлическую ленту внутрь некоего чертовски сложного сооружения, на которое, по-видимому, и ухлопал все последние дни, пристукнул еще разок.
Обиженно щурясь, Ричард смерил брата долгим оценивающим взглядом. Особой любви между ними никогда не наблюдалось. Но и неприязнь как-то сама собой рассосалась за последние годы, и теперь Ричард почти безучастно следил за затянувшейся агонией старого Чарльза. Почти — мысль о неизбежности человеческой смерти вообще действовала на него странным образом, как бы слегка пьянила. А теперь вот будоражил еще и неуместный для безнадежно больного трудовой пыл.
— Ну скажи, не будь таким злюкой! — канючил он, не отклеиваясь от дверного косяка.
— Если тебе так уж приспичило знать, — прохрипел Чарльз, с трудом водружая на верстак перед собой нечто замысловатое, — жить мне осталось с гулькин нос — неделю-другую, не дольше, и я… домовину я себе сооружаю, вот что!
— Гроб то есть? Да ты, верно, шутишь, братец мой любезный, это вовсе на гроб и не похоже. Такими сложными да вычурными они не бывают. Ну, будь же человеком, скажи мне правду!
— Сказано тебе — гроб! Пусть и не совсем обычный, но тем не менее… — старик любовно огладил сооружение заскорузлыми пальцами, — тем не менее самый что ни на есть всамделишный гроб!
— А не проще ли купить готовый?
— Купить! — фыркнул Чарльз. — Такой разве где купишь? О, это будет всем гробам гроб, не гроб — конфетка!
— Зачем ты вешаешь мне лапшу на уши? — Ричард шагнул вперед. — Зачем постоянно очки втираешь? Для гроба этот ящик слишком велик, футов на шесть длинней обычного.
— Неужели? — Старик лукаво ухмыльнулся.
— Да и крышка прозрачная. Где это слыхано — делать крышку гроба стеклянной! Что за странное удовольствие разглядывать покойника?
— А тебе что за дело! Что хочу, то и ворочу, — промурлыкал Чарльз совсем уж беззлобно и снова забухал молотком.
— И широкий для гроба чересчур, — возвысил голос Ричард. — Не меньше пяти футов, где это видано, чтобы гробы были такими толстыми?
— Единственное мое желание — успеть бы еще запатентовать этот чудесный Последний Приют! — прохрипел старик, опустив молоток и переводя дух. — Он стал бы лучшим подарком неимущим по всему свету. Вообрази только, как подешевеют тогда похоронные церемонии! Ах, черт, да ты же и понятия не имеешь, о чем идет речь, в чем, собственно, изюминка моего изобретения! — Он досадливо хлопнул себя по макушке. — Явные признаки старческого слабоумия! Но тебе я ничего пока не открою, братец мой разлюбезный. Скажу только, что, если наладить массовый выпуск да постараться снизить себестоимость — о, это может принести колоссальные, просто чертовские барыши!
— А, к чертям собачьим тебя вместе со всеми твоими барышами! — Сердито хлопнув дверью, Ричард убрался восвояси.
До сих пор младший брат как бы и не жил вовсе, а лишь влачил жалкое существование в рамках, строго очерченных Чарльзом. Такое представлялось просто невыносимым — всякий раз клянчить у брата деньги и чуть ли не в ножки при этом кланяться. И Ричард ударился в хобби, которому с превеликим удовольствием посвящал долгие дообеденные часы, — сооружал в саду стеклянный замок из бутылок от шампанского. «Обожаю смотреть, как мерцают они под солнцем!» — часто повторял сам себе Ричард, апатично покачиваясь под вечер в старом кресле-качалке и прихлебывая прохладное французское вино из новой бутылки — очередного строительного кирпичика. Еще Ричард прославился на всю округу умением накуривать длиннющие столбики пепла на своих пятидесятицентовых сигарах да неизменной кичливостью, с которой выставлял напоказ унизанные крикливыми бриллиантами пальцы. Однако позволить себе покупать драгоценности, заморские вина и даже сигары он не мог — все это были подачки старшего брата. Ричарду вообще не дозволялось самостоятельно делать никаких покупок, на все, вплоть до последнего клочка писчей бумажки, всегда требовалось унизительное разрешение старшего брата. И младший, принужденный столь долго терпеть диктат тщедушного телом, но крепкого духом родича, МНИЛ себя настоящим великомучеником. На все, что требовало хоть малейших трат или даже могло принести какой-то доход, налагалось вето неумолимого Чарльза, и Ричард давно уже махнул рукой на бесплодные потуги устроить свою судьбу как-то иначе, на свой собственный лад и манер.
А теперь вдобавок ко всему в этом живом трупе пробудился еще и ненасытный крот, намеренный добывать звонкую монету буквально из могилы!
В такой вот нервотрепке и тянулись две следующие нескончаемые недели.
Однажды утром дряхлый Чарльз проковылял в дом и распотрошил новехонький патефон. На следующий день совершил набег на оранжерею — вотчину старичка садовника. Потом выполз на свет божий, дабы расписаться в получении еще одной здоровенной посылки от фармацевтической фирмы. Младшему брату не оставалось ничего иного, как только сиднем сидеть на веранде, холить пепел на очередной сигаре да следить угрюмым взором за всеми этими подозрительными маневрами.
— Готово, закончил! — вскричал старик на утро четырнадцатого дня и тут же пал бездыханным.
Подавив внутреннюю дрожь и докурив сигару, Ричард аккуратно стряхнул в пепельницу длинный серый столбик — два дюйма, никак не меньше, наверняка новый рекорд! — и неспешно поднялся с любимой качалки.
Бросив из окна взгляд на сад, он в сотый раз подивился затейливым переливам света в рукотворных бутылочных сотах.
Затем медленно перевел взор на тело брата, недвижно распростертое у крылечка мастерской, — и направился к телефонному аппарату.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});