В Новгороде начались военные приготовления: «Новгородцы поставиша острог, по спу хоромы, а князь Патрекии Наримантович со князем Романом Юрьевичем и с копорскими князи быша в городу и со всеми князи новгородцы, выехаше на поле в день неделныи и до обеда, и опять спятишася по обедех. И владыка приеха от князя без миру»[629].
Новгородский летописец подчеркивает, что новгородцы были готовы биться с великим князем: «На четвертый день по Крещении в понедельник, по обедех, промчеся весть в городе, что стоит князь велики Дмитрии и со всею силою своею на Жилотуге. И новгородцы вси, доспесех, выехаша на Жилотугу, бяше бо сила велика, светла рать новгородская коневая и пешая рать, велми много ахвочих битися»[630].
Не обнаружив противника на Желотуге, новгородское войско вернулось в город. К великому князю отправили новое посольство — «архимандрита Давыда и с ним 7 попов да 5 человек житиих, ис конца по человеку»[631].
Семь попов в посольстве, по-видимому, представляли семисоборное устройство новгородской церкви, так же как пять житьих человек представляли пять концов Новгорода. Отметим, что отсутствие в составе посольства светской новгородской знати свидетельствует, что новгородцы ждали нападения и не рисковали отправлять к великому князю своих бояр — наиболее опытных в военном деле людей.
Отправив посольство, новгородцы продолжали готовиться к осаде — пожгли двадцать четыре великих монастыря вокруг города и «у всякой улице в Новегороде за копаницею, все те хоромы пожгли», хотя это и принесло новгородцам и «мнишескому чину много убытка»[632]. Однако князь не рискнул напасть на хорошо укрепленный и подготовленный к обороне город. Третье посольство заключило с великим князем мир «на всей старине… по владычню благословению, а по Новгородцкому поклону». Причем обещанные ранее 8000 руб. князь получил не сразу: «А за винные люди докончали за волжанъа и кто в путь с ними ходил, и за кем княжчина залегла, и новогородци вземше с полатей у Святыи Софии 3000 рублее и послаша к великому князю… А 5000 рублее докончали великому князю на Заволоческои земли, занеже заволочане были же на Волзе, и приставове послаша за Волок»[633].
Во время переговоров с князем вопрос о «месячном суде» митрополита не обсуждался.
Последнее упоминание о деятельности владыки Алексия в летописи записано под 1387 г.: «Благослови владыка Алексеи весь Новъгород ставити город Порхов камен»[634]. Город поставили в рекордные сроки: «Того же лета поставишя город Порхов камен Иван Валит да Фатьан Есифов главиным серебром демественика святой Софеи»[635]. В 1388 г. архиепископ Алексий оставил владычный стол, который занимал без малого 30 лет, «изволив молчалное житие, в немощи будя»[636].
Новгородцы «много молиша… чтобы побыл в дому святей Софеи, донележе изведают, кто будет митрополит Рускои земли, и не послуша их, но благослови я, рек: „изберите собе три мужа, его же вы бог даст“». По жребию «избра бог и святая Софея и престол божии» Ивана «Перфурьева сына»[637] Стухина, игумена Хутынского монастыря. «И възведоша и на сени честно весь Новъград, месяца майя в 7, на Вознесение господне, на память святого отца Пахомия; не бысть тогда митрополит в Рускои земли»[638].
Хутынский монастырь пользовался в Новгороде огромной славой со времени его основателя — святого Варлаама. Впрочем, по преданию, Хутынь была магическим местом еще до построения здесь обители. По легенде, Варлаам победил и утопил обитавшую здесь нечистую силу в расположенном поблизости болоте. Если в Новгороде наступала засуха или, наоборот, было слишком дождливо, то новгородцы во главе с архиепископом совершали крестный ход в Хутынский монастырь. Считалось, что по молитве к святому Варлааму сразу же устанавливается нужная погода. Возможно, что в языческие времена «за погоду» в Новгородской земле «отвечали» обитавшие на Хутыни местные божества. Впоследствии с просьбами об установлении погоды новгородцы стали обращаться к победившему этих божеств святому Варлааму. Жития святого Варлаама, творившего при жизни различные чудеса, были известны в Новгороде с XIII в., а в начале XV в. было написано расширенное Житие (возможно, по приказу архиепископа Иоанна).
Родословная владыки Иоанна точно неизвестна, но судя по тому, что он был игуменом крупного монастыря, род его можно отнести к боярскому. В летописях сохранилось отчество и фамилия владыки, что свидетельствует о известности его рода в Новгороде. По писцовым книгам известны новгородские бояре Перфурьевы, владевшие в XV в. деревнями в Обонежской пятине[639]. В летописи упоминается его брат Василий, умерший в 1400 г. в монашеском чине в Лисицком монастыре[640]. Такого рода сообщения обычно повествуют о знатных боярах. Кроме того, каким-то образом владыка был связан с Деревяницким монастырем, в который ушел незадолго до конца жизни. В этом монастыре находились его хоромы, погоревшие в 1414 г.
Вскоре после избрания новгородского владыки Иоанна «в Рускои земли» появился-таки митрополит — 6 июля 1388 г. в Москву из Константинополя вернулся в очередной раз утвержденный Пимен. Положение его на митрополии было весьма шатким. Поэтому он поспешил заручиться поддержкой новгородского владыки: «Приехаша поклоныцики с Москвы от митрополита Пумина и позваша Ивана ставитися на владычество»[641]. Однако поездка архиепископа в Москву задержалась еще раз, уже по внутренним причинам.
Как часто случалось в Новгороде, вскоре после смены архиепископа в городе вспыхнула гражданская смута. В октябре «въсташа 3 конце Софеискои стороне на посадника Есифа Захарьинича, и звонивше веце у святей Софеи, и поидоша на двор его, акы рать силная, всякыи во оружьи, и взяша дом его, и хоромы розвезоша; а Есиф посадник бежа за реку в Плотничьскыи конец»[642].
Возможно, жизнь посаднику в этот момент спасло только отсутствие Великого моста, который накануне вышибло льдом. Летописец интерпретировал разрушение моста как нежелание Бога «видети кровопролитья промежи братии наваждениемь диаволим». За Есифа встала вся Торговая сторона «и начаша людии лупити, а перевозников бити от берега, а суды сечи, и тако быша без мира по 2 недели, и потом снидошася в любовь; и даша посадничьство Василью Евановичю»[643].
Есиф Захарьенич был родом из Плотницкого конца, но хоромы его стояли на Софийской стороне. Характерно, что софияне не ограничились традиционным разграблением двора Есифа, но и «хоромы его развезоша», то есть разобрали по бревнышку все строения на дворе неугодного им посадника. По замечанию А. В. Петрова, «это уже свидетельствовало о нежелании жителей Софийской стороны видеть в своей части города дворы чужаков — представителей Торговой стороны. В аспекте традиционного мировоззрения, в своих основах восходившего к языческим временам, дом и двор человека считались целым миром, вместилищем духов, сакральных сил. Эти силы казались потенциально опасными для членов иных общин, как и сам чужак рисовался потенциальным недругом»[644].
На наш взгляд, исследователь на основании одного факта делает слишком широкое обобщение, предполагая, что вражда между двумя сторонами Новгорода была настолько острой и непримиримой. Даже во время усобиц, когда одна сторона поднималась на другую, софияне не бросались громить дома Прусской улицы, на которой жило много бояр родом с Торговой стороны. Прусская улица в XIV в. была политическим центром Людина и Загородского концов Софийской стороны[645]. Следовательно, жители этой стороны воспринимали прушан как своих, даже тех, кто был родом с Торговой стороны. Заметим еще, что если бы жители Софийской стороны в 1388 г. изгоняли со своей территории чужаков, то эти самые чужаки непременно бы попытались защищаться. Однако ни о каком разгроме дворов Прусской улицы в летописи не упомянуто. Более того, даже те бояре, которые происходили родом с Торговой стороны, но жили на Прусской улице, не заступились за Есифа. Вероятнее даже, что они участвовали в его изгнании наравне со всеми жителями Софийской стороны, поскольку разделяли их политическую позицию.
В 1388 г. софияне (действительно следуя в своих действиях древнему языческому обычаю) изгнали конкретного человека, которого они не желали больше видеть не только на своей стороне, но и вообще в Новгороде. И только заступничество жителей Торговой стороны позволило Есифу остаться в городе. Позднее он даже вернул себе посадничество, но вновь потерял его в 1394 г. после неудачной войны с Псковом.
Из-за внутренних усобиц новгородский владыка отправился в Москву только в декабре 1388 г., «ас ним бояр Новгородчкых: посадник Василии Федорович и тысячкой Есиф Фалелеевич, Иев Обакунович, Тимофеи Еванович и иных много бояр…»[646] Поставление новгородского владыки было обставлено весьма торжественно. Вопрос о митрополичьем суде в этот раз Пименом даже не поднимался.