Новгородская церковь противилась воле митрополита не только в вопросе месячного суда. Киприан активно способствовал переходу Русской церкви от Студийского к Афонско-Иерусалимскому уставу. В Новгороде Афонский устав не был принят.
Причины такого неприятия становятся понятными, если ознакомиться с основными положениями Афонского устава. На Святой горе считалось недопустимым, чтобы игумен монастыря был назначен кем-либо извне. Игумена избирали себе сами монахи. Игумен обязательно являлся и духовником монастыря, и только он мог принимать исповедь. В то же время не допускалось, чтобы власть была сосредоточена в одних руках. Почти все вопросы игумен должен был решать совместно с собором старцев. В некоторых случаях игумена могли и переизбирать: если он уклонился в ересь, нарушил монастырский устав, совершил нравственное падение, допустил серьезную финансовую ошибку, часто отъезжал из монастыря, не исповедовал братию и если его дела противоречили монашеским правилам и учению святых отцов. Монахи были обязаны молиться в храме вместе с игуменом на всех службах суточного круга. Исключения допускались только ради самых необходимых послушаний. Трапеза считалась продолжением богослужения, и на ней также должны были присутствовать все братья вместе с игуменом. В кельях держать съестные припасы не разрешалось. Денежными средствами распоряжался собор старцев, монахи же не имели никакой личной собственности. Если монах имел в чем-либо нужду, то из монастырской кассы ему предоставлялись необходимые средства.
Принятие такого устава для большинства новгородских монастырей было равнозначно полному развалу их хозяйственной деятельности. Уклад жизни в большинстве новгородских монастырей был более мирским, чем принятый на Афоне. Каждый монах устраивал свой быт в зависимости от своего состояния, которым распоряжался лично. Монастырские хозяйства производили продукты потребления не только для внутреннего пользования, но и на продажу. Загородные монастыри имели свои подворья-«офисы» в Новгороде, чтобы удобнее было совершать торговые сделки. Монахи, живущие на этих подворьях, естественно, не в состоянии были соответствовать требованиям Афонского устава. С монастырями были связаны торговыми и другими деловыми отношениями новгородские купцы, житьи люди и бояре. Афонский общежительский устав подрывал все эти отлаженные связи, следовательно, он был невыгоден не только монахам, но и светским новгородцам.
Наставлениям Киприана последовали только монахи Лисицкого монастыря. Один из чернецов — Арсений, три года проживший в одном из афонских монастырей, основал на острове Коневце Ладожского озера общежительский Рождественский монастырь с Афонским уставом.
Интересна легенда, связанная с основанием этого монастыря. Согласно ей, на этом острове под Святою горою лежал большой Конь-камень, около которого местные жители приносили жертвы — в дар духам. Каждое лето прибрежные жители перевозили с берега на остров свой скот и оставляли его на пастбищах без присмотра. Чтобы со скотиной все было благополучно, в жертву островным духам ежегодно обрекали по одному коню. Конь этот погибал зимою, а крестьяне были уверены, что его пожирают невидимые духи.
Пожелав основать на острове монастырь, Арсений столкнулся с этим культом камня и вынужден был с ним бороться. По местному преданию, отшельник окропил камень святою водою, после чего духи в виде воронов отлетели на Выборгский берег в большую губу, которая с той поры называется Чертовой лахтой.
Новгородский владыка благословил создание нового монастыря. Возможно, лояльное отношение архиепископа к афонским последователям способствовало смягчению отношений с митрополитом. В 1396 г. владыка Иван ездил в Москву на поставление епископа Ростовского, пробыл там два дня, а затем митрополит отпустил его «с благословением и с честью»[687]. Несмотря на явное расхождение взглядов, Киприан не предпринял никаких мер против непокорного Новгорода. Дело в том, что в это время митрополит пытался воплотить в жизнь свою мечту — объединить все православные земли. Осенью 1396 г. в Киеве состоялась встреча польского короля Ягайла, Литовского великого князя Витовта и Киприана. Обсуждалась, в частности, возможность заключения церковной унии и включения в состав митрополии Руси Молдавии и части Болгарии. Однако ни Ягайло, ни патриарх Антоний не захотели унии. Киприан так и не смог воплотить в жизнь свои грандиозные планы.
Тем временем в 1397 г. между князем Витовтом и Тевтонским орденом велись переговоры о заключении союза. Предполагалось совместное выступление против русских земель с целью их аннексии, причем к Литве должен был отойти Новгород, а к Ордену — Псков. Под угрозой нападения двух сильных соседей Псков прислал послов в Новгород «и биша чолом господину архиепископу великаго Новаграда владыце Иоану: „чтобы еси, господине, благословил детей своих, великыи Новъгород, чтобы господин наш великыи Новъгород нелюбиа бы отдал, а принял бы нас в старину“. И владыка Иоанн благослови великыи Новъгород, детей своих: „чтобы есте, дети, мое благословение приняле, а пьсковицам нелюбья бы есте отдале, а приняле бы есте свою братью молодшюю по старине, занеже, дети, видете последнее время, быле бы есте за один брат в крестияньстве“. И посадник Тимофеи Юрьевич и тысячкыи Микита Федорович и вси посадникы и тысячкыи и бояре и весь великыи Новъград благословение своего господина отца владыце Ивана приняле, а от псковиц нелюбье отложиле, и взяша мир по старине, месяца июня в 18 день, на память святого мученика Лентея, занеже не бяше миру по 4 годы, и бысть крестияном радость…»[688]
В этом же году московский князь Василий Дмитриевич и князь великий Витовт, переговоры которого с Орденом затягивались, прислали своих послов «соединого» в Новгород и потребовали от новгородцев, чтоб те разорвали мир с немцами. «Новгородци же не послуша их, но ответ даша: „Нам, господине князь великии Василии, с тобою свои мир, а с Витовтом ин, а с немци ин“»[689].
Воспользовавшись отказом, московский князь «на крестъном целованьи у Новагорода отнял Волок Ламьскыи и с волостьми, Торжок с волостьми, и Вологду и Бежичькыи верх; и потом к Новугороду с себе целование сложил и хрестьную грамоту въскинул, а новгородци с себе целование сложиле и грамоту крестъную князю великому въскинуле»[690].
В Новгороде в это время находились два служебных князя — Василий Иванович Смоленский и Патрикей Наримантович. Но все же войны с великим князем Московским в Новгороде не хотели. Когда в этот же год митрополит Киприан через специального посла пригласил в Москву архиепископа Ивана, «посадник и тысячкыи и бояре и весь великыи Новъград биша чолом своему господину отцю владыце Иоанну: „чтобы еси, господине, князю великому слово добро и благословение бы еси подал за свои дети, за великыи Новъград“. А новгородци с своим отцем с владыкою послаша послове: посадника Богдана Обакуновича, Кюрилу Дмитриевича и житьих людии князю великому. И владыка Иоанн князю великому благословение и слово добро подал, а послы от Новаграда чолобитье; рек тако: „чтобы еси, господине и сыну, князь великыи, мое благословение и слово добро принял, а новгородчкое челобитье, а от Новагорода от своих мужии от волных нелюбье бы отложил, а принял бы еси в старину; а при твоем бы, сыну, княженьи промежи крестиян другое бы кровопролитье не учинилося бы; а что еси, сыну, князь великыи, на крестъном целовании у Новагорода отъял еси Заволочье, Торжок, Волок, Вологду, Бежичкыи верх, а того бы еси, господине князь великыи, ступилъся, а пошло бы то к Новугороду в старину; а про обьцеи суд на порубежьи, а то, сыну, отложил бы еси: занеже, господине князь великыи, то не старина“. И князь великыи владычня благословенна и слова добра не принял, а от послов новгородчкых челобитья, а от Новагорода нелюбья не отложил, а миру не дал; а митрополит Киприян своего сына владыку Иоанна и послов новгородчкых отпустил в Новъгород с честью и с благословением»[691].
То есть Новгород потребовал от князя возврата захваченных им территорий и получил отказ. Возможно, митрополит увещевал новгородцев примириться с московским князем на его условиях, не «по старине». Однако владыка Иван решил иначе.
В 1398 г. «по велице дни, на весне, новгородци же ркоша своему господину отцю архиепископу владыце Ивану: „не можем, господине отче, сего насилья терпети от своего князя великаго Василья Дмитриевича, оже отнял у святей Софеи и у великого Новагорода пригороды и волости, нашю отчину и дедину, но хотим поискати святей Софеи пригородов и волостии, своей отчины и дедины; и целоваша крест за один брат, како им святей Софеи и великого Новаграда пригородов и волостии поискати…“ И владыка Иван благослови своих детей и воеводы новгородчкыи и всих вой; а Новгород отпусти свою братью, рек им тако: „поидите, святей Софии пригородов и волостии поищите, а своей отцыне“»[692].